- Градусов не знаю, - признается Таня. - И масштабов тоже.
Она натянула на голову треуголку Челюскина, закрасовалась перед зеркалом.
- Семен Иванович, похожа на гардемарина?
Василий любуется Таней. Как в ней быстро меняются настроения! Сколько выдумки в игре. Вот и сейчас. Наискось перевязала лицо черной косынкой. Пират! Или, как лучше сказать, пиратка.
- Гардемарины, - говорит Таня, - я хочу, чтобы вы покатали меня на ботике.
Анастасия Ивановна вызывает Лушку-комарницу:
- Что там они делают?
У Лушки один ответ:
- Смеются… - Большего от нее не добьешься.
Когда в следующий раз барыне доложили, что явился Прончищев, лицо Анастасии Ивановны сделалось каменным, как у статуи "Правосудие преступника осуждает".
Но Таня являла собой милосердие.
Вместе с учителем Ферручио отправились в Летний сад. Порисовав немного, Таня сунула альбом и краски синьору и побежала к пристани.
Ферручио слова не успел молвить.
Челюскин ждал у пристани. Вдоль мостиков было множество самых разных галер, струг, ботиков.
- Мой ботик "Нептун", - сказала Таня.
За весла сел Прончищев.
- Куда плыть?
- В Финский залив.
- Так близко?
- А оттуда в Балтийское море.
- Всего-то!
Тут голос подал Челюскин.
- А оттуда, - сказал он сиплым голосом, - в оцеанус борелиус.
- Это где?
Знаток оцеанусов, Челюскин тут же поведал, где находится оцеанус борелиус.
- Нельзя туда, где тепло?
- Пожалуйста, в оцеанус эфиопикус.
- И такой есть?
- Непременно, - сказал Челюскин.
Он откинул со лба рыжие вихры.
- Ну что ж, Прончищев, давай в эфиопикус.
- Ты меня, Семка, сменишь? Далеко ведь.
- Греби!
Не невский, а океанский вольный ветер нес их навстречу берегам, где живут антиподы, к пустынным островам, навстречу судьбе.
И какая маменька помешает, когда сам Нептун в сиянии ослепительных брызг шествовал впереди ботика по реке, по заливу, по морю, по океану…
Глава шестая
ПИСЬМА
Милостивый государь мой батюшка Василий Парфентьевич!
Спешу сообщить о том, что ваш сын теперь гардемарин. Был у нас выпуск, на нем присутствовал государь Петр Первый.
Опишу сей знаменательный день в моей жизни.
Мы знали, что приедет царь и готовились встретить его со всем подобающим случаю торжеством. Академия была вычищена, как корабль. Учителя пришли в парадной форме. Каково же было наше удивление, когда из окошка увидели, что царь приехал прямо с верфи, безо всяких знаков отличия. Он сошел с одноколки и быстрыми шагами поднялся в присутственную залу. Грянул оркестр. То был марш Преображенского полка. Царь приветствовал нас со всей простотой: "Здорово, ребята!" Приказал выйти из строя, мы окружили его. "Всему научились?" - был вопрос. Государь положил мне руку на плечо. Я ответствовал, что не могу похвалиться, что всему научился. Но усердствовал. И при сказывании сих слов стал на колени, а государь дал руку поцеловать. И молвил: "Видишь, братец, я царь, а руки в мозолях".
Государь спрашивал нас о навигации. Ребята, товарищи мои, ответили на все вопросы.
На деревянной тарелке ему поднесли рюмку горючего красного вина. Заел пирожком с морковью.
Петр Первый напутствовал нас словами: "Делайте добро отечеству. Служите верой и правдой. Я вам от бога приставлен, и должность моя смотреть, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнять". Поздравил нас гардемаринами.
Батюшка, теперь домом моим станет корабль "Диана". Он выходит в Ревельскую эскадру. Друзья мои распределены по другим судам. Грустно расставаться с ними, ведь все последние годы были рядом. Когда свидимся, никто не знает.
Полагаю, до вас дошли известия о победе русского флота над шведским у Гренгама. Неприятельские корабли "Венкер", "Кискин" и "Данск-Эрн" спустили флаги. С Петропавловской крепости произвели сто четыре выстрела, по числу орудий на трофейных кораблях. Заключен мир.
В последнем письме вы спросили, не тянет ли домой. Отеческие места снятся по ночам и манят. Но не волен ломать судьбу. Можно повернуть с помощью парусов корабль против ветра, а жизнь не повернуть. Вот мой ответ.
Готовясь к отбытию в Ревель, теперь присоединенный к России, был у Кондыревых. Федор Степанович кланяется вам. Мне у них бывать хорошо. Таня теперь выросла, к ней сватаются. Анастасия Ивановна относится ко мне с холодной ревностью. И это мне печально. Не стану, батюшка, скрывать, что Татьяна мне не безразлична. Но что я имею за душой, кроме гардемаринского звания? Хорошо пойдет служба - буду мичманом.
Батюшка, с присвоением нижнего офицерского чина понадобится мне вестовой. Лучше вестового, чем Рашидка, и не надо. Если будет на то ваша воля, прошу со временем выдать ему покормленное письмо и отправить в место, какое укажу. Но это еще не скоро.
Низко кланяюсь. Остаюсь ваш сын Василий Прончищев.
Сердечный друг Василий!
Полгода уже служу на "Св. Якове". Я помощник штюрмана. Мой прямой начальник, штюрман Голиков, принял под свое попечительство со всем радушием. Он не молод. У него дети нашего возраста. Сам имеет много ран, полученных в войне.
Раньше на моей койке спал матрос, которого до смерти запороли за долгую отлучку на берегу. Голиков охотно говорит о своих походах, а я на ус наматываю.
Капитан строг. Я уже два раза получил по морде за мелкие провинности. Не будешь бит - не будешь свят.
"Св. Яков" записан в Котлинскую эскадру. Плаваем ввиду берега, описываем залив. Ну ты знаешь, сии обсервации мне привычны. Взыграл мой дух. Побывал с новыми флотскими товарищами и на островке, который мы обследовали в наши ученические годы. Твой островок-то! Многое пришло на память, взгрустнул. Особенно запомнилась та ночь, когда Андрей Данилович занятно обрисовывал ночные светила. След от кострища до сих пор цел. На валуне, где ты предполагал поставить знак, теперь высится высокий столб с фонарем.
Ты спрашиваешь, какие мы производим обсервации.
Делали промеры глубин. Твой покорный слуга изучил труды разных ученых на сей счет. Узнал, что по малой солености своих вод Балтика иногда замерзает. Лет шестьдесят назад так заковало устье, что Карл-Густав, знаменитый Пирр севера, со своей армией шел по льду. Новостью для меня было и то, что во время таяния снегов в Балтийском море случаются двойные течения, верхнее и нижнее. Текут противоположно.
Ну и прочие дела. Измеряем курс господствующих ветров, скорость волн. Мне все любопытно.
Недавно был в Адмиралтейств-коллегии, отвозил записи.
Заходил к Кондыревым. Мадам скорчила рожу, а Татьяна обрадовалась. Спрашивала о тебе, сетовала, что не пишешь. Ну и дурень.
Лушка поведала, что к барышне зачастил один господин лет тридцати. У него полтыщи душ в Малороссии. Имеет серьезные намерения. Покидая дом, увидел его. Важный и уверенный в себе сошел с коляски. Вот такой, брат, театрум. Задумайся. Ты у нас, знаю, великий гордец. Но коли любишь…
Старик-благодетель Илья Федотович подарил мне дивные компасные часы. Ты бы увидел - ахнул. Верхняя крышка из слоновой кости, на внутренней стороне нанесена ветка для отсчета времени - аналемма. Ну с такими часами я, брат, черт-те что натворю. Вот чудная сентенция, которую подарил мне наш доморощенный философ: "Куда скоро пошлют - скоро ходи. Но ногами ступай кротко. Чего не найдешь, ноги не расшибешь, и люди тебя похвалят".
Скоро ходи, но ступай кротко - не пренебрегай этой мудростью. Да ведь я знаю, братец, куда ты хочешь ходить. Не отрешился от своих дальних планов?
Дмитрий ходит на фрегате "Москва". Ему сопутствует удача, скоро дадут мичмана. Вот тебе и наш тихоня. Харитон определен… куда бы ты думал? На "Мальбург", к капитану Берингу.
Так мы разлетелись. И соберемся ли когда вместе? Богу одному известно.
А как хотелось бы! Право, мечтаю обнять вас всех, посидеть за столом.
Да, чуть не забыл. Днями Сенат и Синод преподнесли нашему царю титул отца отечества и императора. Виват, виват, виват!
Пиши же, мерзавец.
И не только мне. А еще кому, сам знаешь.
Остаюсь твой товарищ Семен Челюскин.
Добрый день и вечер, Татьяна Федоровна!
Кладу перед собою белый лист бумаги и думаю о том, что скоро вы будете его держать в своих руках. И это, поверьте мне, сильно укрепляет мой дух. Я точно рассчитал путь письма. В Дерпте будет 17 числа, в Нарве 19-го, а в Санкт-Петербург прибудет 22-го. С такой скоростью движется наша почта, но еще скорее бегут мои воспоминания о тех днях, когда бывал в вашем доме, когда вместе бегали в Летний сад и плавали на ботике по Неве.
Вы вправе на меня дуться, что не писал. Сему есть оправдание. Я плавал на "Диане" в дальних маршрутах. Был в Италии. Вернулся оттуда совсем недавно.
И вот мой отчет.
Мы пришли в Мессинскую гавань, стали на якорь. Город расположен амфитеатром по лукоморью Вид прекрасный. Я думал о вас. Сколько бы вы рисунков сделали в альбоме!
Мессинский пролив отделял от нас простирающийся от Неаполя берег и холмистую Калабрию. Знаменитая гора Этна стояла перед нами, вознеся вершину превыше облаков.
Мы съехали на берег, ходили по городу, были в театруме. На судне нашем явилось изобилие сорванных с деревьев лимонов и апельсин.