Неожиданно Прончищеву стало легко, весело. Он засмеялся, опустился на четвереньки, заурчал. Тонкие усики на верхней губе воинственно шевельнулись.
Таня и тут не спасовала перед опасностью. Несколькими штрихами нанесла на лист силуэт леопарда в гардемаринской треуголке. Хищно обнажив зубы, леопард смотрел Васиным лицом.
Нет, какова девица! Откуда что взялось?
Прончищев отряхнул колени. Вырвал листок. Какая точность руки, какой глаз!
- Подарите!
- Сделайте одолжение, - с достоинством сказала Таня. - Если вам так нравится этот леопард.
- Жаль, что я не умею живописать…
- А то бы и меня изобразили чудовищем, - продолжала Таня.
- Нет, я бы сизаря нарисовал.
- Который хохочет, как мужик?
И это тоже помнит!
Таня нарисовала голубя, парящего в небе.
- Подпишите.
Прончищев начертал под рисунком: "Чайка над шхерами Финского залива".
- Шхеры - это что?
Теперь Прончищев почувствовал себя в родной стихии.
- Берега скалистые. Между прочим, весьма пустынные.
Таня нахмурила брови.
- Мне решительно жалко чайку. Что же ей, бедной, делать в шхерах?
Дурень, на кого он вздумал обижаться? Сущий же ребенок. И так хотелось ее успокоить…
- Уверяю вас, чайке хорошо в шхерах. Это ее кров. Она не знает другого.
- Вы бывали в шхерах?
- И не раз.
- В Финском заливе страшно?
- Ничего особенного. Для вождения кораблей - опасно. Риф много, банок. Мы там сейчас лоции рисуем. Правда, ближе к берегу. Далеко не ходим. Опасно.
- Отчего?
- Со шведами воюем.
- И вас могут на войну взять? - Она спросила это не без тревоги.
- Как академию кончу.
- Но ведь могут убить.
Прончищев мужественно промолчал. Она об нем беспокоится - и это было так приятно!
- Нет, скажите, могут убить?
Так же мужественно и немногословно он сказал:
- Авось бог сбережет. Я один заговор знаю: смертную косу за море унесу, мое смертно горе утоплю я в Море.
- Лушка много знает заговоров, - сказала Таня. - Хлебом не корми, а дай на всякий случай заговор сказать.
- Значит, вам, Татьяна Федоровна, ничего не грозит.
Татьяна Федоровна… Как ему хотелось бы назвать ее просто Таней, Танюшей, Танечкой. И еще взять в ладони ее руку.
- А я гадать умею. Меня один царский карла учил.
И рассказал про гошпиталь, про Гаврилу Ивановича, про его забавные проделки. Уморительно изобразил в лицах незадачливых братьев Фому и Ерему.
Таня смеялась от души.
Господи, была какая-то косолапая, безбровая. Теперь стан тонок, в ногах легкость, серые глаза лучатся.
- Вы что так смотрите?
- Не могу поверить, что вы та самая девчушка.
Таня смутилась.
- У вас много друзей? - спросила она.
- Самый большой друг - Семка. Это он когда-то повел меня в театрум. Помните, в фарс играли?
- Помню.
- Еще люблю братьев Лаптевых, Харитона и Дмитрия. Жаль, скоро всех нас служба разведет.
- Почему?
- На разные корабли могут направить.
- И плавать будете далеко?
- Кто знает. Может, на Балтике, может, на Каспии.
- А вам где хочется?
- Мне? - Прончищев пожал плечами. - Я бы пошел в Ледовитое море.
- Почему?
- И сказать не могу - почему. Интересно. Гаврила Иванович рассказывал мне об бургомистре Амстердама. Тот тридцать лет пишет труд о северных берегах. А мало кто знает, какие они, где какие там якорные стоянки. Вообще мало что ведомо о тех путях.
- Но там же одни льды.
- Льды.
Таня отчего-то огорчилась.
- Не ходите туда. Замерзнете.
- Не замерзну. Три оленьи шкуры на себя надену.
- А вы злой.
- Напротив.
Когда Василий раскланялся, Таня и Лушка из окна глядели ему вслед.
- Какие они забавные, - сказала Лушка. - Стеснялись как. Особенно когда увидели себя мужиком на картинке.
- Он забавен. Я нарисую с него портрет.
Вечером Анастасия Ивановна учинила Лушке-комарнице строгий допрос:
- О чем Таня говорила с Васей?
- Смеялись много.
- А еще что?
- Смеялись…
КРЕПКИЙ ПОЯС БАЛТИКИ
Вторую неделю продолжались парусные учения на фрегате "Мальбург".
В Кроншлоте капитан Витус Беринг принял на борт около сорока выпускников Морской академии. Приказано проверить вместе с профессором Фархварсоном, на что годны будущие моряки.
Фрегат шел в Ригский залив.
Пребывание профессора на судне воодушевило многих офицеров, знающих его еще по московской Навигацкой школе. Андрея Даниловича пригласили в кают-компанию. Пили его здоровье, вспоминали первые в жизни обсервации, на которые профессор натаскивал дворянских недорослей, как щенят.
Андрей Данилович растрогался.
- Друзья мои, - сказал он, - давайте же всегда видеть перед собою Сухареву башню, где была наша школа. Все вы из нее вышли.
Высокий лейтенант, с обветренным до багровости лицом, в парике с черной косицей, произнес:
- А сохранились ли среди ваших бумаг те морские картины, по которым мы плавали сухопутно?
- Храню. Знаете ли вы, что сии атласы для школы приобрел наш государь Петр, когда был за границей. Он вручил их мне со словами: "Пекись о чести русского флота".
Андрей Данилович хохотнул, глядя на высокого лейтенанта.
- А помнишь, как ты попотел возле этих карт? Не очень много знал о Балтике, о заливе Финском и Ригском. Не забыл?
Лейтенант по-школярски вытянулся:
- Ригский залив вдается меж Курляндией и Лифляндией и островом Эзель, имея вид бассейна. Моон-Зундом соединен с заливом Финским. Острова Эзель и Даго разделяются проливом Селг-Зунд.
Фархварсон махнул рукой:
- Садись. Успех твой изряден.
А лейтенант уже не мог остановиться:
- Се зря из всех учися. Не трать всуе свое время.
Вспомнили школьного священника с его вразумляющим, монотонным голосом.
- Я вижу, не тратят всуе свое время? - обернулся Андрей Данилович к Берингу.
- Так ведь не даю.
Андрей Данилович произнес тост:
- Балтийское море против прежних времен сильно отступило от своего первоначального горизонта. Я же хочу, господа офицеры, пожелать вам духа наступательного.
Заговорили о флотских новостях. Речь зашла о том, что сибирский воевода Елчин возглавил экспедицию к берегам Северного и Восточного морей. Совсем недавно правительство направило в те же края геодезистов, "сделать не только зюйд и норд, но ост и вест, и все на карту исправно поставить".
- Что же сделано? - спрашивали офицеры.
- Поставленных целей не достигли. Но отрадно то, что Россия всерьез заинтересовалась северными путями.
Разговор этот необычайно оживил Витуса Беринга.
- Я часто задумываюсь о тех краях. Полярные берега Азии, пролив Аниан. Вот где бы силы испробовать!
Фархварсон согласился. Есть ли Аниан? Соединяется ли Америка с Азией?..
Герои нашей повести сидели тем временем в каюте и тоскливо грызли сухари, изредка перебрасываясь фразами.
- Сигнал-то кто давать будет? Сам Беринг?
- На то есть старший помощник.
- Лейтенант красномордый? У него пол-уха отрублено.
- Саблей, говорят, скосило, когда ходил на абордаж.
- Уж этот нас возьмет.
- Все уши оборвет.
Харитон вздохнул:
- Мне, ребята, проще всю астрономию отрапортовать, чем лезть на реи. Да при всех…
- А я только сначала боюсь. А как полезешь, никакого страху, - сказал Челюскин.
Им уже приходилось ставить и убирать паруса. Но сейчас с тревогой ждали командирского сигнала. Одно дело - занятия на учебном судне, другое - на боевом фрегате. На виду всего экипажа!
Фрегат, как, впрочем, и любое судно, отнимает у моряка не только берег и дом. Он отнимает фамилии, наделяя общим матросским званием - марсовый. Марсовый, несущий вахту на боевом корабле, безымянен. Он не принадлежит себе. Важно не то, о чем ты думаешь, а насколько легок, проворен, смел.
Склянки отсчитывали минуты…
Склянки отсчитывали их морскую судьбу.
"Мальбург" бросил якоря в гавани.
Челюскин зажмурился. Харитон был бледен. Дмитрий молча смотрел в иллюминатор.
- Свистать всех наверх! - послышалась команда. - Паруса ставить!
И дудки, дудки - они засвистали со всех сторон, беспощадные, требовательные.
Краснолицый лейтенант смотрел с капитанского мостика, как школяры стремительно шлепали босыми пятками по палубе. С юта за ними же наблюдали Витус Беринг и Фархварсон. Андрей Данилович мял в руках шляпу. Беринг покусывал трубку. Взгляд его был безучастен. Что-то жесткое появилось в его лице.
Постановка и уборка парусов на судне - работа повседневная, привычная, как удары колокола по утрам и вечерам, как подъем флага. Однако сейчас аврал был необычен: в его головокружительном вихре испытывалась молодая поросль флота. За внешней суровостью Беринга скрывалась, однако, тревога за парней. Но ее нельзя показать - перед службой все равны, служба жестока, любые поблажки тут неуместны. Много лет назад он сам с дрожью в коленках стремглав несся к первой своей грот-мачте, стеньга которой покачивалась на страшной высоте. И его никто не подбодрил. И правильно. Морю нужны люди, не нуждающиеся в утешении! Море само расставит все по своим местам, определит, кто есть кто.