- Не сбыться твоим подлым мыслям, отец! - крикнул Дакаш, выхватывая саблю, и ринулся в гущу врагов.
…Поздним вечером тело Дакаша, укрытое черной буркой, лежало в комнате молодоженов. Юная Малика, не успев стать женой, женщиной, сменила наряд невесты на вдовьи одежды…
* * *
Прошли годы. В Гунибе был пленен Шамиль. Вместе с Дакашем война унесла и обоих братьев Исы. Еще не успел остыть пепел на пожарищах, как в ауле установилась новая власть. Вот тогда Иса и вернулся в родной Гати-Юрт, став с этого момента старшиной аула.
Однако с пленением Шамиля война не окончилась, как это казалось и царским генералам, и Исе. Бойсангур Беноевский, прорвав плотное кольцо царских войск в Гунибе, вернулся в Ичкерию. Неукротимый наиб имама поднял новое восстание. И вновь лилась кровь, горели аулы, плакали женщины. Но на сей раз Иса не взял в руки оружие, а занялся укреплением новой власти в ауле.
Вел себя тихо, затаенно, словно зверь, насытившийся на время обильно пролитой кровью. Кто знает, что происходило в его душе и в его жестоком сердце: переживал ли он смерть любимого сына и двух братьев или стал испытывать страх перед надвигающейся старостью. Во всяком случае, в последние два-три года он уже не был похож на прежнего Ису. Но все равно примирения между ним и аульчанами не состоялось. Его сторонились. Более того, произнося его имя, люди непременно добавляли: "подлая собака".
Ненавидели отца и его собственные сыновья. Давно бы рассчитались они с Исой, да страшила их даже сама мысль о том, чтобы стать отцеубийцами. Лишь горячий и несдержанный Самби то и дело напоминал отцу, по чьей вине погиб Дакаш, тем самым заставляя Ису просыпаться среди ночи в холодном поту и в леденящем душу страхе. Отец читал в глазах Самби не только ненависть к себе, но и открытую угрозу кровника. Иса не сомневался, что при любом удобном случае Самби, и только Самби отомстит ему за кровь своего брата. Вот почему Иса, когда после подавления восстания Бойсангура отряд царских войск ворвался в Гати-Юрт, сделал донос и на собственного сына, на Самби.
Самби этапом отправили в Сибирь, и с той поры в ауле о нем больше не слышали.
ГЛАВА VI. СУДЬБА СОЛДАТА
…Мирные аулы чеченцев сделались разбойничьими гнездами и притонами для наших беглых солдат.
А.П. Ермолов
Хорошо в лесу. Тихо. Ветка ли треснет, мышь ли зашуршит в прошлогодней листве, белка ли встрепенется в дупле над головой, - все слышно. Вот и дятел приостановил свою звонкую работу и замер, словно тоже внимал голосу леса. Васал встретился с его настороженным взглядом, усмехнулся и прошел мимо. Общение с лесом дарило душе радость и утешение.
Но вот смешанные деревья и кустарники остались позади, и Васал ступил под сень чинарового леса. Белые гладкие стволы стройных чинар напомнили ему березовые рощи далекой родины.
Сразу исчезла радость, и почему-то вокруг словно потемнело.
В памяти всплыло детство. Вернее, один день того неповторимого и далекого прошлого. Был точно такой же яркий воскресный день.
Только не чинары шумели тогда над ним, а березы. И рядом была мать, и его ласкали нежные и мягкие материнские руки. Виделось поле ржи с тополями на окраине, куда он убежал на то время, пока отец и мать работали в поле. Потом, набегавшись вдоволь, он возвратился и позвал мать. Она подошла к нему, взяла на руки и заглянула в глаза.
- Устал?
Он не ответил. Только сильнее прижался к теплому плотному телу матери и засмеялся.
- Ну, ты чего? - спросила мать и сама залилась таким же неудержимым смехом. - Родненький ты мой… Золотце ты мое…
Иди, покличь тятю. Полдень уже.
Мать ушла на речку. Искупалась, простирала платье и вскоре вернулась. Отец лег отдохнуть. А он примостился около матери, обнимая ее, спросил: - Ты у меня самая-самая хорошая?
- Наверное, сыночек.
- И тятя тоже?
- И тятя.
- А я хороший?
- Ты у нас самый лучший, - ответила она, расчесывая свои мокрые золотистые волосы.
Васал стиснул зубы. Он даже замедлил шаг, чувствуя, как горячая волна ярости охватывает его. Потом прислонился к дереву, пытаясь отогнать навязчивое видение, но сделать это ему не удалось. Слишком глубоко врезалось в память все случившееся потом.
Васал и сейчас слышал грубые окрики человека, пинавшего носком охотничьего сапога в бок отца, который со сна ничего не мог еще сообразить.
- Ванька! Вставай, скотина! Вставай!
Мать испуганно поднялась, прижав дрожащие руки к груди. Она с ужасом глядела на барина, лицо ее побелело. Отец стоял, понурив голову.
- Быстро в деревню! За вороным!
Отец не тронулся с места.
- Кому говорят!
- Смилуйтесь, барин, - заговорил отец. - Я же день зазря потеряю. Нешто можно так, коли рожь осыпается. Ведь пропадет совсем…
- Ты мне перечить будешь? - барин побагровел и теперь уже не заорал, а зашипел:- А ну, бегом, пока не спустил на тебя свору. Да передай Захару, чтобы всыпал тебе хорошенько, - крикнул он вслед уходившему отцу.
За все это время мать не проронила ни слова. Она все так же стояла, дрожа всем телом, и ее испуг передался ему, Васятке.
Барин шагнул к матери и молча поманил в сторону леса. - Не надо, барин… - А ну, не теряй времени… Он сделал к ней шаг. Она отступила.
- Пощадите, ради всего святого… Вы меня взяли в первую ночь.
Разве недостаточно?.. И сын уже вон какой. Он ведь все понимает. Хоть его-то постыдитесь…
Лицо барина расплылось в похотливой усмешке.
- То было давно… Посмотрим, какая ты теперь… Такая же сладкая? Ну, ну, будь паинькой… Ты же меня знаешь, - цепкими руками он схватил ее за плечи и притянул к себе.
- Нет, не бывать больше этому! - закричала мать, вырываясь из рук барина.
Окончательно взбешенный помещик схватил мать за волосы и бросил на землю.
- Вас-я-я! - истошно закричала она. - Не смотри, сыночек, уйди!
И тогда Васятка бросился ей на помощь. Он подскочил к барину и укусил его за руку, но тут же жестокий удар сапогом в живот отбросил его прочь, сознание его померкло…
Когда он очнулся, то увидел склонившееся над ним исцарапанное, заплаканное лицо матери. Рядом сидел и беззвучно плакал отец.
На его оголенной согнутой спине змеились кроваво-красные полосы - следы плети…
* * *
Васал выбрался из леса и направился домой. Тропа вела мимо кладбища. За плетеной оградой белели памятники, расписанные арабской вязью. Васал прошептал молитву и прошел за ограду.
Калитка за ним закрылась с протяжным и жалобным, похожим на стон, звуком. Он подошел к одной из могил, погладил заросший холм. Сколько здесь таких? И под каждым лежат его боевые товарищи, его друзья. Он всех их знал в лицо, всех, с кем сражался бок о бок. Они погибли в один день, в тот день, когда генерал Николаи взял Арчхи. Сегодня лишь развалины да обуглившиеся деревья указывают место уничтоженного, стертого с лица земли аула.
Не была счастливой и судьба Васала. Много горя выпало на его долю. От зари до зари гнула спины на полях помещика семья Лопухова, шесть дней отдавались барщине, и лишь один день недели имели право использовать на собственные нужды. То засуха уничтожала посевы, то земля не давала всходов. А коли и случался урожай, то нередко и он пропадал либо под осенними дождями, либо в огне.
Только гораздо труднее было переносить издевательства барина.
В детстве они еще не так ощущались, хотя случай с матерью, свидетелем которому он стал, запомнился на всю жизнь. И ему пришлось испытать унижение со стороны помещика. Была у Васала любимая девушка. Веселая, звонкоголосая Маринка. Мечтали они пожениться. Но и на старости лет не избавился барин от своей похоти. Обесчестил Маринку, а затем обменял ее у соседского помещика на двух охотничьих собак. И чтобы обезопасить себя от затаившего ненависть парня, отдал здоровенного Василия в рекруты.
У солдата жизнь не легче, чем у крепостного. К тому же в любую минуту мог угодить он под пулю чеченца. А разве можно без конца выносить солдатскую муштру, походную жизнь, побои?
Солдата наказывали беспощадно за малейшую провинность.
Не случайно пели по вечерам в казармах горькую песню:
Лучше в свет не родиться,
Чем в солдатах находиться.
Этой жизни хуже нет,
Изойди весь белый свет.
Я отечеству защита,
А спина всегда избита,
Я отечеству ограда,
В тычках, в пинках моя награда…
Через год солдатчины получил Васал известие о смерти матери.
Вслед за ней скончался и отец. Жизнь потеряла для него всякий смысл. Не было на свете ни одного уголка, где бы его ждали, где могли бы его приютить и обогреть. Не было ни единой души, ради которой хотелось бы ему жить. Он часто слушал солдат, рассказывавших о Чечне, о ее народе, который живет свободно и независимо. В душе он жаждал воли, а солдаты утверждали, что у чеченцев нет помещиков, что там каждый сам себе хозяин, что там в почете не богатство, а мужество и храбрость. Не одну ночь думал Василий. Как быть? Нелегкое это дело - расстаться с родиной. Допустим, волю он получит, но обретет ли покой?