- Да нет, он учился в Гельсингфорском университете. Его хорошо знал по службе в царской армии мой друг генерал Дмитрий Карбышев. А познакомился он с Маннергеймом ещё в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда учился в Николаевской военно-инженерной академии...
- Я не утомил вас своими вопросами? - улыбнулся Александр Михайлович.
- Что вы, голубчик! - Шапошников тоже улыбнулся. - Вы правильно поступаете, что стараетесь побольше знать своих вероятных противников, тогда их и бить легче... Да-с, Александр, легче. - Он помолчал, а потом спросил: - Мне никто не звонил, когда я был в Кремле?
- Жена звонила. Мне показалось, что голос у Марии Александровны был слегка хриплый.
- Странно! - удивился он. - Она редко звонит мне на службу. Должно быть, что-то важное. - И он потянулся к телефону.
Василевский не меньше, чем начальник Генштаба, переживал то, что случилось на Главном военном совете. Впервые документ, подготовленный Генштабом так тщательно и оперативно, Сталин забраковал. Неужели Мерецков лучше Шапошникова разбирается в вопросах стратегии и тактики? Вряд ли. Случившееся больно задело самолюбие Александра Михайловича: ведь он так старался, когда вместе с Шапошниковым работал над планом, и вдруг всё рухнуло! Он достал из папки черновик злополучного документа и стал неторопливо уточнять некоторые детали. За этой работой и застал его Шапошников. Вошёл он в кабинет хмурый. Лицо у него было какое-то угрюмое и тяжёлое.
- Александр, моя жена заболела, - грустно произнёс он. - Понимаете, соседка угостила грибами, и она, наверное, ими отравилась. У неё высокая температура, к тому же ещё и простыла. Вы, голубчик, посидите в моём кабинете, я мигом съезжу к ней, а по пути заскочу в аптеку: дома нет нужных таблеток. Если начальство позвонит, скажите, что я скоро буду...
Василевский уселся на место шефа, и тут посыпались звонки. Первым дал о себе знать Мерецков из Ленинграда.
- Кирилл Афанасьевич, Бориса Михайловича сейчас нет, он будет позже. Что ему передать?
- Кому направить план, ему или Хозяину? - спросил Мерецков.
- А что, документ уже готов? Быстро вы, однако, сочинили... Шлите нам, в Генштаб.
- Я ценю ваш труд, дорогие генштабовцы, - зазвенел в трубке голос Мерецкова, - но мы тут ближе к финнам, и нам лучше знать, как и где по ним ударить. Но я рад принять советы Генштаба, если таковые будут!
И тут у Василевского вырвались слова, которые он и не собирался говорить, но последняя фраза Мерецкова словно шилом уколола его, и он не выдержал:
- Кирилл Афанасьевич, вы что же, считаете, что мы задаром едим народный хлеб?! Странно, однако, вы рассуждаете - "рад принять советы Генштаба, если таковые будут". А вы полагаете, что их не будет? Будут, и не просто советы, а указания Генштаба, которые вы обязаны выполнить!
- Александр Михайлович, не лезь в бутылку! - выпалил в трубку Мерецков. - Волнуюсь я, потому и вырвались не те слова, а ты рад за них уцепиться. - И он положил трубку.
"С характером Кирилл Афанасьевич, а я-то полагал, что он тихоня", - отметил про себя Василевский.
Не успел отдышаться, как заголосила "кремлёвка". Нарком Ворошилов властным голосом спросил, где Шапошников, а когда Василевский ответил, что тот отлучился на некоторое время, маршал сказал:
- Что-то голос мне знакомый... Кто у телефона?
- Комбриг Василевский, товарищ маршал.
- Теперь я узнал вас, - весело отозвался нарком. - Как придёт Борис Михайлович, пусть ко мне зайдёт!
Василевскому стало жарко, и он расстегнул воротник гимнастёрки. По натуре он был человеком тихим, никогда не грубил людям, будь то рядовой или генерал. Однако Мерецков вывел его из себя. "И всё же я допустил бестактность, - упрекнул себя Александр Михайлович. - Надо при случае извиниться".
Его раздумья прервал звонок. Это был Сталин.
- Где товарищ Шапошников? Передайте ему трубку!
Василевского бросило в жар.
- Его нет, товарищ Сталин, но он скоро будет. - Александр Михайлович почувствовал, как трудно забилось сердце.
- Пусть до десяти часов позвонит мне!
Василевский взглянул на часы - без двадцати десять! Времени в обрез. Надо искать начальника. Он позвонил ему домой, но супруга ответила, что Борис Михайлович недавно уехал в Генштаб.
"Эх, чёрт, не везёт мне!" - пожалел в душе Василевский. А время неумолимо бежало. Он метался по кабинету, не зная, что делать. В глубине души теплилась надежда, что вот сейчас откроется дверь, и в кабинет войдёт Борис Михайлович, его учитель и кумир. Едва подумал об этом, как дверь и впрямь открылась, и в кабинет шагнул... комбриг Смородинов, первый заместитель начальника Генштаба.
- Где Борис Михайлович? - спросил Смородинов.
- Сам не знаю, сижу тут как на иголках...
- Отчего вдруг? - усмехнулся Смородинов и шутливо добавил: - Ты, вижу, совсем обжился в кабинете шефа. Значит, быть тебе начальником Генштаба!
- Не бузи, Иван Васильевич, - осадил его Василевский. - Подобные шутки я не приемлю! - Он увидел, как потемнело лицо коллеги, и торопливо сказал: - Извини за грубость, кажется, я не в себе. Товарищ Сталин звонил, ему нужен Борис Михайлович, а тот где-то задерживается.
Часы пробили десять утра! Василевский почувствовал, как лоб и виски покрылись капельками пота. Ему почему-то стало душно, он подошёл к окну и настежь открыл форточку. Свежий воздух дохнул в лицо, шевельнул волосы. И тут снова зашипела "кремлёвка".
- Товарищ Шапошников нашёлся? - Голос у вождя тихий, добродушный, и это немного успокоило Василевского.
- Пока его нет, товарищ Сталин. - И он решительно добавил: - У Бориса Михайловича заболела жена, и он поехал в аптеку за лекарством.
- Ах вот оно что!.. А вы не могли бы принести мне документ, который Главному военному совету докладывал товарищ Шапошников?
- Документ у меня, через десять минут я буду у вас.
- Хорошо, товарищ Василевский, жду...
- Ну ты даёшь, Саша! - воскликнул комбриг Смородинов, покуривая папиросу. - Тебе звонит сам Иосиф Виссарионович. Поздравляю!
Василевский молча взял папку.
- Извини, но мне надо ехать. - И он вставил ключ в замок двери, чтобы закрыть кабинет.
Чёрная "эмка" въехала в Кремль через Боровицкие ворота.
Сталин за столом пил чай. На серебряном подносе лежали бутерброды с сыром и колбасой, рядом бутылка грузинского вина. Увидев в дверях Василевского, он пригласил его к столу:
- Я пью чай с вином, доктора говорят, что это полезно для сердца. Берите стакан, чайник и наливайте, а вот и вино.
Василевский извлёк из папки документ и отдал его вождю.
- Рано утром мне звонил из Ленинграда Мерецков, хотел уточнить некоторые моменты по плану, а у меня под рукой его не оказалось. Поглядим, что нам родит товарищ Мерецков.
- Борис Михайлович очень переживает... Мы все в Генштабе так старались, и вдруг всё пошло насмарку...
- Да? - Сталин хохотнул, отчего усы его задёргались. - Вот не ожидал, что Борис Михайлович огорчится. - Он посерьёзнел. - Посмотрим, что сделает товарищ Мерецков. Мы дали ему двое суток. Так что завтра его документ будет у вас в Генштабе и о нём вы скажете своё слово.
Сталин заговорил о том, что у Мерецкова есть боевой опыт. И немалый. Он долго был в Испании военным советником, сменил на этом посту Григория Ивановича Кулика, который находился в Испании под именем генерала Купера и курировал Мадридский фронт. Потом Кулика вернули в Москву, а вместо него послали туда Мерецкова. Кирилл Афанасьевич хорошо там себя проявил...
И вдруг вождь спросил совершенно о другом:
- Почему Генштаб считает, что главный удар по финским войскам, если они осмелятся развязать против нас военную провокацию на границе, надо наносить на Выборгском направлении? А Мерецков с этим не согласен, он считает, что ударить по финнам надо на Кексгольмском направлении.
- Очень просто, товарищ Сталин, - улыбнулся Василевский, но, увидев, что Сталин бросил на него суровый взгляд, погасил улыбку. - Кексгольмское направление не выводит наши войска к важным центрам противника, а Выборгское направление даёт нам возможность нанести удар по важным финским центрам.
- Логично, - согласился с ним Сталин. - А вы почему не пьёте чай? Наливайте и вино. Не стесняйтесь. - И он вновь вернулся к разговору о плане: - Направление главного удара - дело важное, но не основное. Так считает и нарком Ворошилов. Такого же мнения и Мерецков. А вы, значит, не согласны? - Вождь уставился на Василевского, сверлил его своим острым взглядом, а в его карих глазах появились жёлтые светлячки. Александр Михайлович почувствовал себя неловко, хотелось встать, вытянуть руки по швам и ни слова не говорить, а только слушать. Но жёсткий голос Сталина вернул его к действительности:
- Если командующий округом уверен в своём контрударе, ему и карты в руки, и если план операции хорош, это уже половина победы, не так ли? - И, не дождавшись ответа, он добавил: - У нас на этот счёт есть добрый пример. Когда Япония развязала военный конфликт на Халхин-Голе, по предложению Генштаба туда командиром 57-го особого корпуса был послан товарищ Жуков. Оценив обстановку, он предложил Главному военному совету переформировать корпус в 1-ю армейскую группу, и мы с этим согласились. И что же? Жуков блестяще осуществил операцию, наши и монгольские войска нанесли сокрушительный удар по японским захватчикам и выбросили их с территории Монгольской Народной Республики. Не скрою, после этих событий мы увидели в Жукове крупного военачальника.
- Он мой друг, и я рад, что вы так высоко оценили его военное дарование, - сказал Василевский. - Если нам придётся воевать с Германией, то Георгий Константинович проявит себя...