Вид у князя Юрия Александровича был удручённый. В пути он не поднимал глаз от земли, словно стыдился смотреть на мир божий. Поодаль от князя шли два вооружённых мечами холопа. Фёдора удивило сие. В прежние времена такого за князем не водилось, чтобы воины сопровождали его. Фёдор поспешил навстречу князю и спросил его с поклоном:
- Князь-батюшка Юрий Александрович, прости за дерзость, но я хочу знать, что случилось с княжной Ульяной? Даже в храм не ходит.
- Тебе не следовало возникать предо мной! Прочь с пути, а не то холопов крикну! - гневно произнёс князь.
Но Фёдор не дрогнул и с пути не сошёл.
- В чём вина моя, князь-батюшка? - спросил он.
- Зачем появился пред Ульяшей?
- Но ведь я спасал её от погибели!
- Лучше бы не спасал, сраму меньше!
- Нет, князь-батюшка. Ты токмо сей час так считаешь. Погибни Ульяша, ты предал бы меня сатане.
Князь горестно вздохнул, опустил голову и молвил смиренно:
- Верно сказал. Да нет радости ни мне, ни её матушке, ни ей оттого, что она жива.
- Прошу Христом Богом, князь-батюшка, скажи, что случилось с Ульяшей? Никому того не прощу!
- Ничем ты ей не поможешь. Она - чужая невеста. Да не ведаю, будет ли женой, потому как опозорена. Она поругана и обесчещена! - выкрикнул князь, и на глазах у него появились слёзы. Он стоял перед Фёдором поседевший и постаревший раньше времени.
- Кто учинил то злодейство?! Кто? Я убью того! - воскликнул Фёдор и взял князя за руку.
- Если бы я знал, кто погубил мою дочь, сам учинил бы суд.
- Князь-батюшка, сие на совести Васьки Ростовского! Он и есть злочинец! - убеждённо отозвался Фёдор.
- Окстись, боярин! Как можно жениху такое сотворить! - Князь отмахнулся от Фёдора и медленно побрёл к дому.
Но Фёдор не оставил его в покое.
- Эх, батюшка Юрий Александрович, ты доверчив и мыслью устал. Ведь твоя сестра Ефросинья уже потеряла надежду стать супругой князя Андрея Старицкого. А батюшка говорил мне: Ростовские потому и затеяли сватовство, что думали породниться с тобой и с князем Андреем через княжну Ефросинью. - Фёдор торопился высказать всё, что ему было ведомо от отца. - А ведь князь ноне прямой наследник престола державы.
- Господи! - взмолился князь Оболенский. - Полно вам тешить себя надеждами на то, что когда-нибудь князь Андрей наденет мономахову шапку. Уж я-то знаю Василия. Хитрее его токмо татарские цари. - Князь даже остановился. - Василий костьми ляжет, дабы никого из братьев не допустить к трону. Да, он бесплоден. Но он-де иезуит. Он послал челобитную вселенскому патриарху о разводе, он наступает на горло митрополиту Даниилу и добьётся расторжения уз, преступит закон церкви. Судьба Соломонии в монастыре. Он же возьмёт себе в жёны - знал бы ты кого! Он приведёт во дворец дочь колдуньи, аспида в образе прекрасной женщины. А она-то уж найдёт путь к наследнику. Прелюбодейства в ней, женщине литовской и татарской крови, пруд пруди! - Князь вскинул руки к небу. - Господи, избавь нас от этого исчадия сладострастия и порока! Даруй ей смерть лёгкую, но избавь!
Может быть, глас этого бесхитростного и чистосердечного человека дошёл до Всевышнего. Спустя тринадцать лет будущая жена Василия, княгиня Елена Глинская, мать Ивана Грозного, жестокая и беспощадная, умертвившая даже своего родного дядю-благодетеля, была отравлена и скончалась лёгкой смертью.
Фёдор Колычев перекрестился. Он тоже слышал кое-что о нраве будущей великой княгини и потому поддержал Оболенского.
- Но должно воспротивиться этому браку! - горячо заявил он.
- Полно, боярин! Василий перешагнёт через всех, кто встанет на его пути. Да ты будешь скоро очевидцем перемен. Теперь оставь меня. - И князь Юрий побудил уйти Фёдора.
Но Колычев ещё молча сделал несколько шагов рядом, словно что-то соображая. Потом его словно обожгло. Он поклонился князю и побежал в город. Он мчался на подворье князей Оболенских, надеясь на то, что успеет до возвращения князя встретиться с княжной Ульяной. Он прибежал к воротам запыхавшись и, к счастью, легко преодолел первый заслон. Холопы, что сторожили ворота, знали, чем обязана княжна боярину, и пропустили его. Велели идти в людскую и там найти домоправительницу Апраксию. Фёдор нашёл её быстро, но уткнулся в неё, как в каменную стену.
- Иди, иди, гуляй, сокол, по иным дворам, а здесь тебе нет ласки, - заявила Апраксия и загородила всю дверь в княжеские палаты. - Никого зреть не хочет Ульянушка, детка моя. А тебя, позорника, и слышать не желает. Ить, являются то один, то другой!
Фёдор ухватился за последние слова домоправительницы, потянул из неё другие.
- Кто же так рассердил тебя, Апраксия?
- Да тебе-то зачем знать? Иди, иди, гуляй. - И Апраксия начала теснить Фёдора из людской своими крепкими телесами.
В этот миг прибежала со двора шустрая молодая девка, а как глянула на Фёдора - улыбнулась и что-то пошептала на ухо Апраксии. Румяное широкое лицо услужницы расплылось в улыбке.
- Ишь ты! - отозвалась она на шёпот девки и спросила Фёдора: - Так ты и есть тот добрый молодец, что спас нашу детоньку?
- Я и есть, коль так.
Апраксия осмотрела Фёдора, словно коня на торгу.
- Экий ты, сын Степанов: и кудряв, и глазаст, и нос не хлипкий. Ох, боярин, смотри, однако: огорчишь Ульяшеньку, быть тебе батогами битым. - И освободила дверь да на девку крикнула: - Что зенки повыкатила?! Кыш на птичник!
Фёдор успел улыбнуться доброй девице, и она убежала. Апраксия взяла его за руку и повела во внутренние покои, а в сенях усадила на лавку и твёрдо сказала:
- Вот что, сокол мой. Вспомнила я теперь о тебе всё, знаю, что ты для Ульяши. Потому должен знать всю правду.
- Приму, какой бы ни была, - ответил Фёдор.
- В ту ночь, как пришла беда, прибежала на подворье сенная девка Грунька, коя ходила при Ульяше, закричала благим голосом: "Ратуйте! Ратуйте матушку-княжну!" Сбежались мы, спрашиваем, а она ни слова толком не может вымолвить. Одно твердит: "Ратуйте! Ратуйте!" А как шлёпнули её по заду, так всё и выложила. Была она с Ульяшей в монастырском посаде, да отпустила её княжна к родителям в деревню. Там и припозднилась. А как возвращалась тем путём, коим с Ульяшей ходила, так и увидела татей, кои через дорогу в лес Ульяшу тащили, там и скрылись. Скопом побежали мы туда, батоги, пищали взяли, а татей уже и след простыл. Только наша доченька, голубушка, на валежине распластана. Как глянули на неё, так и обомлели: носильное на ней в кровушке, летник до грудей порван. Что там было, как все голосили! Да сняли с неё путы, батюшка-князь кафтаном своим укрыл, взяли её, словно пушинку, в возок уложили, что следом с матушкой Еленой прикатил. Привезли, поместили в светёлке. А она, сердешная, как придёт в себя, закричит слёзно, от живота просит избавить. Да накричавшись, снова сомлеет. И так три дня. Теперь лежит словно неживая, от всего отрешённая. - Рассказывая, Апраксия плакала и, только закончив, вытерла передником слёзы.
Фёдор слушал Апраксию, крепко стиснув зубы и сжав кулаки на коленях. В груди у него бушевала ярость. Он был уверен, что поругание над княжной учинил князь Василий Ростовский. И умысел видел Фёдор. Счёл Василий, что из такого хомута, какой он накинул на Ульяну, ей не выбраться. Знал Фёдор, что в Старицах никто другой не опустился бы до насилия над молодой княжной. И теперь Фёдору следовало посчитаться с князем Василием не только за разбойничье, трусливое нападение на него, но и за поруганную честь любимой девушки. А в том, что он любит Ульяшу, Фёдор не сомневался. Теперь же, в несчастье, она стала ему ещё дороже. Ярость слепила глаза Фёдора, в голове кружились мятежные мысли. Он готов был бежать на подворье князей Ростовских и всё предать огню и мечу, потому как, считал он, там все виноваты в том, что содеяно с княжной Ульяной.
Охладило Фёдора одно: с подворьем Ростовских сгорят все Старицы. К тому же знал он, что ни князя Василия, ни его отца в городе уже нет. Кому же мстить? И всё-таки он решил, что от наказания Василию не уйти. Теперь у него не было прав на Ульяну, он не жених ей, а враг. И оставалось одно: найти Василия где угодно и посчитаться с ним. И хорошо бы найти его в Москве, размышлял Фёдор. В стольном граде у него есть братья Михаил, Андрей, Гавриил. Они хоть и не кровные, но в помощи не откажут, ежели понадобится.
Апраксия закончила рассказ со всхлипами:
- Теперь нашей доченьке свет не мил, лежит она кои дни и никого к себе не пускает.
- Тётушка Апраксия, но она же назвала меня ангелом-спасителем. Уж как пить дать допустит в светлицу, - молил Апраксию Фёдор.
- И не проси! И не вводи во грех, пока матушку-княгиню не позвала! - сердилась та.
- Не надо звать матушку Елену. Скажи Ульяше, что я пришёл. Иди, тётушка, а я посижу здесь тихо.
Фёдор и Апраксия ещё препирались, но, будучи женщиной мягкой по нраву и рассудительной умом, она сочла, что Фёдор не нанесёт её любимице большего урону, в коем пребывала. Да, может, и подвигнет её к жизни, потому как было видно, что княжна медленно угасала. И Апраксия положила на плечо Фёдора тёплую руку.
- Сиди тут, как мышь. Жди свою судьбу. - С тем и ушла.
Сколько времени минуло, Фёдор не помнил. Он молил Бога о том, чтобы Ульяша проявила к нему милость, позвала-показалась. Наконец Апраксия пришла, и лицо её было светлое.
- Иди, боярин, княжна Ульяша в милости к тебе.
Фёдор поднялся со скамьи и чуть не побежал.
- Охладись, охладись, - предупредила Апраксия, - ещё не ведаешь, что тебе уготовано.
Она повела Фёдора сенями, по чёрной лестнице во второй покой и там в небольшой прихожей усадила его на скамью.
- Жди здесь и дальше ни шагу.