* * *
Ивана Вергунёнка привели к великому визирю вслед за Анкудиновым. Так же сложив руки на животе, неподвижно стоял у плеча везир и азама Зелфукар-ага. Так же тихо и монотонно журчал его голос. Так же перебирал чётки, не то слепой, не то дремлющий желтолицый старик. Только совсем не так отвечал Азему-Салиху паше Иван Вергунёнок.
Когда визирь спросил его, чего он хочет от падишаха вселенной, Иван, заносчиво вздернув голову, сказал Зелфукару-аге:
- Скажи ему, что со мною он не смеет разговаривать сидя, если я, русский царевич, стою перед ним.
Визирь перестал перебирать чётки и, приоткрыв глаза, сказал, что царевич может сесть насупротив него.
Иван сел, скрестив ноги, и попросил Зелфукара-aгy точно перевести то, что он скажет.
- Я хочу видеть брата моего, турецкого царя Ибрагима. И говорить стану только с ним.
Великий визирь, услышав это, на мгновение поверил, что перед ним действительно внук царя урусов Ивана Ужасного, повоевавшего Казанский и Астраханский улусы, Сибирский юрт и многие иные татарские орды. Но десятилетия службы при дворе, природный ум и привычка не верить ничему, кроме того, что проверено сто раз и не может содержать в себе никакого подвоха, победила и на этот раз.
Кого только не видел Азем-Салих паша во дворцах Великого сеньора, как называли султана в страдах, поклонявшихся пророку Исе!
Искатели приключений, бродяги, чародеи, самозванцы, лазутчики так и роились у порога султанских дворцов, и если кто-нибудь из них проникал через его высокие резные двери внутрь, везир и-азам должен был точно определить, сколько стоит предлагавший свои услуги человек и во что может обойтись правительству государства, именовавшего себя Блистательной Портой, это одолжение.
Смуглый до черноты, дерзкий, кареглазый казак все же чем-то смутил визиря, и он решил сначала сбить с наглеца спесь, а потом поглядеть, что из всего этого выйдет. Открыв глаза, Азем-Салих сказал:
- Его султанское величество, повелитель правоверных, не может принять неверного гяура. Если ты примешь закон Магомета, то, может быть, тогда тебе будет позволено видеть лик владыки половины вселенной.
- Ты не понимаешь того, что говоришь, - громко, отчеканивая каждое слово, проговорил Вергунёнок. - Как это я, русский царевич, пойду доставать мой престол, надев на себя халат и чалму!?
Визирь подумал; "Кто бы ты ни был, урус, ты дерзок и глуп. Сначала ты говоришь мне, что я - великий визирь - не понимаю того, что говорю, а затем спрашиваешь меня, как тебе достать отобранный у тебя московский юрт". Но сказал другое:
- Ты, кажется, мало думал, прежде чем сказать мне то, что я сейчас слышал. Мы предоставим тебе время для размышлений.
Визирь хлопнул в ладоши и на пороге, как джины из бутылки, появились два янычара-балтаджи в белых бурнусах. Зная, что Вергунёнок понимает татарский язык, визирь неспешно и чётко сказал по-татарски:
- Отведите этого человека в Семибашенный замок.
Под черной кожей скул у Вергунёнка заходили желваки. Бешеными, белыми от злобы глазами он полоснул везир и-азама и, повернувшись к двери, громко произнес какую-то длинную фразу.
Зелфукар-ага закрыл глаза и укоризненно покачал головой. Великий визирь хотя и не знал языка урусов, но спрашивать толмача, о чем это с таким жаром говорил на прощание московский царевич - не стал.
* * *
Этой же ночью Зелфукар-ага пробрался на подворье русских послов. Кузовлев, уже отлежавшийся от качки, встретил толмача приветливо и радостно, а большой государев посол Степан Васильевич Телепнёв, хотя и был гостю рад, однако встретить его по достоинству не смог: от всех бусурманских напастей занедужил изрядно и лежал, тяжко дыша от некоего стеснения груди и великого жара.
Вообще-то толмач не сразу отправился к послам, сначала он встретился на Египетском базаре с Амфилохием и, слово в слово передав архимандриту беседу с обеими подыменщиками, сиречь самозванцами, что бессовестно влыгались в царские дамы, выслушал от черноризца совет - идти сегодня же к послам, ибо - кто же ведает, что там замыслил везир и-азам, вдруг да завтра поутру и призовет Степана Васильевича да Алферия к себе во дворец.
И Зелфукар-ага, получив от Амфилохия письмецо малое и хотя и невеликий, но тяжелый кожаный кошель, направился к послам. Уйдя с базара, толмач тут же прочитал письмо и, запомнив всё, о чем там было написано, изорвал его в мелкие клочья. Высыпав на ладонь кучку мелких серебряных монет - мангур, пиастров, акче и аспр, - Зелфукар-ага даже плюнул с досады - тяжел был архимандритов кошель, да только за три дюжины полученных от Амфилохия монет никакой меняла не дал бы и одного золотого фондука.
Подойдя к русскому подворью, Зелфукар-ага отдал все им полученное двум грязным и бесчестным стражам - ямакам, стоявшим у ворот посольства и, поклявшись возместить убытки за счет Телепнёва и Кузовлева, решительно перешагнул порог.
Расчет Зелфукара-аги оказался правильным: после того, как послы разузнали всё, о чем говорил великий визирь с ворами, они с лихвой возместили пронырливому толмачу его убытки. И для того, чтобы не навлечь на доброхота Зелфукара и тени подозрения, Кузовлев дал ему не русские деньги, а две золотых сицилийских онцы, выманенные ещё в Кафе на захваченные из Москвы ефимки.
Получив мзду, Зелфукар-ага сказал:
- Если дашь ещё золота, скажу, кто есть в самом деле вор Шуйский.
Телепнёв слабым голосом, не подымая головы с подушки, ответствовал:
- Зелфукар-ага, то золото, что мы тебе дали, не наше золото, а государево, и нам за то золото перед государем ответ держать. А как я государю скажу, что за малые дела много денег отдал?
Толмач повел плечом, приподнял брови:
- То дело не малое, господин. То дело - великое.
И добавил жалобно:
- Чтоб имя вора узнать, я много одному человеку платил. Что теперь делать? Обратно у доброго человека золото брать?
- Сколь заплатил? - тихо спросил Телепнёв, понимая, что придется раскошелиться ещё раз.
- Пять фондуков платил, - ответил толмач, не отводя глаз.
- Говори, - вздохнул Степан Васильевич и велел дьяку Алферию достать из сундука деньги.
- Звать вора Тимошка по прозванию Акундинов. Прибежал вор из Вологды на Москву и там был в приказе Новая Четь подьячим.
- Новая Четь! - воскликнул громко молчавший до того Кузовлев. - Да я ж того Тимошку знаю! Был он при Иване Исаковиче Патрикееве в подьячих. И из Москвы года два как убег. Мы с ним даже на одной свадьбе вместе были. Я, Степан Васильевич, вора Тимошку, если поставят меня с ним с глазу на глаз тут же уличу!
- Ну и дела! - слабо ахнул Телепнёв. - Ладно, коли так. А если нет?
Зелфукар-ага приложил руку к сердцу:
- Так, господин, истинно так.
Степан Васильевич вздохнул и еле пошевелив пальцами, показал Кузовлеву - пододвинъ-де толмачу кису с деньгами.
Кузовлев толкнул по столу кожаный мешочек и Зелфукар-ага ловко поймал его. Кузовлев спросил:
- А скажи, ага, как нам сподручнее того вора Тимошку достать?
- Везир и-азам сам такого дела не сделает. Можно вора достать большой казной.
- Все казной да казной, - проворчал Телепнёв. - Деньги отдадим, а вора нам не выдадут и потеряем казну даром - люди-то ваши, ты, Зелфукар-ага, не обижайся - не однословы: пообещать - пообещают, а дела не сделают.
Зелфукар-ага сказал:
- Зачем стану обижаться? Правду говоришь, господин. А ты меня послушай: бросьте вы это дело - пойдет вор по земле, волочась, - и сам пропадет. А то зашлет его везир и-азам в дальний город или же на галеру в греблю отдаст. А если станешь, господин, о воре промышлять, то пуще его вздорожишь, и станет везир и-азам думать: "И вправду вор царского кореня".
Телепнёв вздохнул, подумал: "Вот привязалась напасть - сам чёрт не разберет. И так-то посольство - хуже не придумаешь: на крымского царя, хотя и бывшего, а все же царя, султану надо челом бить, о злодеяниях его доводить многими словами, накрепко. А как ещё султан к тому отнесется? Крымский царь единоверец его - из султановой руки на мир смотрит. Да и в набег ходил не по наущению ли из Цареграда?"
А Зелфукару-аге сказал так:
- Спасибо тебе, Зелфукар. То воровское дело для нас, послов - не главное. Есть у нас и иные - государственные дела. Только, если речь о воре зайдет, то скажи боярину твоему, Азяму, что вор тот - худой человек, подьячишка, нечестных родителей сын.