- Пойду, - вздохнул Ферапонт. - А ты, Игнатий, слова мои из головы не выкидывай.
Опираясь на палку, он тяжелым шагом пошел по дороге. Его ичиги взбивали серую пыль, и она оседала на свежую зелень обочины, на головки лесных цветов…
Осенью Игната вызвал Рымарев. С мельницы в Тайшиху он пришел поздно вечером, почти во всех домах уже погасли огни, но окна конторы колхоза еще светились. Игнат решил сразу же и зайти.
В конторе был один Рымарев, и тот уже собрался уходить, запирал свой кабинет.
- Ты что так поздно? - удивился он. - Садись… Тебе не надоело на мельнице?
- Ничего… Привык.
- Дело, Игнат Назарыч, такое… Человек нужен. Заведовать животноводством. Абросим Николаевич вас рекомендовал. И Стефан Иваныч одобряет…
- Какой из меня заведующий…
- Вы не отказывайтесь. Трудное у нас положение. Сена заготовили мало: хлебоуборка подперла.
- Страду закончили?
- В основном да. Почти весь хлеб в амбаре, скоро распределять будем. Хлеба тоже немного. Тяжелый год будет. Концы коротких усиков Рымарева скорбно опустились, - Пожалуйста, не отказывайтесь.
- Подумать надо, с братом, с Максюхой, посоветоваться.
- Мы хотели его, Максима Назаровича, назначить. Но на заимках надо жить все время, а у него семья. Рымарев говорил это так, словно оправдывался перед Игнатом.
- Завтра утром приду и скажу.
- Ну, хорошо, - Рымарев погасил лампу, закрыл на замок двери конторы. - Думаю, мы с вами договоримся.
Рымарев пошел домой по улице, а Игнат свернул на прямую тропку, протоптанную вдоль забора, огораживающего колхозные склады. Ночь была темная, на небе ни звездочки. Он ничего не видел перед собой и придерживался рукой за жерди забора. Вдруг-впереди вспыхнул и погас огонек. Игнат подумал, что кто-то идет навстречу и на ходу закуривает. Но огонь вспыхнул снова, пламя вдруг взметнулось, осветив угол амбара, бревна, сваленные возле него. От огня к забору метнулся человек. Поджигатель!
Игнат бросился к нему, и в тот момент, когда человек перевалил забор, оказался рядом, мельком увидел бородатое лицо, диковатые от испуга глаза, что-то крикнул и прыгнул на него. Покатились по земле, с треском разрывая одежду. Игнат больно ударился головой о что-то твердое камень или мерзлый ком земли в ушах зазвенело, и он ослабил руки. Поджигатель, отпустив его, вскочил, хотел бежать, но Игнат вцепился ему в полу, рванул изо всех сил, повалил, сел верхом. За спиной кто-то засопел. Игнат хотел обернуться, но страшный удар по голове опрокинул его на землю. Еще один удар по плечу, он почувствовал хруст кости и потерял сознание.
…Над головой, как детская вертушка на ветру, крутился белый потолок то медленно, то с быстротой, от которой начинало тошнить и становилось страшно. Он кричал изо всех сил, но никто не отзывался, а крик катился, затихая, как эхо в лесу. Становилось легче, когда потолок исчезал, а перед глазами начинал плавать густой плотный туман, он клубился, никуда не уходя, сквозь-него иногда проглядывали лица незнакомых людей женщина в белой косынке, мужчина с большим носом. Однажды из тумана выплыло худое лицо с огромными глазами и редкой бородой лицо с иконы: "Ну что, теперь уверовал?" Игнат все понял. Вот, оказывается, как оно бывает… Совсем просто. И ничего хорошего. Ему стало до слез жаль, что не увидит больше Настю, Максима, маленького племянника Митьку, тихий пруд у старой мельницы ничего, что дорого сердцу, и было все равно, что подумает человек с вопрошающим взглядом больших глаз, сказал ему отрешенно: "Уйди". Исчезло лицо, растаял туман, над головой снова вращался потолок и вместе с ним чьи-то скорбные лица. Да это же Максим! И Корнюха. А вот и Настя. И большеносый в белом халате тут же…
Впервые пришел в себя Игнат ночью. Увидел гнутую спинку железной кровати, стену, беленную известью, черный проем окна, потолок с желтым пятном света от лампы и самую лампу на стуле возле кровати. Сразу же вспомнил, что с ним случилось, повернул голову, и тотчас раскаленная игла прострелила мозг, закачался и пошел давать круги потолок все быстрее, быстрее, потом вдруг все оборвалось.
Утром очнулся снова. На стуле, где ночью стояла лампа, сидел большеносый человек в белом халате и белой шапочке, держал Игната за руку.
Пульс семьдесят шесть, кому-то сказал он и осторожно положил руку на кровать, встретился взглядом с глазами Игната, улыбнулся: - Как себя чувствуете?
Игнат хотел ответить, но из горла вырвался какой-то хлюпающий звук, и доктор протестующе замотал головой.
- Молчите. Положение у вас прекрасное. Но молчите!
- Давно… здесь?
И снова боль прострелила голову, снялся с места потолок… Игнат успел только услышать: "Двенадцать дней", а на удивление уже не осталось времени.
К нему долго никого не пускали. Просыпаясь, он осторожно открывал глаза, со страхом смотрел на потолок. Вращался он все реже и реже. Не напрягая голоса, уже мог произнести несколько слов, слегка поворачивать голову. Стал чувствовать боль в правом плече, закованном в гипс. Доктор, появляясь в палате, радостно улыбался, хвалил отменный организм Игната, но на просьбу пропустить кого-нибудь из своих отвечал отказом:
- Увидитесь еще!
За окном несколько раз падал снег. Сторожиха вечерами приносила в палату огромную охапку сухих поленьев, стараясь не шуметь, затапливала печь. В трубе "голландки" на разные голоса гудело пламя, поленья потрескивали, красный свет, пробиваясь сквозь дырочки в чугунной дверце, плескался на белой стене у подоконника. Игнат вспоминал другой огонь, ярко вспыхнувший в темноте ночи, человека на заборе, лохматого, с длинными руками. Сгорел или нет амбар? Там же почти весь колхозный хлеб… Спрашивал об этом у доктора, но тот махал руками.
- Не думайте ни о чем таком! Запрещаю! Вам надо думать о приятном. Вспоминайте что-нибудь хорошее, веселое.
Да, лучше, конечно, вспоминать что-то хорошее. Что было хорошего в его жизни? Почти ничего. Даже в детстве. Едва научился
держаться верхом на коне, отец заставил боронить, возить копны на сенокосе, а наступит зима и вовсе одна маета. Утром чуть
свет беги задавать корм скотине, позавтракал чисти стайки, пообедал пили дрова, поужинал становись на колени и бей начала, молись милостивому заступнику сирых и убогих. Чуть что не так, отец без разговоров ремнем по спине. Нет, мало хорошего было в детстве. А позднее? И вовсе вспомнить нечего. Теперь при колхозной жизни хоть детишкам будет какое-то послабление… Только бы ладно все шло. Остался ли хлеб целым? Какое горе ляжет на всю деревню, если амбары сгорели. Во время утреннего обхода доктор спросил:
- Боли вас не беспокоят?
- Нет.
- Я к вам пропущу двух товарищей. Но не надолго. Постарайтесь на их вопросы отвечать кратко.
В палату вошел Стефан Белозеров и с ним рыжий, как огонь, молодой парень.
- Ты прости, Назарыч, что тревожим… - Белозеров сел на стул, виновато, с состраданием вглядываясь в лицо Игната. - Товарищ следователь. Ты узнал, кто тебя… ну это вот самое?
- Амбар сгорел?
- Нет, отстояли. Одна стена чуть обгорела… Успели… Игнат закрыл глаза, улыбнулся, почувствовав огромное душевное облегчение.
- Вы узнали того, кто поджег амбары и покушался на вашу жизнь? - Рыжий следователь, положив бумагу на подоконник, приготовился писать.
- Темно было…
- Но огонь уже горел?
- Горел.
- А вас нашли в шести метрах от огня. Следовательно, при свете пожара вы вполне могли разглядеть врага! - словно упрекая Игната, сказал следователь.
- Мог бы, а не разглядел.
- Но вы видели поджигателя?
- Видел.
- Один был?
- Одного видел.
- В чем он был одет? Молод, стар? Высокий, низкий? Есть ли особые приметы?
- Говорю: темно было.
- А огонь?
- Что огонь? Огня было как раз столько, чтобы отличить человека от столба.
- На вас была изорвана одежда. Судя по этому, вы боролись с преступником? Да?
- Было.
- Не запомнили ли вы каких-то слов или хотя бы голос?
- Он не подавал голоса.
- Не нанесли ли вы ему какое-нибудь увечье оцарапали, ушибли?
- Да нет, не сумел.
- Жаль! - рыжий спрятал бумагу и карандаш. - А мы на вас так надеялись!
Белозеров пожал левую, здоровую, руку Игната.
- Поправляйся. Доктор говорит, скоро на ноги встанешь. Что тебе нужно для подкрепления здоровья? Ты говори, колхоз ничего не пожалеет. Надо будет, в город пошлем человека, закупим…
- Мне хватает казенного харча. Спасибо. Скажи доктору, чтобы моих допускали. Максюхе передай: пусть парнишку своего захватит, когда поедет.
- Холодно, Назарыч. Замерзнет мальчишка.
Игнат взглянул на окно, на поленницу дров, придавленную снегом.
- И то… Тогда не говори… Животноводом кого назначили?
- Максима.
- Его все ж таки… Лучше бы Корнюшку, он здоровый.
- Отказался.
- Ну да, он не пойдет… Стефан Иваныч, там Настя… Ну, Лазаря сестра… - Игнат хотел попросить, чтобы ее, если она соберется его навестить, не задерживали бы и коня съездить в район дали, но постеснялся и сказал другое: - Одна она… Таким помогать надо. На то колхоз…
Очень хотелось с Белозеровым потолковать о разных деревенских делах и новостях, но за спиной Стефана Иваныча нетерпеливо перебирал ногами, обутыми в сапоги на подковах; следователь, утративший всякий интерес к Игнату, и он сказал:
- Идите же… Ты в районе, Стефан Иваныч, бываешь часто. Забегай…