- Я не Митьке, тебе говорю. Чтобы вы с Задуреем поняли! - Когда в подпитии на него наваливало такое, он ни перед чем не останавливался. Схватив со стола тарелку, грохнул об пол, за ней стакан, пнул ногой осколки.
- Вот вам!
- Ты что это, взбесился? - К нему подбежала Татьянка, схватила за руки. Уходи отсюда, противный!
Татьянка и Максим вывели его за ворота. А здесь встретилась Елена…
Сейчас, вспоминая скандал, Лучка ругал себя последними словами. Нашел где куражиться, посуду бить. Правда, все, что высказал, давно в нем скопилось, но разве можно было так разговаривать с Максимом?
Лучка сел, свесив босые ноги с кровати, зажмурил глаза. Голова шла кругом, к горлу подкатывалась лихота.
- Пропадаю, Елена.
- Давно пора! - Она пошла в сени, даже не взглянув на него как богатая купчиха мимо нищего.
Охая, вздыхая, Лучка натянул штаны. Хорошо хоть, что день воскресный, не надо идти на работу, а то бы и впрямь издох.
В сенях послышался разговор, и следом за Еленой в дом вошел Бато Чимитцыренов. Он засунул рукавицы за широкий кушак, протянул руку:
- Сайн байна, Лукашка!
- Приболел я малость, Батоха. Ну да сейчас наладимся. Он был рад гостю вдвойне: есть возможность опохмелиться а поговорить от души с хорошим человеком.
Он прошел в куть, поманил жену пальцем, зашептал на ухо:
- Ты уж постарайся, Елена Трифоновна, угости человека по-людски, бутылку не пожалей.
- Не будет тебе ни угощенья, ни бутылки! - громко сказала Еленка. - Нашел гостя.
- Прибью.
- А хоть убей.
Лучка плюнул ей под ноги.
- Тьфу, кулацкое твое отродье! Подавись своей бутылкой! Он кинул на плечи полушубок, на голову шапку.
- Пойдем, Батоха.
На улице было морозно. Выпавший ночью снег мягко оседал под ногами. Солнце низко висело над сопками. Зачерпнув горсть снега, Лучка растер припухшее лицо, фыркнул.
- Черти в глазах скачут. Пойдем к Максимке. Ты видел, что за баба у меня? Вредная, не приведи бог. Пока все ей по нраву золото, а попадет шлея под хвост… Хотел я тебя угостить, Батоха, бутылку пожалела.
- Зачем меня гостить?
Игнат и Максим только что сели чаевать. Татьянка хлопотала у самовара, Максим держал на руках сына, совал ему в рот соску.
- Танюха, и вы, ребята, не коситесь на меня за вчерашнее. Оболтус я…
- Ладно, чего там… - буркнул Максим. - Какие новости, Бато? Как живется?
- Мало-дело живется.
Пока братья разговаривали с Батохой, Лучка исподтишка маячил Татьянке принеси выпить. Сестра погрозила ему кулаком, но поставила на стол бутылку.
- …секретарь был. Шибко много крик делал.
- Это какой секретарь? спросил Максим.
- Всего района секретарь. Товарищ Петров секретарь.
- Ну, знаю. Приезжал как-то к нам еще при Лазаре Изотыче. Лысый, кажется.
- Во-во, такой голова, как у меня голова, Бато провел ладонью по наголо обритой голове. Много сердитый. Ногой топал, меня из партии исключал.
- За что?
- Кулаком борьба мало, колхоз людей мало.
- И ты теперь беспартийный?
- Не, - Бато весело улыбнулся, похлопал себя по карману рубашки. - Билет тут стоит. Я город ходил, секретарь республики говорил. Ая-я, хороший человек секретарь республики. Чаем меня поил, много говорил. Потом сюда машиной ходил, Петров собой брал, народом говорил.
- Как его зовут?
- Михей Николаич.
- Трудно попасть к нему? Не пускают, поди? - допытывался Максим.
- Пускают хорошо: проходи-садись.
Приняв от Максима стаканчик водки, Бато окунул в ней средний палец, щелчком брызнул на четыре стороны.
- Пусть этот дом добро будет! - весело подмигнул Лучке: - Пусть твоя голова не болеть будет.
Когда вылезли из-за стола, Бато машинально развернул кисет, зачерпнул трубкой табаку, но взглянув на Игната, смутился.
- Кури, чего там, - махнул рукой Игнат. - Свой табакур в доме.
Бато протянул кисет Максиму, большим пальцем придавил табак в трубке, чиркнул спичку. Синий дымок веревочкой потянулся к потолку.
- Тебе, Лукашка, большой дело есть… - Бато глубоко затянулся, зажал трубку в кулаке. - Тебе брат Федос что говорит?
- Ничего. А что?
Брат жил на колхозной заимке, дома бывал редко: не ладил с Еленой. Уж не выкинул ли чего долговязый?
Бато медлил с ответом, кажется, не мог подобрать слов, шевелил губами, его лицо было серьезным. Лучка не выдержал.
- Режь прямо. Натворил чего-то?
- Не. Прямо сказать: твой Федос меня был. Меня сестра есть, жениться просил.
- На Даримке? Ой мнеченьки! - ахнула Татьянка и расхохоталась. - Ну и Федоска, ну дает!
И Лучка засмеялся, но, взглянув на Бато, оборвал смех.
- Он дурака валяет, Батоха. Вот я ему покажу женитьбу! - Бато зажал трубку в зубах, кивнул головой, словно подтверждая слова Лучки.
- А по-моему, сказал Максим, - он дурака не валяет. - Ты, Танюха, чего это со смеху зашлась? Помнишь, еще когда мы на заимке жили, они вроде бы шуры-муры разводили…
Лучка на Максима глаза вытаращил. Он что, всерьез или издевается? Виданное ли дело, чтобы семейский парень бурятку взял! Федоске проходу не дадут, засмеют, а девушку заклюют, заплюют и в землю вгонят. О такой женитьбе и помыслить невозможно. Вон у Лазаря Изотыча Клавдия была. Она уж и русская, только веры не семейской, и сам Лазарь был не чета Федосу, да и то… Но как скажешь об этом Батохе? Поймет ли он, до чего не простое это дело? Лучше по-другому сказать.
- Своего штаны да рубаха. Какая ему сейчас женитьба? И молодой еще.
- Я такой же думал…
- Вот видишь! - обрадовался Лучка. - Надо дом иметь, хозяйство.
- У тебя было хозяйство, когда женился? - спросил Максим.
- Ты-то куда клонишь? - рассердился Лучка.
- Никуда. Но я не люблю кривизны. Перед Батохой нечего лукавить. Руби напрямик. А то штаны, рубаха… Подумаешь, важность.
- А ты сам что на бурятке не женился? - зло спросил Лучка. Максим засмеялся.
- Обязательно женился бы, да сестра твоя помешала, попалась на глаза. И уж без смеха сказал: - Ты по старинке об этом судишь. Федос, я думаю, знает, на что идет. Зачем ему мешать?
Может быть, и верно то, о чем говорит Максим. На старые обычаи сейчас вроде и ни к чему оглядываться, но так только кажется. Хочешь не хочешь, тебя заставят оглянуться. Приведет Федос девку в дом, в нем сразу же начнется тихая коварная война. Теща, Еленка, соседи, богомольные старики и старухи со всей деревни будут изо дня в день шпынять молодых, его самого, и все это кончится плохо.
- Игнат, скажи Максюхе и Батохе, как оно все будет, - попросил Лучка.
- Тут, Лука, что скажешь… Хорошего будет мало. А может, и ничего. Сам я думаю: все люди одинаковые. Одна земля у нас под ногами, одно солнце над головой…
- Я такой же думал! - подхватил Бато. - Давно такой думал. Хорошо сказал, Игнаха. Молодца! А ты, Лукашка, сердись не надо. Я много думал, туда-сюда думал. Федоске, Дарнмке разговор делал. Сам говорил: Тайшиха жить не дадут. Я так решить. Год-два ждать надо. Улусе юрта делать, Федоске давать. Так. Тебе, Лукашка, Федос жениться говорить будет, тоже скажи: год-два ждать. Так?
- Пусть будет так, - с облегчением согласился Лучка. - Год-два не день-два, за это время все прояснится.
Батоха собрался уезжать. Братья вышли его проводить. Лучка остался: хотелось переговорить с сестрой.
- Видишь, Танюха, что деется? Братец наш собирается" семью заводить, а кому говорит об этом? Ни мне, ни тебе… сукин сын!
Татьянка села с ним рядом, разглядывая ногти на своих руках, сказала:
- С тобой в последнее время и поговорить некогда. То пьяный, то с похмелья. С чего пьешь с радости, с горя?
- Радостей особых нет, и горя тоже. Просто как-то не так жизнь идет, Танюха. То Тришка, тесть, заедал, то колхоз. Затянул Максюха твой…
- Максюха? Мне за тебя вчера стыдно было… - Сестра строго взглянула на него, и по этому взгляду он вдруг понял, что она уже не та девчушка, какой привык ее считать.
- Мне и самому неловко, - признался он.
- А что же говоришь: "затянул". У тебя на плечах что голова или чугунок? Во всем его виноватишь, а сам будто недотепа какой…
- Бережешь его? - неловко усмехнулся он.
- А то как же? Но не поэтому… Неправильно ты делаешь вот что.
Горько было ему, что сестренка уму-разуму учит его, а не он ее, и что греха таить! правильно учит. Расхомутался в последнее время. Но довольно.
- Ты, Танюха, меня сильно не пили. Прямо сейчас пойду к Стихе Задурею. Договориться мне с ним надо.
Белозерова он нашел в сельсовете. Стефан Иванович читал за столом газету. Не подняв головы, вывернул глазищи исподлобья.
- Чего тебе?
- Разговор есть.
- Говори, - Белозеров нехотя отодвинул газету, но все косился на нее, все хватал взглядом строчки.
- "Грамотей, растудыт-твою-туды!" - с издевкой подумал Лучка, навалился грудью на кромку стола, прикрыл локтям половину газеты.
- Ты знаешь, для чего я вступил в колхоз?
- Знаю. От раскулачивания спрятался.
- А ты найти не можешь?
- Надо будет найдем.
Белозеров не шутил, и Лучка, оскорбленный беззастенчивой подозрительностью, резко выпрямился, стиснул кулаки. Ах, сопляк! Долбануть тебя промеж глаз, паразит несчастный, тогда поймешь, как надо по-людски разговаривать!
Но годы тихой войны с тещей и тестем научили Лучку сдерживать свой характер, не давать волю рукам. Почти дружелюбно он сказал:
- Сволочь ты все ж таки! И добрая сволочь!
- Ты что, лаяться пришел?