- Я верю: мыслите вы хорошо, да делаете худо! - возразил Кропоткин, когда утих общий гул. - Чай, и сами того не разумея, так творите… Сто тысяч земской рати собрать бы можно без больших затей… И ляхи, и свеи затряслись бы, вон из земли пустились бы наутек!.. Да вот вы, казаки, с царьком своим нам руки завязали!.. Из бояр не пристало выбирать никого в цари. Ненавидят друг дружку бояре и князья, завидуют. Своему не дадут надеть царского венца да бармы золотые… Волею-неволей нам и пришлося ладить с Жигимонтом… штобы только Самозванца-вора не пустить теперь на трон царей московских!.. А ежели бы да вы, казаки, сголосились, сошлися бы вместе, выбрали бы царя по совести, по правилу, по-Божьи. Ужели в целой земле не сыщется главы, которую Господь поизволил бы помазать на царство, как встарь царя Давида?.. Слышь, пан есаул, когда своих увидишь в Калуге там алибо где, так передай им, што от меня ноне-то слышал… Порассудите вместе… Авось Бог даст…
- Царя избрать Землею?! - подхватил горячо Порошин. - Чево бы лучче и желать! Да как ево ты отыщешь да изберешь! Где взять ево, царя, для всей земли!..
- Начать лиха беда. А там - Господь укажет. Слышь, уж и в сей час носится слушок один…
Кропоткин опасливо оглянулся, нет ли близко поляка, и продолжал:
- Сам Гермоген, святейший патриарх, великий старец, кому подобало, тем, слышь, имечко одно называл пристойное!..
- Кого?.. Кого?.. - звучали голоса.
- Есть сын у Филарета, митрополита Ростовского, у Никитыча Романова… Михайлой звать юношу… Уж то-то отрок милый!.. Всем по душе, кто его видывал. По крови близок роду царя Ивана. Все то знают.
- Как не близок! Племянник внучатый. Недальняя родня! - подтвердил дворянин Пушкин, стоящий рядом с Кропоткиным.
- Михайло Романов!.. Слыхали, знаем, видели! - раздались голоса.
- Ох, молод, слышь! Бояре верховодить при ем учнут! - кинул толпе Грамматин.
- Али батька Филарет… Крутенек отец святой, митрополит! Все в свои руки любит взять! - вздыхая, протянул осанистый, полный поп, тоже не побрезговавший протиснуться в толпу, послушать занятных речей.
- Ну, энто ты врешь, батько! - решительно отрезал Порошин, стоявший в раздумье. - Филарета-патриарха, али митрополита Ростовского по-вашему, - я еще из Тушина знаю… Да и все мы его почитаем. Добрейшая душа, хошь и высокий саном. По отцу пошел, по Никите Романову. Тот, как воеводой у нас на Диком Поле сидел, никого не обидел, всем был рад помочь!.. Вот и сын по отцу пошел… Гляди, и внук в деда да в отца удался, не иначе… Так думаешь ты, господин, штоб Филаретов сынок?.. Его бы в цари?.. Как я смекаю, нам лучче и искать не надобно!.. Род большой, родня царская и к нам - всегда были Романовы-Захарьины доброхоты… Это бы чево лучче!..
- Сынок батьки Филарета, дружка нашего из Тушина! - загомонили казаки. - Гляди бы, дело в самый раз. Коли не малолетнего царенка Тушинского, так Романову пристало быть нам государем!..
- Истинно, в самый раз! - подтвердил Порошин. - Кабы по швам все царство не полезло да вся земля бы так не расшаталась, как ноне вот!.. Попробуй назови, хоша бы Михаила… Загомонят бояре ваши да князья и сотней голосов один голос покроют: "Нет, меня царем! Я - старше! Я значнее!.." Видали, слыхали!.. Только новая потеха да свара завяжется. И ляхи наперекор пойдут, и свеи со своим круленком. Все поперек горла нам станут, нас отшибут, коли взаправду выберем да назовем своего царя, не иноземного… Не быть пути с того дела, как умом ни раскидывай…
- Не в пору слово молвить, - и пути тому не быть! Ты прав, седой бирюк! - согласился Кропоткин. - Да, слышь, дело выйти может… Одуматься решила ноне Русь! Сбирается, растет ополченье рязанское. Прокофий Петрович Ляпунов, главный воевода ихний, в узде держать полки умеет. Сто тысяч, бают, скоро соберется, как вести идут от разных городов и мест… Земля зашевелилась!.. Кого ни спроси, у всех одна-единая дума: прогнать бы лиходеев, врагов набеглых!.. Да государя отыскать потом, штобы земля не сиротела боле, как до сих пор!..
- Во, во! - живо отозвался тот же степенный нижегородец, который и раньше говорил. - У нас Куземка Минин, говядарь богатый, - про то лишь толкует. От Гермогена от самого, от патриарха грамоты к ему были потайные… помимо бояр да ляхов. Он одно долбит: "Время-де сбирать рать земскую, два ста алибо три ста тыщ народу. Вон недругов! Да Господа молить почнем: послал бы нам хорошего царя… Да своего, не чужеземца… Да кроткого, штоб землю пожалел, штобы окрепла Русь апосля лихолетья… Да штобы…"
- Чтобы мед с неба пролился… Штобы галушки в рот валилися с сосны али с березы! - насмешливо подхватил Порошин. - Э-эх! Што и толковать! Как было, видели; што Бог пошлет еще - увидим!.. Ну, а тебе спасибо, господин, што серостью не погнушался нашей! - отвесил есаул поклон Кропоткину. - Открыл глаза помалости, потолковал по чести, по душе!.. Бог весть, што ждет еще нас впереди? А ежели случаем доведется, - за слово твое доброе - везде я твой слуга. Федька Порошин я, есаул донской!
- Князей Кропоткиных, Петра не забывай, коль што случится! - с поклоном назвал себя Кропоткин.
- Князей! Ишь ты! - с новым низким поклоном повторил Порошин. - Челом те бью еще раз! Не позабуду нашей беседы… Ну, братцы, солнце высоко. Нам пора. Гайда и на коней! - крикнул он своим.
- И то! Счастливо, братцы, оставаться! - крикнул Дзюба москвичам, уводя за собою донцов.
- Счастливый путь и вам… Мир вам… до первой драки! - отвечали весело москвичи, провожая взглядами донцов.
А те уже сели на своих приземистых, горбоносых, выносливых маштачков и потянулись гуськом прочь по Смоленской дороге.
- А нуте, песню, братцы! Да повеселее! - послышался голос Тучи. И сейчас же он сам лихо затянул:
Гей, дуб-дуба-дуба-дуба!..
Дивчина моя люба!
Набрехала на мене,
Шо я лазыв до тебе!
Подхватили донцы, и быстрее зарысили их кони, словно подбодренные раздольной, залихватской песенкой…
- Веселый, слышь, народ! - проговорил кто-то из толпы.
- И смерти не боятся, - ответил другой голос. - Пограбить только любят.
- Уж не без того… Особливо в эту тяжкую пору! - отозвался третий.
Вдруг гулкий, протяжный удар колокола пронесся над головами в тихом, теплом воздухе, и гул пролился, расплываясь и тая, как будто в глубокой небесной синеве.
Служба отходила в ближнем храме.
Как один человек, обнажили все люди на торгу головы и стали осенять себя истовым, размашистым крестом.
- Спаси Господи и помилуй Русь! - прозвучал чей-то сдержанный голос из толпы, начавшей расходиться от ларька стрельца Озерова.
- Спаси Господь, помилуй православных рабов твоих! - словно многократное эхо отозвались кругом голоса.
- Вождя пошли нам! Помилуй Свой народ, Христос Распятый! Оборони всю землю от разгрома! - громко молился Кропоткин, крестясь на главы ближнего храма.
И все кругом, вслух или про себя, вторили этой молитве, твердя:
- Аминь, да будет, Господи!..
Редкие, звучные удары колокола словно сливали свой голос с задорными звуками песни, постепенно замирающими вдали, с говором и гомоном, снова стоящим над людным торгом у Пресни-реки.
В это самое время новый шум, крики, звон бубенцов и гомон послышались от Тверских ворот.
Бесконечным поездом потянулись из них кибитки, брички, телеги и повозки дорожные, нагруженные доверху разной кладью. Почти на каждой телеге, кроме возницы, сидел еще челядинец либо двое. А в бричках и долгушах дорожных сидело и по нескольку человек разного вида: челяди боярской, холопов, кухарей, конюхов. Сзади, привязанные к бричкам, шли верховые кони, покрытые темными дорожными попонами. Как будто вся челядь большого дворца, царского или патриаршего, совершала переезд из Москвы куда-нибудь далеко.
Конные вершники для обороны ехали по сторонам обоза. Все встречные возы и колымаги, державшие путь на Москву через те же Тверские ворота, вынуждены были остановиться и своротить куда-нибудь в сторону, очищая дорогу бесконечному встречному поезду, тесня при этом люд, наполняющий все пространство кругом. А люди с торга так и ринулись к самым воротам, толкаясь, стараясь протиснуться поближе, поглядеть на диковинный, небывалый поезд.
- Однова, слышь, и было так! - говорит внуку здоровый, высокий старик-посадский, глядя на огромный обоз, трусящий от ворот вдаль, по Смоленской извилистой дороге, идущей между холмами, вершины которых густо уставлены ветряными мельницами. - Однова и видел я такое! Когда царь Иван Васильевич, мучитель боярский, в свою опричную слободу в Александровскую с Москвы съезжал!..
- Какая там опричная слобода! - отозвался дьяк Грамматин, очутившийся рядом со стариком. - Простое дело, на нынче отъезд Великого посольства назначен. Вот челядь да клажу и пустили вперед… Скоро и сами послы проедут, гляди…
- Где скоро!.. Теперь, слышь, только в Успенском соборе служба ранняя отошла. На той службе патриарх Гермоген поученье послам отъезжающим сказывал… Пока прощанье буде, пока што… Раней часу али двух пополудни им не проехать… - заметил товарищу Елизаров. - А вот и мы с тобой, кум, не скоро, видно, ноне домой попадем, хоша и живем недалече! Как думаешь!..
- Да уж ништо… Затерло нас, так выжидать надо!..
Оба дьяка, выбрав небольшое возвышение, с которого лучше было видно и дорогу, и ворота городские, присели на траве, короткой, но зеленеющей после недавних дождей.
Больше полутора часов тянулся поезд, совершенно запрудив ворота и узкую улочку предместья, которая рядом деревянных небольших домишек подбегала к самой городской стене и к этим воротам.