– Я думаю, что этому чудаку было воздано по заслугам, когда я избил его в парке. Ну, да что об этом говорить теперь! Все это еще можно исправить, полковник, потому что мадмуазель Алиса по-прежнему любит вас! Она все глаза выплакала с того дня, когда мы остались без всяких вестей о вас.
– Ты думаешь, она простит меня?
– Уверен в этом! Она частенько говаривала мне: "Ла Виолетт, что он делает? Я знаю, что он не отправился вместе с армией, а остался во Франции. Я уверена, что он вернется ко мне!".
– Она говорила это? О, теперь я все понимаю, за исключением того, к чему Мобрейль подстроил всю эту махинацию. К чему ему это все? Ну, да я узнаю это! А пока самое важное – это сейчас же отправиться к ней и вымолить прощение. Ла Виолетт, можешь ты найти лошадей? Мы сейчас же отправимся в Комбо к Алисе.
– Вы хотите ехать сейчас же, ночью? Но нас не пропустят за заставу. Надо знать пароль.
– Я знаю его, – поспешно сказал Анрио.
В тот же момент его мозг пронизала мысль, что он сообщил этот пароль генералу Мале. Он и без того чувствовал угрызения совести, а тут еще это письмо, негодование Марселя, что роялисты возлагают на Мале какие-то надежды. Может быть, Мале собирался совершить переворот при помощи англичан и эмигрантов? Анрио решил исправить свою ошибку. Теперь он не имел оснований мстить Наполеону, раз невиновность Алисы и императора были доказаны ему с очевидной ясностью.
– Я хочу вернуться завтра в Париж, – сказал он. – Здесь могут произойти важные события, и я должен быть на своем посту завтра.
– В таком случае в дорогу, полковник! Я знаю, где найти лошадей. Это на улице Булуа, в двух шагах отсюда. Но все равно я не рассчитывал, когда отправлялся в Пале-Рояль, что мне придется проводить ночь на лошадях в дороге, – ответил ла Виолетт, покачивая головой.
– Ты еще приедешь сюда. Ведь Пале-Рояль не пропадет; будет еще время и завтра и послезавтра.
– Возможно! Но, поймав жулика, я рассчитывал посетить своих друзей, старых товарищей. Кое-кого я заметил мимоходом. Можно было бы кутнуть. Ну, а это не так-то часто удается, потому что герцогиня не любит этого.
– Ла Виолетт, я обещаю тебе выхлопотать неделю отпуска, которую ты сможешь провести где хочешь, хоть в Пале-Рояль, но сначала я должен увидаться с Алисой. Она должна простить меня. Поэтому необходимо, чтобы и ты тоже приехал со мной в Комбо, так как ты подтвердишь все, что мы сейчас узнали.
– Да уж что делать, полковник. Пойдемте за лошадьми. Ну, а с этим мошенником что мы будем делать?
– Сейчас увидишь. Получай! – сказал Анрио, доставая из кармана два наполеондора. – Выпей за мое здоровье!
– Да здравствует ваша милость! – воскликнул Самуил.
– Постой! Ты получишь еще два наполеондора, если вернешь этому честному солдату крест Почетного легиона, украденный тобой у него.
– Я знаю, где он. Старьевщик, купивший его у меня, еще не успел продать его. Куда следует доставить крест?
– Дай нам свой адрес, – сказал ла Виолетт, – ты можешь понадобиться нам.
Сам некоторое время оставался в нерешительности, но потом, обнадеженный двумя наполеондорами, заманчиво позвякивавшими в кармане его жилета, сказал:
– Я живу на улице д'Аржантей, номер четырнадцатый. Но полагаюсь на вас, что вы меня не выдадите.
– Будь спокоен. Послезавтра я принесу тебе обещанные два наполеондора, а до тех пор не попадайся полиции.
– О, постараюсь не попасться! Да здравствуют ваши милости! – весело ответил Самуил Баркер.
– Лучше кричи: "Да здравствует император!" – ответил ему ла Виолетт, – в этом по крайней мере есть известный смысл!
Самуил Баркер отдуваясь, бросился по улице и, скрываясь во тьме ночи, заорал во всю глотку:
– Да здравствует император!
– Удивительно приятно услыхать такой возглас, что вы скажете, полковник? – сказал ла Виолетт, делая под козырек.
– О, да, да, – взволнованно ответил Анрио, – это так отрадно! Мне уже давно хотелось закричать это, но я не смел! – И, повернув в узенький переулочек, который вел к фонтанам, Анрио повторил вполголоса, словно священное заклинание, словно магическую формулу: – Да, да! Да здравствует император! Да здравствует Наполеон!
XVIII
Мале проник в главный штаб один. Весело поднимался он по лестнице. Все шло как по маслу; ему оставалось только пожать руку начальнику главного штаба Дусэ, подтвердить ему свой генеральский чин и заняться с преемником его помощника Лаборда отправкой новых инструкций к начальникам воинских частей. Таким образом, дело сводилось к простой формальности, к проворному захвату, которому не предвиделось препятствий.
Встречу на площади со старым служакой, бывшим тамбурмажором гвардии, Мале счел превосходным предзнаменованием. Прежние республиканские солдаты, не жаловавшие Наполеона, сами шли к нему. Франция решительно тяготилась деспотом, и крик: "Долой тирана"! как в Риме, в день смерти цезаря, должен был вырваться из груди каждого.
Немудрено, что Мале вступил в кабинет начальника главного штаба с развязной улыбкой на губах. Он протянул руку Дусэ и сказал:
– Генерал, я пришел договориться с вами насчет необходимых мероприятий.
Дусэ, не вставший с места, обнаруживал явное колебание. Он чувствовал обман.
Тут внезапно появился на пороге его помощник Лаборда, весьма подозрительный в глазах Мале.
– Что вы тут делаете? – воскликнул заговорщик. – Ведь я послал вас с поручениями.
– Генерал, я не мог выйти из здания – войска преградили мне путь, – возразил Лаборда, втихомолку подавая знак Дусэ.
Мале заметил их переглядывание, понял, что его подозревают, и увидал свою гибель. Ему вздумалось прибегнуть к силе, которая так удачно выручила его у д'Юллена; поэтому он выхватил из кармана пистолет.
Но зеркало выдало его. Дусэ вскочил. Лаборда кинулся вперед, и оба они закричали: "На помощь, к оружию!". Мале хотел стрелять, но гигантская тень заслонила противников, и тотчас же на его руку обрушился сильнейший удар палки. Схваченный железными пальцами, Мале не смог выстрелить. Его одолел какой-то исполин, в котором Мале узнал бывшего тамбурмажора, замеченного им в толпе, перед зданием главного штаба. Это бравый ла Виолетт держал его, обезоруженного, бессильного.
Тем временем Лаборда крикнул опять на площадке лестницы:
– К оружию!
Жандармы сбежались. Они овладели комнатой и кинулись на Мале, который моментально был связан.
– Берегитесь, господа, – воскликнул он, стараясь еще запугать тех, кто разоблачал в нем заговорщика, плута, – вам будет плохо, если вы станете удерживать меня… берегитесь!
– Заткните ему рот! – скомандовал Лаборда, обнаруживший в данном случае большую распорядительность и чрезвычайное присутствие духа.
Приказ был исполнен. Прибежал верный Рато, привлеченный шумом. Он хотел защитить своего генерала и обнажил шпагу, но в одну минуту был схвачен и связан, и его рог, по примеру его патрона, был заткнут.
Было десять часов утра. Заговор Мале завершился. Он продолжался с момента побега из лечебницы ровно полсуток. Это был роман одной ночи.
После краткого совещания Дусэ, Лаборда и ла Виолетт решили вывести на балкон Мале и Рато, связанных, окруженных жандармами.
– Эти люди обманщики! Император жив. Отец ваш здравствует! – крикнул Лаборда.
В то же время ла Виолетт, подняв свою полицейскую шапку на трость, подал ею сигнал бить в барабан.
Солдаты, собравшиеся на Вандомской площади, пришли в некоторое недоумение, однако они крикнули весьма дружно: "Да здравствует император!".
После этого в Париже началась странная и почти комическая суета. Войска были отосланы обратно в казармы, а в тюрьмах происходили перемены. Настоящие министры: Савари, Наскье были освобождены из тюрьмы Ла-Форс, а на их место водворили Мале, Гидаля и Лагори.
Солдаты парижской гвардии и люди 10-й когорты послушно вернулись в свои казармы, обсуждая между собой эти хождения взад и вперед, эти противоречивые приказы, и спрашивали себя, не морочили ли их на этот раз. В производившихся арестах они чуяли заговор, государственный переворот.
Полковник Раппе был застигнут врасплох этой переменой течения, как перед тем вестью о кончине императора. Он еще не успел одеться и присоединиться к своим солдатам.
– Что вы наделали, полковник Раппе? – спросил его Дусэ. – Как вы могли, не получив приказа высшего начальства, послать свои роты болтаться без толку по городу?
Несчастный мог оправдываться только тем, что потерял голову, узнав о смерти императора.
Гидаль и Лагори не оказали ни малейшего сопротивления при аресте. Оба они были уверены в могуществе Мале, облеченного властью по решению сената. С Лагори снимали мерку для парадного фрака, а Гидаль безмятежно завтракал в ресторане, когда их схватили. Они вполне искренне возомнили себя настоящими министрами. Эти люди впутались в заговор, сами того не подозревая, а потому не приняли никаких предосторожностей, не сделали никакой попытки действовать. У солдат Лагори не было кремней в ружьях, кусочки дерева, как на учениях, заменяли у них капсюль.
Арест Бутре и корсиканца Боккьямпи не представлял ни малейшего труда.
В полдень все было кончено. Занавес упал над этим жутким фарсом. Словно в конце феерии, актеры и зрители спрашивали себя, как могли они поддаться подобной иллюзии.
Камбасерес тотчас поспешил во дворец Сен-Клу с докладом императрице о заговоре и его быстрой развязке.
Мария Луиза отнеслась к этой новости довольно хладнокровно. Она собиралась кататься верхом, и приезд государственного канцлера, видимо, раздосадовал ее лишь как непрошеная помеха любимому удовольствию. Она вполне спокойно спросила: