– О, мы их догоним!
– Как знать! Ежедневно ожидают сражения, и ежедневно надежда на это не оправдывается. Сегодня говорят: это будет завтра… Но когда наступит оно, это завтра?
– Мы постараемся ускорить наступление этого дня! В Смоленске, вероятно, или в Москве, наверное, мы встретимся лицом к лицу с русскими и разобьем их! – с убеждением ответил Наполеон.
Лефевр покачал головой, услыхав, с какой уверенностью император говорил о сражении под стенами Москвы.
– Ну, а пока что, – сказал он, – эти проклятые дикари все отступают и отступают перед нами! Однако это отступление не предвещает мне ничего хорошего. Вся страна вооружается, и к русской армии примыкают ополченцы. Чем больше времени проходит, тем глубже отступает русская армия, тем она становится все больше и даже страшнее, быть может! А мы только таем и слабеем с каждым шагом! Мы не можем нанести решительный удар русским и вечно натыкаемся только на казаков, которые вьются около нас, как комары, не дают покоя ни днем, ни ночью и жалят, жалят без конца. Поднимаешь руку, чтобы прогнать их, – они разлетаются во все стороны. Заснешь спокойным сном – они слетаются к вашему изголовью и во время сна жалят вас, высасывают кровь. Мы истощаем силы в бездействии, ваше величество; когда же они увидят, что мы достаточно ослабели и пали духом, то эти москиты налетят на нас еще более смелым и жадным роем! Вот где опасность, ваше величество!
– И вы дадите себя побить каким-то москитам, вы, герои, орлы?
– Ваше величество, нужно очень немногое – чрезмерный жар или холод, недостаточность питания или сна, – чтобы превратить армию храбрецов в нестройную орду! Ведь Россия, видите ли, слишком велика. Мы только подошвы истреплем в погоне за русскими. Теперь-то их расчет весь как на ладони: чувствуя себя слишком слабыми, чтобы сопротивляться, не имея достаточного количества солдат, чтобы выставить их против нас, они сражаются с нами отступлением. Но они-то ведь у себя, они имеют постоянный подвоз пищевого довольствия и по мере отступления находят подкрепления. Мы же очень далеки от родины, мы можем только раскрошиться, уменьшиться числом, как уменьшается булка, которую треплют неделями в походном ранце. Ваше величество, время – великий чародей; нас оно ослабляет, а врагов усиливает. Наша и русская армии напоминают два снежных кома: только наш-то тает, а их – нарастает.
– В твоих словах много правды, Лефевр. Но можешь ли ты что-нибудь предложить? Есть у тебя план, идея?
Честный Лефевр ответил полным комического отчаяния жестом.
– Идея? План? У меня? – сказал он. – Ну уж нет! Это ваше дело, потому что вы – наш император. Вы только скажите, что нам делать, а мы уж сделаем!
– Ну, а вы, Бертье, что скажете? В качестве начальника главного штаба вы, быть может, составили какое-нибудь особое мнение, как надо вести и как можно скорее кончить эту проклятую войну, воспользовавшись добытыми преимуществами? – спросил Наполеон.
– Я вполне согласен с Лефевром, – ответил Бертье, – и, как и он, вижу большую опасность в этом неуклонном движении вперед. Наш наличный состав растаял почти наполовину, а мы еще не дали ни одного сражения. Жара нанесла нам больше вреда, чем казацкие пики и ядра русской артиллерии!
– А говорили еще, будто в России холодно! – буркнул Лефевр. – Ах, черт возьми, да когда же ветер подует с севера?
– Раньше, пожалуй, чем мы с тобой пожелаем этого! – ответил Наполеон. – Но все-таки, князь, я спрашиваю ваше мнение, что вы мне посоветуете?
– Мне кажется, что самым разумным будет остановиться, пока еще есть время! – ответил Бертье, решаясь высказать мнение, которое разделяла вся армия.
– А ты тоже думаешь так, Лефевр?
– Да, ваше величество. Остановиться не значит бежать! Мы теперь находимся на границе Польши и Московии, теперь мы дошли до порога настоящей России. Так укрепимся здесь. Здесь у нас найдется пищевое довольствие, фураж; армия оправится, отдохнет. Мы будем в состоянии встретить русских как следует, если они вздумают напасть на нас. А чтобы занять чем-нибудь наших солдат, можно было бы двинуть их на север и взять Ригу, которая защищена гораздо слабее Данцига; мы могли бы двинуться на Волынь и, остановившись на зимних квартирах, организовать Царство Польское…
– Царство Польское! Вот как легко говорятся великие слова! – воскликнул Наполеон. – Черт возьми, неужели вы воображаете, что так просто взять да и восстановить Польшу? Не правда ли, вы хотите, чтобы я восстановил ее в прежних ее границах?
– Ваше величество, – еще более энергично ответил ему Лефевр, – поляки храбро сражались в наших рядах, вы им кое-чем обязаны! Раздел их родины тремя монархами был актом незаконным. Мы должны исправить его! Вы должны вернуть несчастным изгнанникам землю, где погребены кости их отцов! В данном случае это является делом не только гуманности, справедливости, признательности, но это важно в интересах чисто политических! Восстановив Польшу, мы создадим непреодолимый барьер перед Францией к вечной славе вашего величества!
У Наполеона вырвалось недовольное движение, когда он услыхал энергичный голос старого республиканца, только и мечтавшего о помощи угнетенным народам.
– Восстановить Царство Польское, – сказал он, – разве я могу сделать это? Конечно, я отлично понимаю, каким барьером ляжет Польша перед Францией, если когда-нибудь нам изменит счастье и император Александр, подняв меч, захочет броситься на ослабевшую Францию. Да и кто может предвидеть, что случится с громаднейшей империей, которую я оставляю в наследство ребенка, если умру вскоре? Конечно, Польша будет охраной моего трона и твердыней империи; но поляки не ладят между собой, их раздирают внутренние междоусобицы. Их аристократы мечтают о восстановлении королевства ради личных выгод, а народу все равно, кто его будет грабить – свой или чужой. Да и Россия защищает крестьян от самовольства панов. Поэтому верхи и военные за нас, а буржуазия, крестьянство и вообще низы смотрят на нас с недоверием. А главное: австрийский император – мой родственник и союзник, и теперь я более чем когда-либо должен быть в ладу с ним. Я гарантировал императору Францу, что ни одна крупица из принадлежавших ему польских земель не будет отнята у него. Так как же восстановить прежнее Царство Польское? Нет, нет, пусть поляки подождут сначала победы. Только в Москве и может решиться участь этого Царства Польского! Что же касается остальных ваших возражений, в особенности пищевого довольствия, то я не вижу почему, став здесь на зимние квартиры, мы будем больше обеспечены, чем находясь ближе к Москве. Здесь сравнительно бедная страна – но народ гораздо богаче. Да и я не считаю данное место удобным для зимних квартир. Правда, теперь Двина и Днепр прикрывают нас. Но это летом, а с наступлением зимы реки станут и явятся отличными дорогами для русских. Французы же неспособны оставаться в бездействии. Они будут разбегаться по сторонам, чтобы помародерствовать для забавы, а их будут подстерегать русские сторожевые отряды и избивать поодиночке. Таким образом наш наличный состав в течение зимы может сильно уменьшиться. А ведь у нас теперь август, кампания только еще началась. Что же подумают во Франции, когда узнают, что мы остановились в самом начале? Разве там не привыкли к быстроте наших маршей? Европа усомнится в моем успехе, а ведь многое только и держится на моем престиже. Неужели же возможно, чтобы монарх оставался целый год вдали от родной страны и не дал туда знать за все это время ни об одной победе? Нет, друзья мои, мне одинаково невозможно как остановиться здесь, так и отступить. Наша слава, наше спасение впереди! Бертье, приготовьте на завтра приказ о выступлении! Лефевр, пусть моя старая гвардия встряхнется! Через две недели она победительницей войдет в Смоленск, и через месяц я назначаю моим героям свидание в московском кремле!
Жребий был брошен, и Франция проиграла…
Наполеон провел в Витебске почти две недели. Вся армия была уже брошена вперед, а гвардия все еще оставалась в Витебске, так как Наполеон производил ежедневные учения. Ввиду того, что перед генерал-губернаторским домом, в котором он жил, не было достаточно места, то Наполеон приказал снести несколько домов и церковь, утрамбовать на их месте площадь для плац-парада. Ему приходилось теперь обращать особое внимание на старые, испытанные войска, не раз уже прежде приносившие ему победу, так как в Витебске он получил два известия, очень неприятно поразившие его.
Первое из них было известие о ратификации Портой Бухарестского мира. До сих пор Наполеон, знавший о заключении мира, был глубоко уверен, что Порта только даст русским войскам отойти немного, а потом откажется ратифицировать мирный договор. Так по крайней мере советовали сделать султану посланные им в Турцию агенты. Но теперь надежды Наполеона не оправдались, и вся дунайская армия была свободна. А ведь она состояла из отборных солдат, да еще победоносных, что, как признавал великий знаток солдатской психологии Наполеон, страшно влияет на их геройский дух.