Пятнадцать лет бесконечных сражений и опасностей утомили маршала. Совсем недавно он завершил тяжелейшую осаду Сарагоссы. Богатый, женатый на дочери сенатора - красивейшей и самой скромной из герцогинь императорского двора, сейчас он больше всего хотел удалиться на покой и вернуться в родную Гасконь, где росли его сыновья. Ему надоело уходить в походы, не зная, удастся ли вернуться домой живым. Почему император отказывал ему в покое? Большинство маршалов, как и он сам, стремились к мирной и спокойной жизни в своих имениях. Эти искатели приключений со временем становились обычными буржуа. В Савиньи Даву строил тростниковые домики для своих куропаток и, ползая на четвереньках, кормил птиц хлебом. Нейи Мармон обожали заниматься садоводством. Макдональд и Удино чувствовали себя непринужденно лишь среди крестьян своих поместий. Бессьер охотился на принадлежавших ему землях в Гриньоне, если не играл со своими детьми. Что касается Массены, то он, гордясь своим поместьем в Рюэй, расположенным неподалеку от дворца Мальмезон, где жил император, говорил: "Отсюда плевать я на него хотел!" Подчиняясь приказу, все они оказались в Австрии во главе разношерстных и необстрелянных армейских частей, не имевших убедительных мотивов для кровопролития. Империя угасала, ей оставалось не более пяти лет. Они это чувствовали. И все же шли за своим императором.
Ланн быстро переходил от гнева к привязанности. Однажды он написал жене, что император - его злейший враг: "Он любит только по прихоти, лишь тогда, когда нуждается в вас"; потом Наполеон осыпал его милостями, и отношение маршала изменилось: они стали друзьями, а их судьбы - неразделимы. Прошло не так уж много времени с тех пор, как на крутых склонах испанских гор император хватался за его руку. Они шли, скользя по обледенелым камням, в своих высоких кожаных ботфортах, и ледяной ветер швырял им в лица пригоршни колючего снега. Потом они на пару оседлали ствол пушки, и гренадеры втащили их, как на салазках, на перевал Гвадаррама. Волнующие воспоминания смешивались с кошмарами. Ланн иногда сожалел, что не стал красильщиком. Он слишком рано пошел на военную службу. В альпийской армии, которой командовал Ожеро, его отвага и мужество не остались незамеченными... Развалившись на соломе, маршал вспоминал сотни противоречивых эпизодов из своей жизни и не сразу заметил, как в комнату вошел Бертье.
- Где шумиха, там и ты.
- Ты прав, Александр. Посади меня под арест, чтобы я мог выспаться по-человечески!
- Его величество отдает тебе всю кавалерию.
- А как же Бессьер?
- Он поступает в твое распоряжение.
Ланн и Бессьер на дух не переносили друг друга, так же, как Бертье и Даву. Маршал улыбнулся и, заметно повеселев, воскликнул:
- Пусть эрцгерцог атакует! Мы порубим его, как капусту!
В этот момент на пороге появились запыхавшиеся Перигор и Лежон.
- Малый мост только что смыло течением! - доложили они генерал-майору.
- Значит, мы отрезаны от левого берега. Три четверти войск застряли на острове.
Луна в последней четверти слабо освещала длинную главную улицу Эсслинга, но под деревьями, окаймлявшими дорогу, что вела к общественному амбару, на площади и вдоль колосящихся полей император разрешил развести бивачные костры: неприятель должен знать, что Великая Армия переправилась через Дунай. Согласно плану, это должно было вынудить австрийцев к атаке, хотя эрцгерцог Карл слыл чрезвычайно осторожным при ведении наступательных действий. В общем, костры полыхали повсюду. Маркитантки щедро разливали по кружкам водку и весело взвизгивали, когда солдаты похлопывали их по крепким попкам; то тут, то там раздавались песенки фривольного содержания. Армия ела, пила и развлекалась перед неизбежным завтрашним сражением. На снятых кирасах и касках с султанами играли красноватые блики костров. Люди укладывались спать под звездным небом и охраной немногочисленных, к тому же подвыпивших часовых. Те старательно таращились в темную равнину, но ничего там не видели. Кому-то удалось найти немного муки, бутылку вина, кто-то поймал забытую утку - трофеи были невелики, потому что крестьяне вывезли почти все: домашнюю птицу, мелкую живность, съестные припасы и вино.
В деревне расположились только кирасиры, другим места уже не хватило. Массена вернулся в Асперн еще до наступления вечера. Малый мост, накануне наведенный саперами, смыло стремительным течением, и теперь солдаты восстанавливали переправу при свете факелов, стоя по пояс в ледяной воде, от которой сводило руки и ноги.
Офицеры во главе с генералом д’Эспанем устроились на ночлег в эсслингской церкви. Балюстрада из крашеного дерева, делившая неф на две части, пошла на дрова для дымных жаровен, отбрасывавших на стены дьявольские, изломанные тени. Зябко кутаясь в длиннополую шинель, генерал стоял в глубине храма, облокотившись на алтарь. Причудливые черные силуэты, скачущие по каменным стенам по прихоти огня, тревожили и навевали мрачные мысли. Вот уже несколько недель его мучили дурные предчувствия. Д’Эспаню не нравилась эта кампания. Он не боялся смерти, но все чаще и чаще замыкался в себе, думая о неизбежном конце. Кирасиры знали о суевериях, терзавших их командира, хотя чувства, обуревавшие его, никак не отражались на бесстрастном лице генерала. Никто не осмеливался беспокоить его. Всем была известна его странная история...
Кирасиры Файоль и Пакотт хлебали из общего котелка густое неопределенное варево, именовавшееся супом и успешно заполнявшее пустой желудок. Разговор у них шел как раз о генерале. Пакотт ничего не знал, он совсем недавно появился в полку, зато Файоль, как ветеран, был в курсе всех событий:
- Дело было в Пруссии, в замке Байройт. Мы прибыли туда уже ночью. Генерал устал и сразу же отправился спать. Я с другими ребятами находился неподалеку, на парадной лестнице. И вдруг посреди ночи мы услышали крик.
- Кто-то пытался убить генерала?
- Не спеши! Кричали, в самом деле, в его комнате; туда побежали адъютанты, ну и я вместе с часовыми. Дверь оказалась заперта изнутри. Мы ее выбили, воспользовавшись диваном, как тараном, и вошли...
- И что?
- Терпение! И что же мы увидели?
- Что ты увидел?
- Посередине комнаты лежала перевернутая кровать, а под ней генерал.
- И он кричал?
- Нет, он был в бессознательном состоянии. Наш врач тут же пустил ему кровь, и мы стали ждать, когда он придет в себя. Генерал открыл глаза и, бледный, как полотно, обвел нас взглядом. Он выглядел таким испуганным, что врачу пришлось дать ему успокаивающий порошок. И вот что генерал тогда сказал, Пакотт, он сказал: "Я видел призрака, он хотел перерезать мне горло!"
- Шутишь?
- Не смейся, дурень. Кровать перевернулась во время борьбы с призраком.
- И ты в это веришь?