Усилием воли Сципион стряхнул с себя расслабляющие эмоции, собрал подходящий отряд и вошел в город. Оценив ситуацию, он послал Луция Марция с тысячей солдат на второй холм, и скоро враг оттуда был выбит. После этого, поняв безвыходность своего положения, сдались и защитники крепости.
День еще не закончился, когда римляне стали полноправными хозяевами города. Неизрасходованный боевой пыл солдаты обратили на мирных жителей, грабили и убивали всех, попадающихся под руку. Публий понял, что роль полководца после сражения не менее важна, чем в ходе его, и решил вмешаться в представший ему хаос. С небольшой свитой он двинулся по улицам, призывая по именам встречающихся центурионов. Скоро он сколотил мощный отряд из дисциплинированной части войска и с его помощью еще до наступления темноты усмирил буйство солдат.
На ночь Сципион оставил город попечению Гая Лелия и его моряков, а также отправил туда квестора Гая Фламиния, чтобы тот с утра без промедления занялся учетом добычи, сам же вывел войско за пределы городской черты и расположился на ночлег в прежнем лагере.
Ночь оказалась беспокойной. Кто-то шумно делил вынесенную из города добычу, кто-то похвалялся своими подвигами, кто-то стонал от ран, а другой оплакивал погибшего друга. Возбуждение реяло над палатками и отгоняло сон прочь. При таком звуковом и эмоциональном оформлении ночи Публий спать не мог, впрочем, сейчас он не уснул бы и в тишине. Он весь обмяк после многих часов душевного напряжения и жаждал забыться, но память, не давая ему покоя, постоянно возвращала его к событиям штурма, в голове носились обрывки его команд и донесений офицеров, он все еще невольно силился отдать какой-то приказ, казалось, что нечто он еще не успел сделать. Потом его сковало сонное оцепенение, сквозь которое еще прорывались впечатления дня, принимавшие теперь фантастические образы битвы химер и прочих чудовищ.
Утром Публий поднялся с ложа с больной головою, но после первых движений, после взгляда на поверженный город и торжествующий лагерь, ночные видения вытряхнулись из мозга, и сознание приобрело ясность.
В присутствии войска Сципион принес благодарственные жертвы богам и воздал хвалу солдатам. Затем он наградил отличившихся, тех, кого отметил вчера сам, и тех, кого рекомендовали военные трибуны и легаты. На самый почетный трофей - "стенной" венок, присуждаемый тому, кто первым взошел на вражеские укрепления, претендовал центурион Квинт Требелий. Однако тут в лагерь прибыл Гай Лелий с двумя сотнями моряков, и те заявили, что первым поднялся на городскую стену матрос Секст Дигиций. Разгорелся спор. Солдаты и матросы от соревнования в похвалах самим себе перешли к взаимным оскорблениям. Уже назревала рукопашная схватка, когда вмешался Сципион. Он назначил троих легатов, чтобы расследовать деяния вчерашнего дня и принять решение о награждении. Однако эта комиссия не могла дать ответ, удовлетворяющий обе стороны, и страсти продолжали нарастать. Тогда снова взял слово Сципион и объявил, что он своими глазами видел подробности штурма, о которых идет спор, потому ему и без разбирательства все было ясно, но он проверил своих людей и с удовольствием отмечает, что воины столь же неуступчивы в распределении добытой славы, как и при ее завоевании, чем подтверждается истинность этой славы.
- Итак, обе стороны правы! - воскликнул Публий. - Ибо Секст Дигиций и Квинт Требелий взошли на стену одновременно, но с разных сторон! Они оба достойны венка! И каждый из них получит его!
Тут солдаты и матросы с ликованием бросились в объятия друг другу. Прежде чем двинуться в город за добычей, Сципион, опасаясь погромов, еще раз обратился к солдатской сходке. Он сказал:
- Воины, я говорил вам прежде и повторяю ныне, что мы пришли сюда не как захватчики в чужую страну. Мы не за тем сражаемся здесь, чтобы ограбить и уничтожить Испанию, ибо воюем не с Испанией, а с Карфагеном. Через два-три года мы станем хозяевами этой земли, все, чем она обладает, будет принадлежать нам. Так привыкайте уже сейчас смотреть на богатства Испании как на свою собственность, на дикие племена - как на союзников и соседей на многие века. Уже сейчас ведите себя здесь как рачительные хозяева, берегите достояние Испании, устанавливайте дружбу с жителями. Пунийцев мы сразим мечом и копьем, а иберийцев, местных галлов и финикийцев - любезностью, милосердием и культурой.
После такого напутствия римляне вошли в побежденный город и занялись сбором добычи, сохраняя спокойствие и достоинство. В Новом Карфагене было захвачено четыреста катапульт, семьдесят пять баллист, множество "скорпионов", мечей, дротиков, семьдесят четыре знамени, почти три сотни золотых чаш, еще больше серебряной посуды, более шести тонн серебра в слитках и монетах, три с половиной тысячи тонн пшеницы и немногим меньше ячменя, шестьдесят три грузовых судна и восемь военных, а также огромное количество железа, бронзы, холста и кожи. В плену оказались десять тысяч мужчин городского населения, не считая рабов. Тех из них, которые имели гражданство Нового Карфагена, Сципион оставил на свободе, остальных объявил рабами Рима и большинство из них отправил гребцами на свой флот, а две тысячи ремесленников заставил работать на нужды войны, пообещав в скором времени отпустить их на волю. Квестору пришлось работать не меньше, чем накануне Сципиону.
Проконсул решил выступить перед заложниками. В последнее время ему то и дело приходилось произносить речи, он уже стал привыкать к тому, что каждое его слово обращено к большой аудитории, а вся жизнь проходит на виду у людей. Такое положение не тяготило его, ибо как естественный человек, он был счастлив, тем, что всякое его деяние и любая мысль тут же находили отклик у сограждан, идеи не томили его безысходностью, а сразу же получали реализацию. Это напоминало механизм, в котором все разумно, ничто не пропадает даром, одно движение порождает другое, а все в целом служит высшей цели.
Фламиний, составлявший список заложников, сообщил проконсулу, что его подопечных столько, сколько не поместится ни в одном общественном здании этого города. Тогда Сципион велел выбрать из них только взрослых мужчин и привести к нему.
Обозрев собравшихся, которые в свою очередь оценивающе смотрели на своего нового властелина, Публий решил, что аудитория у него довольно солидная. Он поприветствовал присутствующих и, сразу придумав иное вступление, отличное от намеченного им час назад, заговорил:
"Недобрый замысел собрал вас вместе в этом городе, но сегодня он обернулся удачей, по крайней мере, для меня. Где еще я мог бы лицезреть блистательное созвездие лучших людей Испании? Мог ли другой случай предоставить мне возможность познакомиться и, надеюсь, подружиться с таким количеством родовой знати этой благодатной страны? Итак, я рад нашей встрече, вас же спрошу об отношении к ней в конце своей речи, когда вы узнаете, кто я и зачем сюда пожаловал.
Сразу скажу: я не пуниец, я римлянин. Настанет время, когда такой ответ будет считаться вами исчерпывающим, не требующим других слов, но теперь мы видимся впервые, и я постараюсь подробно объяснить, что имеется в виду под только что произнесенной краткой характеристикой.
Так вот, я римлянин, а не карфагенянин, освободитель, а не захватчик. Мы пришли в Испанию не из жажды новых территорий, нам просторно и в плодородной Италии, мы пришли сюда, потому что Ганнибал, попирая Испанию, силой, подкупом и захватом заложников сделал местное население врагом римского народа и теперь гонит его в Италию, заставляя истреблять друг друга два могущественных и прежде дружественно соседствовавших народа. Грабя Испанию, он направляет добытые средства на войну с Италией. Если бы в войске Ганнибала не было храбрых испанских когорт, если бы он не имел возможности покупать полчища ливийцев за испанское серебро, война давно была бы закончена. В Италии всегда хватит сил, чтобы справиться с одним Карфагеном.
Поступая таким образом, Ганнибал наносит одинаковый ущерб Испании и Италии и обращает его к своей выгоде, к пользе карфагенских богачей - рабовладельцев и торгашей.
Потому, вместо того чтобы избивать у себя на родине все новых и новых испанских солдат и в таком же количестве погибать самим, мы решили придти сюда и очистить саму Испанию от карфагенян. Освобождая мужественные испанские народы, мы одновременно освобождаем и самих себя, цели наши совпадают, ибо враг у нас один. Изгнав пунийцев из Испании, мы лишим их лучших солдат и серебра, которым они стремятся купить весь мир, тем самым, оставшись наедине с пунийцами, мы обеспечим себе победу.
Конечно, меры наши вынужденные, лучше бы и карфагенянам сидеть в Африке, и нам скромно трудиться на полях Лация, но, напомню, что не мы начали эту войну. Жадные пунийцы напали на наших союзников, позарившись на их мирно нажитое богатство. Этот союзник - испанский Сагунт, ради него мы вступили в войну. Да, тогда ввиду дальности разделяющего нас расстояния и продуманного коварства врага, дурачившего наши мирные посольства, мы не успели оказать помощь друзьям. Но мы пришли сейчас, позднее, чем нужно, но мы пришли, и теперь, можете не сомневаться, Испания станет свободной, и Рим никогда в будущем не допустит обиды Сагунту, как и всякому другому городу Испании со стороны любого захватчика.