Видя, что дело плохо, сам Эпикид морем бежал в Агригент. Падение Ахрадины назревало. Марцеллу предложил помощь один испанский офицер из вражеского гарнизона. Он впустил римлян на свой участок стены. Развивая этот успех, римляне вскоре овладели крепостью на острове и частью Ахрадины, Марцелл понял, что город уже не способен обороняться, и вернул воинов, желая предотвратить погромы. Затем, уступая требованиям солдат, он все же подарил им Ахрадину, этот самый роскошный и богатый район города. Те, торжествуя, крушили все на своем пути. Один легионер ворвался в квартиру Архимеда, когда тот в увлечении, не слыша воплей и грохота штурма, чертил геометрические фигуры, и, не зная, кто перед ним, убил ученого старца. Впрочем, возможно, солдат лишь ради оправдания сослался на невежество. Может быть, он расправился с Архимедом сознательно, из мести, ведь хитроумные изобретения прославленного механика, приводившие в восторг представителей последующих эпох, отняли жизни у тысяч римлян, среди которых могли быть родственники и друзья злосчастного легионера.
Однако Марцелл очень сожалел о смерти великого ученого, устроил ему пышные похороны и щедро одарил его родственников.
К моменту штурма город был крайне истощен, и победителям, как и побежденным, пришлось бы туго, если бы не удачные действия начальника флота Тита Отацилия. Он незадолго перед тем совершил нападение на ливийское побережье в районе города Утики и с богатой добычей прибыл в Сиракузы, поддержав город продовольствием.
Марцелл отправил в Рим великие богатства, захваченные в Сиракузах по праву войны, среди которых выделялись статуи и картины - символы культуры, впервые оцененные римлянами.
Устроив дела в покоренном городе, проконсул с частью войска двинулся к Агригенту, где еще оставались силы пунийцев во главе с Ганноном и Эпикидом. Разбив их в большом сражении, он победителем вернулся в Сиракузы и расположился на зимовку.
43
В Испании судьба, много лет благоприятствовавшая римлянам, вдруг сделала крутой вираж.
Братья Сципионы посчитали, что настала пора очистить эту страну от пунийцев. Римлянам противостояли два войска: Газдрубала Барки и объединенное - Магона Барки и Газдрубала, сына Гизгона. Сципионы полагали, что если они разгромят одну вражескую армию, то вторая скроется в горах, и война снова затянется. Потому, желая предотвратить такое развитие событий и стремясь разом покончить с противником, они разделили свои силы. Публий взял из общего войска две трети римлян и италийских союзников, Гней к оставшейся трети римлян присоединил двадцать тысяч кельтиберов, поступивших к нему на службу за деньги, на тех же условиях, на каких прежде они нанимались в войско карфагенян.
Публий Сципион выступил против Магона и второго Газдрубала. На равнинной местности, где происходили эти события, римлян особенно беспокоили нумидийцы, которыми руководил стремительный Масинисса, прибывший в Испанию после победы над Сифаксом. Положение осложнилось еще и тем, что на помощь пунийцам двигался иберийский вождь Индибилис со своим многочисленным войском. Римляне, отмахиваясь от нумидийцев, как от пчел, выступили навстречу Индибилису, чтобы уничтожить его, прежде чем ему удалось бы поприветствовать пунийских полководцев. Однако Масинисса не позволил армии Публия оторваться далеко от карфагенян, и когда в длинной узкой лощине римляне вступили в сражение с испанцами, то вначале на поле боя прибыли нумидийцы, а затем подтянулись и карфагеняне. Римляне попали в окружение, но с обычным хладнокровием и порядком отражали врага, наседавшего со всех сторон. Сил у них было достаточно, чтобы избежать поражения даже в такой ситуации. Но все изменилось, когда погиб Сципион, бившийся в первых рядах. Его осиротевшими солдатами овладело отчаяние, плотный строй дрогнул и стал распадаться, карфагеняне воспользовались этим, и римляне пустились в бегство, во время которого почти все были изрублены.
Гней Сципион очень скоро также попал в критическую ситуацию. Газдрубал Барка, хорошо знавший нравы местного населения, заплатил вдвойне кельтиберам, и они покинули римлян. Гней остался с кучкой легионеров посреди равнин, наполненных пунийцами и нумидийцами. Когда же его солдаты увидели среди врагов воинов Магона и другого Газдрубала, то поняли, что войско Публия погибло, и окончательно впали в уныние. Гней Сципион пытался отступать, чтобы уйти из открытой местности, но близлежащие города Илитургис и Кастулон не приняли его, и в конце концов он был загнан нумидийской конницей на пологий холм. Римляне даже не смогли возвести обычные укрепления, так как на голой возвышенности отсутствовал лес, а грунт не поддавался лопате. Они кое-как загородились обозными телегами и вьюками. Однако такой вал был ненадежной защитой. С первого же натиска пунийцы захватили лагерь. Сципион погиб в самом начале штурма, и противник разметал его войско в клочья.
44
Если бы Публию сказали, что Ганнибал вошел в Капенские ворота, эта весть не так поразила бы его, как сообщение о гибели отца и войска. Он давно привык получать из Испании добрые вести, много лет с надеждой смотрел на запад и ожидал, что вот-вот Сципионы закончат дела в далекой стране и со славой вернутся в Рим, дабы положить предел победам Ганнибала. Сколько раз он предвкушал триумф своего отца! И вдруг такое… Он не поверил, посчитал, что этого не может быть. Но его неверие лишь усугубляло ощущение трагедии. Если бы возможно было вернуть начало года! Он поехал бы в Испанию трибуном или даже легатом и, будучи рядом с отцом, не позволил бы смерти занести над ним свою зазубренную косу.
Остаток того дня, когда было получено страшное известие, Публий лежал больным, уткнувшись в подушку. Едва он воспрял духом, едва государство оправилось от ужасных поражений и стало увереннее вести войну, как вдруг снова оказалось на краю гибели. Сципион понимал, что значит для пунийцев Испания, ведь только с одного испанского рудника Ганнибал ежедневно получал триста фунтов серебра. Теперь следовало ожидать, что Карфаген, проглотив и переварив эту огромную страну, со всею силой обрушится на Италию. Отец погиб, гибнет и Отечество… Публий ощутил себя вдвойне сиротою.
Ночь принесла его впечатлительной натуре кошмар болезненных видений. Ему отчетливо представала картина краха войска. Он словно присутствовал там, в Испании, и видел процесс окружения, панику, бегство и, как следствие, избиение легионов, метания отца, который, несомненно, до последнего дыхания был в строю и предпринимал все, что было в его силах. Мерещились "Канны", где вместо Павла бросается на вражеский строй Публий Сципион, где вместо Минуция Руфа с пронзенным лицом падает Сципион, вместо Сервилия под копытами нумидийских коней гибнет Сципион, вместо бесславия Теренция, реет над долиной позор Сципиона, где так же, как и прежде, истекает кровью Родина. Он видит поле "Канн", и в каждом из пятидесяти тысяч трупов ему чудится окаменевшее лицо отца. Он вновь слышит ночные "Канны", пиршество хищников, терзающих тела на поле боя, и тут же все это пронзает вопль души отца, рвущейся из холодной мертвой груди к небесам. Успела ли она вознестись в обиталище богов раньше, чем зубы шакала впились в ее прежнее жилище, раньше, чем ворон выклевал глаза, которыми она взирала прежде на людей? Публий Сципион остался без погребения, и африканские загребущие руки шарили по его трупу в поисках серебра!
Публий чувствовал, что сходит с ума, но вдруг замирал пред новым виденьем. В Рим входят пунийцы, самовлюбленный Ганнибал с колесницы надменно смотрит на толпу понурых сенаторов в цепях. Внезапно он останавливается и, вглядываясь в пленных, небрежно указывает пальцем в первый ряд, спрашивая своих: "А это кто? Что за юноша с такою благородною осанкой, столь смешною при цепях? Так молод, и сенатор". "Это Публий Сципион, поверженный сын побежденного тобою консула", - отвечают ему. Потом варвары рушат форум, статуи богов в храмах и предков - в атриях, оскверняют скамью в Капитолийском храме, где Публий мечтал о славе. Рим в руинах. Африканцы терзают женщин, пунийцы грабят храмы, галлы жгут дома, режут детей и, горланя дикие песни, пьют вино из черепов. На что бессмертие богам, когда не станет Рима! На что взирать божественным очам в осиротевшем мире, где все и всех распродадут пунийцы!
Он снова "видит" отца в кошмаре гибели собственной армии, в безысходности поднимающего взгляд к небесам. Но боги далеко. Может быть, в этот страшный миг он мыслью устремился к сыну? К кому еще воззвать возможно? Кто другой способен теперь поднять из руин его дело и его имя? Через некоторое время Сципион уже отчетливо ощущает обращенный к нему взор отца, без слов диктующий наказ не дать ему погрязнуть в бесславии под обломками Отчизны. Будет живо государство, и отец хотя бы восковым изображением вернется домой в сонм предков и, стоя в атрии, насладится созерцанием счастливого потомства.
В утренних сумерках Публий поднялся с ложа ночных пыток и на размытых, едва проступающих сквозь мрак контурах знакомых предметов своей комнаты увидел как бы пелену, где выцветшими, полупрозрачными красками слабо проступала ночная картина триумфа Ганнибала. И снова надменный пуниец тычет пальцем в лицо Сципиона, но Публий ему говорит: "Нет, будет наоборот!" И карфагенянин, беснуясь в гневе, растворяется в проблесках рассвета.
Публий тщательно привел себя в порядок, смыл с лица ночные страсти и через служанку вызвал мать. Она предстала перед ним тихо, как призрак, глаза ее ввалились, но лицо было спокойным. Прибежавший следом Луций хныкал, но Публий встряхнул его и велел замолчать, а в будущем - беспрекословно слушаться его, Публия, так как он теперь глава семьи.