Между прочим, я как-то включил телевизор, что делаю нечасто, и застал на "Культуре" обрывок дискуссии про "культурный код поколения". Участники, как обычно, уснащали свою речь неудобопонятной терминологией, говорили захлёбываясь и перебивая друг друга, но общий смысл я, кажется, уловил. Как сейчас люди узнают себе подобных, ну, то есть людей из своего круга? Раньше, например, узнавали своих по одежде. У кого одежда дорогая, из хорошего материала и от хорошего портного, тот не голь перекатная, а дворянин. Опять же, звания всякие, ордена, церемонии… А сейчас? В Советском Союзе все зарабатывали примерно одинаково, жили в одинаковых квартирах, и даже книги на полках были примерно одни и те же. Вот цитаты из любимых книг и стали этим самым культурным кодом. Мы привыкли обмениваться фразами из любимых книг и фильмов. Ильф и Петров, Гашек, Булгаков, Стругацкие… А кто не читал, тот лох. Правда, в наше время слова "лох" было не в ходу, тогда говорили "лимита" или "чмошник". Мои офицеры, хоть и моложе, одного со мной поколения. Мы друг друга понимаем с полуслова, а вот курсанты, которым я читаю лекции, уже не такие. И не то чтобы они не читали "Швейка" или "Понедельник начинается в субботу", читали, наверное. Только им это неинтересно. Я несколько раз пробовал на лекции во время методической паузы пошутить, используя цитаты из любимых книг, и проваливался в пустоту. Меня вежливо слушали, и не более того, никто даже не улыбнулся. Помню, я тогда расстроился: хуже нет, когда у преподавателя потерян контакт с аудиторией. Но нет – слушали они меня нормально, и понимали, в общем, неплохо, только вот культурный код у них уже совсем другой. А какой, я не знаю. Странно и смешно было бы, если бы я на лекции, например, заговорил "по-олбански", хотя это совсем нетрудно, достаточно с недельку посидеть на сетевых форумах. Только выглядел бы я, ну, примерно как старушка с фривольной татуировкой на обвисшей и сморщенной груди. Постепенно мы с курсантами друг к другу привыкли, какого-то взаимопонимания достигли, но не более того, холодок остался, и, похоже, до экзамена.
Я неприятно усмехнулся и сказал Галкину:
– Принимай отдел!
Мои охламоны сразу забыли о служебной субординации, побросали работу и столпились вокруг стола начальника.
– Тебя чего, сняли?! Ни фига себе! А за что? Чего ты натворил-то? Вроде в отделе залётов не было?
– Не дождётесь! – ядовито ответил я. – Убываю в местную командировку. Назначен интеллектуально удовлетворять заезжую француженку. Вот так-то, голуби шизокрылые. Ну, что столпились? Работать, негры, солнце ещё высоко!
– Шеф, а тебе адъютант не требуется? – взвыл Галкин. – Может, я лучше с тобой, а? Ты её будешь, значит, интеллектуально удовлетворять, а я, так и быть, возьму на себя всё остальное.
– Тебе нельзя в Бельдяжки, ты женатый! – строго ответил я. – И потом, вдруг она окажется какой-нибудь Гингемой? Кто этих филологинь французских знает!
Уяснив, что отвертеться от дополнительных обязанностей не удастся, Слава впал в тоску. У нас это называется СИУ – "Случайно исполняющий обязанности". Выгод от этого дела никаких, зарплата та же самая, и начальник ты не настоящий, а временный, единственное, что вполне ощутимо – это "подарки", которые могут прилететь с генеральского этажа. Канарейкин не будет разбираться, временный у отдела начальник или постоянный, а административная рука у него бывает тяжёлой.
– В общем, чем отдел занимается, и кто за что отвечает, ты знаешь, водку без меня пьянствовать умеренно, безобразий не нарушать. Вернусь из командировки, разберусь и накажу кого попало. Вопросы?
Вопросов не было.
Глава 2
Я стоял у выхода из зала прибытия аэропорта "Шереметьево", держа в руках плакатик с надписью "Ольга Юрьевская". Вероятно, я был похож на сотрудника туристической фирмы, профессионально кислая улыбка на лице которого должна обозначать радушие и гостеприимство. Мимо меня то поодиночке, то группами проходили пассажиры с разных рейсов, но я был вовсе не уверен, что моя француженка выйдет именно здесь, потому что никто из многочисленных сотрудников аэропорта не смог внятно объяснить, где следует встать, чтобы точно не пропустить нужного мне человека. А может, она уже тоскливо бродит по автостоянке в поисках такси? О встречающих, как водится, просто не подумали. Прилетел пассажир? Прилетел. Вещи получил? Получил. Так чего вам ещё-то надо?
Коллега рассказывал, что однажды в Западной Германии ему понадобилось проехать по какому-то особо головоломному железнодорожному маршруту. Кассир рылся в справочниках минут сорок, терпеливо и дотошно выбирая поезда, чтобы пассажиру было удобно, и чтобы он мог сэкономить десяток-другой марок. Наконец билеты были куплены, и вместе с ними коллега получил схему всех пересадок с указанием номеров платформ и секторов, где должен остановиться нужный ему вагон. И эта схема ни разу не дала сбоя! Местные поезда, подчиняясь своему, немецкому железнодорожному орднунгу, приходили минута в минуту, а вагоны останавливались именно там, где им и положено было останавливаться. Смешно и думать про двойной или неверно оформленный билет. Такого просто не могло быть! Не знаю, может, сейчас в Германии что-то и поменялось, всё-таки прошло много лет, но уважение к чужому времени у немцев в крови. У нас же до сих пор опоздание на деловую встречу на полчаса-час мало кого удивляет. Правда, есть множество стран, где ко времени относятся совсем уж философски, взять хотя бы Египет или Кипр…
Интересно, какая она, Ольга Юрьевская? Хорошо бы, молодая и хорошенькая. Выйдет этакая красотка, картинно уронит чемодан и повиснет у тебя на шее, эротично согнув ножку. Ага, сейчас. Мечтатель. Сколько раз, пробираясь между самолётных кресел в поисках своего места ты надеялся, что твоей соседкой окажется "нежная и удивительная"? Вот то-то. Нежные и удивительные предпочитают летать бизнес классом или ездить в СВ, а твоими соседями неизменно оказываются злобные старухи, пропахшие валокордином, мамаши с детьми, горшками и бутылочками или небритые и сильно помятые командировочные.
Поток пассажиров то ослабевал, то снова густел, но выражение лиц у всех было одинаковым. Страх полёта их уже отпустил, и, получив вещи, люди мыслями были уже дома. Проблемы, которые они оставляли, улетая из Москвы, теперь возвращались к ним, и оказалось, что за время отсутствия своих хозяев сами собой они не решились. Ещё одного чуда не случилось, и опять нужно впрягаться в телегу жизни.
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И дремля едем до ночлега,
А время гонит лошадей.
Мимо прошла усталая семья – родители и двое детишек, мальчик постарше, а девочка совсем маленькая. Судя по футболкам с изображением надменной верблюжьей морды и надписи "Hurghada", они возвращались из Египта. Мужик тянул за собой огромный чемодан на грохочущих колёсиках, а женщина вела за руки детей. Мальчик ещё держался, а девочка, видно, измучилась в самолёте и брела из последних силёнок с глазами, полными слёз. Я проводил их взглядом – на спинах у всей семьи красовались верблюжьи задницы разных размеров.
Прошли католические монашки, потом пограничники в цифровом камуфляже, с вещмешками и в пыльных берцах, стайка хихикающих хипстеров, какие-то мужики в дорогих, но сильно помятых костюмах. Мужики похмельно хрипели в свои айфоны.
"Ну, вот и моя!" – подумал я, увидев мадам лет пятидесяти в брючном костюме, с жёлчным личиком старой девы и жиденькими, старательно уложенными волосами. Мадам оглядывалась, явно кого-то разыскивая. Примерно так по моим представлениям и должна была выглядеть филолог, историк, или кто там во Франции занимается средневековыми ересями. Я обречённо сделал шаг навстречу, поднимая свой плакатик, и тут меня потянули за рукав. Я обернулся. Передо мой стояла женщина лет тридцати, впрочем… кто их сейчас разберёт? Немного выше среднего роста, тёмные волосы собраны в хвостик, скуластая, глаза серые, красивые губы, никакой косметики. Джинсы, кроссовки, футболка с готической надписью Sorbonne, лёгкая курточка. Всё простое, неяркое, но фигурка – что надо.
– Вы – Вадим Снегирёв? – спросила она.
– Так точно, – отрапортовал я. – А вы?..
– Ольга Юрьевская. Судя по плакату, вы как раз меня и встречаете.
– Так вы и есть… она? – вырвался у меня дурацкий вопрос.
– Паспорт показать? – усмехнулась она.
"Вот беда! Познакомился, называется, с дамой! Проявил себя с лучшей стороны!" – расстроился я. – Нет, что вы, не надо… Вы уже все вещи получили?
– Ну да, вот же чемодан, а сумку я брала в салон…
"У Ирки, – подумал я, – в такой чемодан, наверное, и косметика-то не уместилась бы". Обходиться малым моя бывшая супруга совершенно не умела. ""У меня радость! Две картонки и один мешочек у нас украли... Все-таки легче..." – всплыл в памяти Чехов.
Я забрал у Ольги чемодан, и мы двинулись к выходу из терминала.
– Как долетели? – спросил я, чтобы что-нибудь спросить, потому что молчание становилось неприличным.
– Наверное, хорошо, – пожала плечами девушка, – но я не помню. Как обычно, перед отлётом накопилось столько дел, что до самолёта я добралась совершенно измотанной, села в кресло и тут же отключилась, даже ради обеда не проснулась. Теперь вот есть ужасно хочется…
– Можно перекусить в каком-нибудь ресторанчике в аэропорту, – предложил я.
Ольга поморщилась:
– Не люблю аэропортовской кухни. Она во всём мире одинаково скверная.