* * *
Луч солнца коснулся его век. Из-за вершины, напоминающей трезубец, поднимался солнечный диск. Первый взгляд Уроза был в сторону Джехола. Первым жестом была проверка: на месте ли завещание. Конь щипал траву, размягченную росой. Лист бумаги лежал за пазухой.
"Больше никогда не буду, до самого конца пути больше не буду засыпать таким вот образом", – подумал Уроз.
Он провел рукой по сломанной ноге. Она по-прежнему была в благополучном состоянии.
Осмотревшись, увидел Мокки; тот спал, как убитый, возле погасшего костра. Рядом с ним никого не было.
Уроз подобрал камушек и, прицелившись, швырнул в слугу. Острый кремень, задев надбровную дугу, поцарапал ее. Мокки лишь слегка пошевелился. Второй камень попал прямо в лоб. Мокки тряхнул головой, увидел, что рассвело, осмотрелся вокруг, никого не увидел, огромными ладонями прикрыл лицо, как бы защищая его от нападения, и медленно встал.
Оказавшись на ногах, он опустил руки. От удивления Уроз чуть было не ахнул. Лицо Мокки показалось ему неузнаваемым. Наивная уверенность в себе, нежная горячность, восторг в глазах, неосознанная полуулыбка на припухших губах создавали такое впечатление, словно он весь находится в лучах славы. Уроз подумал:
"Он даже, можно сказать, красив".
И еще:
"Пропустил первый намаз, а выглядит так, будто сотворил самую святую молитву и был за это щедро одарен милостью".
Мокки двинулся было к палатке.
– Куда пошел? – встрепенулся Уроз.
– За чаем, – наклонил голову Мокки.
– Не надо, – мотнул головой Уроз. – Уезжаем прямо сейчас. И так уже опаздываем.
– Но… но… Тебе же надо подкрепиться, – попытался было воспротивиться саис.
– Мне надо только закрепить в неподвижном положении кости ноги, – сказал Уроз.
Мокки пошел, срезал две здоровые ветки, остругал их и закрепил, как шинами, сломанную ногу. Потом заметил:
– Я вижу, тебе уже не больно.
Это было правдой. Но от сознания, что его вылечили руки Зирех, Урозу было противно признаться в этом и себе, и Мокки. А тот закричал:
– Ты выздоровел, тебя вылечила Зирех.
Саис закрыл глаза и с нежным, восторженным смехом повторял:
– Зирех… Зирех…
Странный взгляд Уроза его не смущал. Уроз же ведь ничего не мог знать. Он крепко спал. И Зирех нарочно так сделала… Зирех…
Мокки не переставал повторять это имя, пока Джехол, оседланный и взнузданный, не встряхнул гривой от нетерпения скорее двинуться в путь и согреться после ночного горного холода. И тут Мокки показалось, что жизнь остановилась. До него дошло, что он покидает стоянку кочевников. Его взгляд растерянно искал хоть что-нибудь, что могло бы задержать отъезд. Напрасно. У них ничего не осталось – ни мешка, ни котомки. Мокки вспомнил, что все пришлось оставить в горах.
– Чего ты ждешь? – крикнул Уроз.
– Слушай, слушай, – бормотал Мокки. – Нельзя… нельзя же уйти… вот так… прямо сейчас.
– Почему же это? – спросил Уроз.
– Да потому что… потому что… – лепетал Мокки.
Внутренне он молил Аллаха, умолял его: "О Аллах! О Аллах! Сжалься над сердцем моим и телом моим, подскажи какую-нибудь причину, чтобы нам остаться здесь еще хоть чуть-чуть".
И нашел в конце концов причину, нашел ее в той, кто был причиной его замешательства.
– Ну как же, – уже более уверенным тоном сказал Мокки, – ведь исцеление тебя нужно оплатить, разве не так?
– Я заплачу, не бойся, – заверил его Уроз. – За все заплачу.
Не спуская глаз с Мокки, он добавил:
– Заплачу, когда мы будем проезжать мимо палатки. Ну, а теперь подай мне коня.
– Вот он, вот он, – заторопился саис.
Сейчас для него главное было вновь увидеть Зирех, обменяться с ней хотя бы несколькими словами, может, прикоснуться к ней… Дальше время не простиралось.
Гюльджан низко поклонилась путникам. Она стояла в окружении мужчин. Женщины стояли в сторонке. Но Зирех среди них не было.
III
МОСТ
Заросшая травой тропинка проходила у самой речки. Была она такой гладкой, а шум воды таким ровным и певучим, что и слепой мог бы по ней пройти совершенно спокойно. А Мокки и в самом деле шагал, как слепой, хотя и с открытыми глазами. Он не видел ни золотистого утра, ни свежей долины. Он все еще пребывал в своих ночных переживаниях. Запах Зирех, вкус ее кожи, жар ее дыхания, отблески костра в ее зрачках, звук ее голоса заменили ему и растения с их ароматом, и ветер с его порывами, и солнце с его лучами, и реку с ее песнью.
Он вдруг перестал верить в то, что произошло.
Возможно ли такое, чтобы он, бедняк из бедняков, никогда не прикасавшийся к женщине, он, кому судьба батрака запрещала даже мечтать об этом, возможно ли, чтобы он, костлявый и неловкий парень, выросший из своего чапана, обладал ею, этим чудом, слышал из ее уст самые прекрасные на свете слова? Нет. Должно быть, ему приснились и эти видения, и эти слова. Просто Аллах послал ему один час счастливого безумия. А то разве не пришла бы Зирех проститься с ним?
Мокки поднес кулаки ко лбу и сделал резкий поворот вокруг. Он хотел убедиться хотя бы в одном: в том, что палатка кочевников действительно существовала. Ее не было, она скрылась за поворотом реки, стертая складками местности. Все, что осталось от нее, – так это только тонкая струйка серого дыма в дрожащем воздухе.
Длинная фигура Мокки загородила тропу. Джехол остановился, упершись в его грудь. Взгляд Уроза упал сверху на лицо, отмеченное печатью одержимости и отчаяния. Он спросил:
– Это была первая в твоей жизни женщина?
Мокки вздрогнул, но не от смущения или удивления, а от радости. Уроз знал: значит, сон был явью.
– Ну да, первая, первая, – закричал Мокки.
– И теперь все твои мысли только об этой продажной шлюхе, – утвердительно заметил Уроз.
– За то, что она тебя вылечила, Зирех не попросила ничего, а у меня, ты же знаешь, у меня нет даже и пол-афгани, – возразил саис.
Когда он произносил это, его плоское, некрасивое лицо вдруг сделалось каким-то необычайно благородным и даже красивым.
Уроз грубо ткнул рукояткой плети своему саису в ребра и проворчал:
– Давай, пошел! Хватит болтать об этой суке.
– Ты ничего не понимаешь в мире, о Уроз, – промолвил с нежностью Мокки.
Сердце его было преисполнено силы, внушаемой уверенностью. Глазами, ноздрями, губами и всей кожей впитывал он в себя доброту солнца, красоту утра и величие гор. Травы и листья с последними каплями росы были для него полем, усыпанным бесчисленными звездами.
Мокки наклонился, собрал воедино все мускулы, сжал плечи и пошел широкими, быстрыми шагами.
Из-за такой скорости саиса и Джехол тоже пошел быстрее. Уроз его не удерживал. Они догнали Мокки. Тот шел с высоко поднятой головой, что-то напевая. Когда Уроз обогнал его, он ему улыбнулся.
"Куда делось его вчерашнее желание убить меня?" – подумал Уроз.
Теперь песня Мокки слышалась сзади. Но Джехол шагал быстро. И скоро песня пропала, а слышен был лишь шум ветра да журчание воды.
Из-за резкого поворота, который делала река, Урозу пришлось остановиться. Гюльджан сказала ему, что переправиться на тот берег надо именно в этом месте. Другого моста больше не было во всей долине.
Уроз заколебался. Перед ним лежали два бревна, два почти не очищенные от веток ствола дерева, плохо пригнанные друг к другу, с мокрой корой, круто спускающиеся к другому берегу, который был намного ниже. Уроз оглянулся. Саиса не было видно.
"Неужели мне все время нужна будет нянька?" – подумал Уроз и направил Джехола на узкий скользкий мосток.
Конь приблизился к нему с крайним отвращением. Медленно и очень осторожно провел правой передней ногой по древесине, поцарапал ее, пощупал копытом и наконец поставил ногу. То же самое проделал и левой ногой. Затем одну за другой поставил задние ноги. Сделал шаг и остановился. Все мускулы коня дрожали. Уроз подумал о том, что хорошо было бы вернуться на тот берег, который он только что покинул. Невозможно. Мост был слишком узок, чтобы конь мог развернуться, а из-за наклона нельзя было пойти и вспять. Надо было идти на риск. В конец концов горная речка была хотя и быстрой, но не широкой.
Урозу не потребовалось понукать Джехола. Коню было все труднее стоять на месте. Он пошел вперед сам. Один нерешительный шаг… другой… Половина мостика была пройдена. И тут Уроз почувствовал такой сильный толчок, что только инстинкт акробата спас его от падения. Восстановив свою позицию в седле, он увидел, в какую беду попал. Копыто правой задней ноги Джехола поскользнулось на мокрой коре и провалилось между двумя бревнами. Они, словно капкан, зажали ногу коня на уровне бабки.
Конь замер на месте, и только бока его раздувались от неровного дыхания. Он безучастно опустил голову, словно отказываясь верить в то, что с ним произошло. Затем с диким ржанием выгнулся всем телом и дернул застрявшую ногу. Безрезультатно. Попытался еще раз и потом еще и еще. Все было тщетно.
Сотрясаемый этой обезумевшей, конвульсивной и вдруг ставшей бесполезной силой, Уроз впервые в жизни запаниковал. И услышал, как внутренний голос ему говорит, говорит, говорит:
"Джехол раненый, изувеченный, искалеченный, навсегда потерянный… раненый… изувеченный… искалеченный… навсегда потерянный…"