Он грозным рычанием намекнул, что вернулся хозяин, но стадо не отреагировало, лишь вожак, старый секач, без суеты развернулся и уставился на Волка. Он стоял неподвижно, крепко вперив ноги в землю, лишь плоские бока слегка вздымались от ровного спокойного дыхания, с его пятачка и длинных клыков капала кровь, о волнении перед возможной схваткой говорила лишь вставшая дыбом щетина на мощном загривке, хотя и здесь не было уверенности – быть может, у секача всегда так дыбилась шерсть, но самое ужасное таилось в глазах, непропорционально маленьких, ничего не выражавших и неподвижных. Но даже не это остановило Волка от боя. Сильнее всего подействовала уверенность в своем вожаке всего стада – никто из них, занятых пожиранием свежатинки, даже не обернулся в сторону Волка. Глухо прорычав: «Мы еще встретимся», – Волк степенно удалился в лес.
И они встречались. Волк уносил их полосатых детенышей, таких нежных, но ужасно визгливых. Пару раз ему удавалось завалить маток, но их крепкая, поросшая жесткой щетиной шкура и толстый слой сала, не позволяющие одним резаным ударом перервать артерию, убедили его, что с секачом, с его мощными клыками, дубленой кожей и весом в пять волков, ему, пожалуй, не потягаться.
– Эй, тупорылый, не надоело в грязи полоскаться? – начал задираться Волк.
– Много ты, хвостатый, в жизни понимаешь, – ответил Секач, почесываясь о специально поставленный возле «купальни» столб.
– Да я-то понимаю, а вот ты, судя по всему, лужей, двуногими созданными, и прочим окружением наслаждаешься.
– А чего тут наслаждаться, ни тебе клык-в-клык кому дать, ни тебе маточку молодую покрыть,
– Ну ты, судя по некоторым признакам, это дело уважаешь.
– А кто его не уважает? – согласился Секач.
– Это конечно, но по причиндалам с тобой никто не сравнится, даже бык, ну разве что слон, так тот с солнечной стороны, так животные горячие, нам не ровня, там солнце жаркое.
– Что дал Создатель, тот дал, – степенно ответил Секач.
– Я когда тебя завалю, первым делом яйца отпробую, сладкие поди и аж брызжут на зубах.
– Брызжут они в другое место, матки шаром надуваются. А что по части яиц, так когда я тебя завалю, так я на твой горох не позарюсь, у тебя более привлекательные места есть, печенка, например, глазики опять-таки, хоть и наглые, но сладкие.
– Ну ты хорош, хоть сейчас бы схлестнулся.
– А я просто ночами не сплю.
– Как я тебя завалю! Ты же попрешь прямо, по другому не можешь, а я резко влево, полосну зубами от уха до шеи, залив глаз и – через тебя, пока ты меня не видишь, ты оборачиваешься в ту сторону, откуда я напал, а я уже с другой стороны – в шею, и попробуй – стряхни меня.
– Красиво описал, но не таких стряхивали.
– Эх, сразиться бы с тобой. Пусть проиграю, но лишь бы на воле.
– Ты все хорошо понимаешь. Я ведь тоже не прочь. И вообще, ты – нормальный мужик. Эх, попался бы ты мне на воле! Или я тебе – да не суть! Это была бы славная битва!..
– Какая бы это была битва… – протянул Волк.
Но кого Волк полюбил, так это Жирафа. Он поднимался над решетками зоопарка, как и Тур, и смотрел на окружающий мир огромными карими глазами. Голова была не очень большой, не больше, чем у коровы, по крайней мере, так виделось издалека, но глаза были огромны, они своей добротой наполняли все вокруг и, казалось, спрашивали: «Зачем мы все здесь?»
– Неисповедимы пути Создателя.