- При движении армии прошу вас следовать с арьергардом, - сказал он. - Колонны войск с тыла будет прикрывать корпус Сибельского, на нём лежит главная ответственность, но от вашего присутствия в арьергарде мне будет покойнее.
Покидая фельдмаршала, Репнин вспомнил его слова о "возникшей ситуации", и только тогда дошёл до его сознания их настораживающий смысл. Что хотел сказать этим главнокомандующий, какую конкретно ситуацию он имел в виду - возникшую здесь или в Петербурге?
То, о чём умолчал Апраксин, мог знать граф Панин, вернувшийся из столицы и ещё никому открыто не рассказавший о своей поездке. Репнин подождал, когда тот выйдет от Апраксина, и пригласил его к себе распить за встречу бутылку лёгкого вина. Панин приглашение принял, но откровенничать за столом не стал. Он сообщил только, что имел разговор с великим канцлером, который весьма похвально говорил о молодом князе, прочил ему большое будущее.
- Кстати, - вспомнил Панин, - за усердие на службе вам пожалован чин капитана гвардии, с чем вас и поздравляю.
- Спасибо! А как государыня? Вы были у её величества?
- Государыня больна, - помрачнел Панин. - В Петербурге только и разговоры об этом. В церквях читают молитвы. Все молятся, чтобы Бог вернул ей здоровье.
- Будем надеяться, что Бог услышит наши молитвы, не даст умереть государыне нашей.
До возвращения в Россию это была их последняя встреча. После неё Репнин Панина больше не видел, как не видел и самого Апраксина. Главнокомандующий выехал в сторону Петербурга вскоре после начала марша войск. Граф Панин, исполнявший обязанности дежурного генерала, держался где-то в голове армейской колонны. Что до Репнина, то он, следуя указаниям фельдмаршала, ехал в арьергарде вместе с генералом Сибельским, по принуждению обстоятельств ставшим командиром уже не авангардного, а арьергардного корпуса, призванного обеспечивать безопасность тыла армии. Человек прямой и гордый, Сибельский подозревал, что Апраксин направил к нему молодого волонтёра в роли своего рода надсмотрщика, и, оскорблённый таким предположением, относился к Репнину с нескрываемой враждебностью. Впрочем, он был несправедлив и к некоторым своим офицерам. Плохое настроение не покидало его в течение всего времени, пока маршировали до нового места дислокации. Однажды неведомо откуда в тылу войск появился прусский эскадрон. Воспользовавшись оплошностью отряда прикрытия, пруссаки напали на тащившийся позади обоз и попытались повернуть его в свою сторону. Сибельский рассвирепел. Он потребовал от отряда прикрытия догнать и уничтожить обнаглевших пруссаков, покусившихся на русский обоз, а когда сделать сие не удалось, приказал сжечь дотла две пустые деревушки, стоявшие вдоль дороги.
- Передайте всем жителям, - сказал он офицеру, которому надлежало выполнить это приказание, - хотя они и не солдаты, я буду поступать таким образом каждый раз, как только уличу прусскую сторону в желании причинить вред моим войскам.
Репнин был не согласен с его репрессивными действиями. Мирные жители не могли нести ответственность за действия военных властей. Убеждённый в этом, он, однако, был бессилен что-либо предпринять. Военный устав не позволял офицерам вступать в спор с вышестоящими начальниками.
Когда переправились через Неман, опасность нападений противника на тылы войск миновала и Репнин покинул арьергард, решив ехать в Петербург по другой, как ему объяснили местные жители, более короткой дороге. Сибельский воспринял его решение с удовлетворением.
2
Добравшись до Петербурга, Репнин поехал сразу дот мой. Камердинер Никанор обрадовался, когда увидел своего хозяина живым и невредимым. Тотчас распорядился затопить баню, а когда ему доложили, что баня готова, сам повёл князя побаловать лёгким парком, похлестать берёзовым веничком да "поломать" ему спину и поясницу, дабы барин вновь почувствовал себя сильным и свежим соком налитым.
Пока Никанор с усердием занимался своим банным делом, князь пытался затеять разговор о новостях в столице. Не получилось.
- Об этом тебе, батюшка, лучше в другом месте спросить, - уклончиво отвечал на его вопросы Никанор. - Откуда нам, прислуге, знать где и что делается. Наше дело служить господам своим, а не сплетни собирать. Так что никаких новостей не знаю.
- Но о том, что государыня больна, знаешь?
- Об этом знаю. Да и как не знать, когда в церковь хожу? А в церкви ни одна служба не обходится без того, чтобы имени государыни не упомянули. Один раз, - продолжал рассказывать Никанор, - всем приходом ходили. Народу набралось столько, что втиснуться не смогли, многие за дверями стояли. Свечки жгли, молитвы пели. Просили Господа снять хвори с милостивейшей царицы нашей.
- Давно это было?
- Да уж больше недели прошло. В последний раз, когда ходили, поп объявил, что-де молитвы наши дошли до Господа: государыне полегче стало, уже будто бы вставать начала. Ежели не будешь грешить, Бог для тебя всё может сделать, - добавил Никанор убеждённо.
На следующий день, позавтракав, Репнин поехал к Бестужеву-Рюмину. Он знал: великий канцлер имел привычку появляться в учреждении не раньше десяти часов утра, поэтому приказал кучеру править к нему домой. Ему не терпелось поскорее встретиться с ним, узнать то, чего не сказал граф Панин: что кроется за решением Апраксина вывести армию из Пруссии? Домашняя обстановка располагает к откровенности гораздо больше, чем служебная, и Репнин уже представлял себе, какая хорошая у них получится беседа: граф Алексей Петрович будет расспрашивать о том, как проходило сражение при Гросс-Егерсдорфе, а он, Репнин, будет выпытывать своё... Им обоим есть что рассказать друг другу.
Подъехав к дому великого канцлера, Репнин обратил внимание на солдат, с ружьями стоявших у входа во двор. Раньше караул у дома никогда не ставили, охрану обеспечивали сторожа из дворовых, а тут такой парад!.. Уж не властями ли заведены такие новые порядки?
- Граф Алексей Петрович дома? - спросил постовых Репнин.
- Дома, но к нему нельзя.
- Это почему же?
- Нельзя, и всё. Ежели вам угодно знать что-то о графе, спрашивайте начальника караула.
Услышав голоса, из-за ворот появился гвардии подпоручик - тот самый начальник караула, о котором говорили постовые. Узнав, с кем имеет дело, подпоручик сообщил, что граф Бестужев-Рюмин находится под домашним арестом и свидания с ним запрещены.
- Давно под арестом?
- Со вчерашнего дня.
- За что арестовали, не знаете?
- Нет, не знаю.
Репнин почувствовал себя в затруднительном положении.
- А вице-канцлера графа Воронцова могу я найти?
- Езжайте к нему на службу, может, и найдёте.
В отличие от Бестужева-Рюмина, вице-канцлер Воронцов приходил в учреждение очень рано. Он и сейчас оказался на месте. Человек добрый, с душой нараспашку, он был рад встрече с нежданным гостем.
- Знаю, знаю, с чем вы пришли, - не дал он объясниться Репнину. - Граф Бестужев-Рюмин. Не так ли?
Репнин рассказал, как был удивлён, когда узнал о домашнем аресте великого канцлера. Граф Воронцов обречённо развёл руками.
- Алексей Петрович всегда был осторожен и не делал ошибок. Но в этот раз сильно просчитался. Просчитался и тем погубил себя.
- А что, собственно, случилось?
- Длинная история.
Воронцов позвонил в колокольчик и, когда в дверях появился слуга, спросил его:
- Кофий готов?
- Только что вскипел, ваше сиятельство.
- Подайте на две персоны.
- Слушаюсь.
За горячим кофе разговор между хозяином и его гостем носил неторопливый характер. Говорить больше пришлось графу Воронцову, Репнин только слушал и запоминал. Рассказ же графа сводился к следующему. Ещё в августе императрица стала чувствовать себя плохо, а в начале сентября её здоровье ухудшилось настолько, что она слегла в постель и больше не поднималась. Кому-то пришло в голову, что жить ей осталось немного, и вскоре появились разговоры о наследовании престола. Среди тех, кто в этом деле проявлял особую заинтересованность, был и Бестужев-Рюмин. Великий канцлер считал, что наследник престола Пётр Фёдорович по скудности ума не способен управлять великой империей и вёл дело к тому, чтобы посадить на престол его малолетнего сына Павла с условием назначения регентшей его матери. Так оно было или не так - рассудит следственная комиссия, которая этим сейчас занимается. Только государыня после своего выздоровления, узнав обо всём этом, сильно разгневалась, и граф Алексей Петрович на сей раз не смог уберечься от опалы.
- А какую роль в этом деле играл Апраксин? - выслушав рассказ вице-канцлера, спросил Репнин.
- Апраксин был заодно с великим канцлером. Он обвинён в самовольном отводе российской армии из района боевых действий и тоже арестован. Сейчас Апраксин содержится под караулом в местечке Четыре Руки, где над ним чинят допрос.
Вице-канцлер допил свой кофе и продолжал:
- На вашем месте, князь, я стал бы добиваться приёма у государыни. Дело в том, что граф Алексей Петрович считался вашим покровителем, и вас могут заподозрить в причастности к его опасной затее. Кстати, подозрения сейчас падают на многих лиц. Даже великая княгиня Екатерина Алексеевна попала в немилость её величеству.
- Я с вами согласен, - сказал Репнин. - Но согласится ли её величество меня принять?
- Постараюсь вам помочь. Государыня всё ещё находится в Царском Селе. Сейчас я закажу карету, и мы не мешкая двинемся в путь. И будем молить Бога, чтобы всё обошлось хорошо.