- Новый государь человек добрый, - заговорил Воронцов, - и подданным своим желает только добра. Но он до сих пор как-то не вошёл в русскую жизнь, всё ещё живёт европейскими мерками. Однако главная беда не в этом, а в том, что живёт он во враждебности со своей законной супругой, даже грозится заточить её в монастырь, а сие, чует моё сердце, к добру не приведёт. И ещё есть к нему зацепка, - помолчав, продолжал граф, - слишком опрометчив в решениях. Никак не может забыть свою Гольштинию. Любой ценой желает сохранить её за собой. Ради этого даже войной собирается идти на Данию. Кстати, я и вас-то вызвал в связи с этой ситуацией.
- Не понимаю... При чём тут я?
- Не считаете же вы разумным затевать войну в Европе из-за какой-то Гольштинии?
- Конечно нет.
- И я не считаю. Я уже говорил с государем по этому поводу и, кажется, убедил его прибегнуть к мирным средствам решения вопроса.
- Поздравляю. Но я всё ещё не понимаю, какая роль в этом отводится моей персоне.
- Вы должны поехать нашим полномочным представителем в Берлин, дабы убедить прусского короля взять на себя посредничество в решении гольштейнских дел, принимая во внимание, что наш государь Пётр Третий всё ещё является законным герцогом Гольштейна. Будет очень хорошо, ежели добьётесь созыва в Берлине конгресса представителей заинтересованных сторон для выработки соглашения с Датским двором.
- Прежде чем дать какой-либо ответ, я должен всё это хорошенько обдумать.
- Думайте. Когда примете решение, приходите ко мне, и мы вместе направимся к государю.
...На приём к императору Воронцов и Репнин явились 2 апреля. В этот день государь находился в хорошем расположении духа. Непоседливый, с тонкими руками, не знавшими покоя, он торопливо поднялся со стула, на котором сидел, и, подойдя к Репнину, уставился на него такими удивлёнными глазами, словно видел впервые.
- Как, вы всё ещё полковник? - возмущённо сказал он. - Это несправедливо. С сего часа вы генерал-майор.
Граф, - обратился он к канцлеру, - чтобы указ был подготовлен сегодня же.
- Слушаюсь, ваше величество.
- Вы приехали с войны? - снова перевёл внимание на Репнина государь.
- Да, ваше величество.
- Это была ненужная война. Мы должны жить с прусским королём в мире и дружбе. Так же, как и с Австрией.
Воронцов напомнил его величеству о цели их визита.
- Ах, да... Гольштейн!.. - нервно задвигался Пётр. - Вы должны сказать, генерал, сказать всем - и королю прусскому и королю датскому, - что Гольштейн - моё герцогство и я его никому не уступлю. Вы слышите, генерал?
- Так точно, ваше величество. Я буду действовать в соответствии с вашими инструкциями и инструкциями, которые получу от канцлера.
- Я вам верю. И жду вашего скорого возвращения с победой. Прощайте, генерал!
Воронцов и Репнин находились у императора не более десяти минут. Когда они покинули дворец, Репнин сказал:
- По тону, каким разговаривал с нами император, можно заключить, что он желает, чтобы я приступил к выполнению его поручения как можно скорее.
- Нельзя с этим спешить, - резонно заметил Воронцов. - У нас ещё толком не урегулированы отношения с Пруссией. Приедет их посол, прощупаем что и как, а потом уже отправитесь в путь.
"Ежели дело обстоит таким образом, то для меня это даже лучше", - подумал Репнин. А подумал так потому, что имел намерение устроить свою личную жизнь. Ему исполнилось 28 лет, а он всё ещё не был женат, хотя и имел на примете невесту - княжну Наталью Александровну Куракину: красавицу и к тому же большую умницу. Они познакомились на куртаге, полюбили друг друга, но до свадьбы дело не доходило: мешала вечная занятость службой. И вот теперь он решил воспользоваться случаем, сыграть свадьбу сразу же после празднования Пасхи.
Свадьба получилась многолюдной. Правда, род Репниных был представлен только самим женихом, зато у Куракиных родни оказалось великое множество. Широко был представлен и род Паниных, поскольку мать невесты была урождённой Паниной.
После свадьбы молодожёны целый месяц прожили в уединении. В Берлин Репин выехал только в июне, получив от канцлера все необходимые инструкции.
3
В Берлине Репнина и его спутников встретили достаточно корректно: поселили в прежнем русском посольском дворе, который последние семь лет находился под замком, предоставили всё необходимое для нормального проживания. Министр иностранных дел нашёл время побеседовать с ним в день прибытия, а через неделю его принял сам король, которому Репнин вручил свои верительные грамоты, а также письмо императора Петра Третьего.
Предполагалось, что беседа с королём продлится не более четверти часа, но получилось так, что король говорил с Репниным намного дольше. В лице русского посланника Фридрих обнаружил интересного собеседника, хорошо разбиравшегося не только в стратегии и тактике ведения войны, но и в вопросах философии, литературы и искусства. Король был приятно удивлён, когда узнал, что русский князь впервые прочитал Библию не на славянском, а на немецком языке в переводе Мартина Лютера ещё будучи подростком. Кроме литературных трудов Лютера Репнин читал книги о Тиле Уленшпигеле, Докторе Фаусте, и это тоже не могло не восхитить Фридриха Второго, монарха широко образованного, оказывавшего личное покровительство деятелям науки и культуры в своей стране.
Поговорив о вещах, не имевших прямого отношения к главной цели их встречи, король вдруг перешёл к личности недавно вступившего на престол российского императора каков он, как воспринимает его российское дворянство?
- Ваше величество, - не давая себя обвести, отвечал Репнин, - у нас, русских, о царствующих особах обычно говорят: либо только хорошее, либо ничего.
Фридрих расхохотался:
- Мудро... Мудро, князь...
В заключение беседы король заверил посланника, что постарается оказать российскому императору содействие в решении гольштейнских дел мирным путём. План был таков: обратиться к датскому двору с письмом, пригласить в Берлин первого министра двора и уже после переговоров с ним станет ясно, созывать конгресс или не созывать.
- Мы вернёмся к этой проблеме недели через две, - сказал король. - А покуда держите связь с моим министром, я поручу ему держать дело под контролем.
Фридрих Второй сдержал своё обещание, он и в самом деле направил датскому королю письмо, в котором просил его направить первого министра для консультаций. Но получилось так, что гольштейнская проблема отпала сама собой. И произошло это буквально через неделю после встречи Репнина с прусским королём.
Однажды, когда Репнин увлечённо читал большую поэму одного молодого немецкого автора, его вдруг известили: из Петербурга приехал курьер со срочным правительственным пакетом. В пакете князь обнаружил несколько важных документов, в том числе сообщение Екатерины Алексеевны о её воцарении на российский трон в связи с отречением от престола Петра Третьего, копия текста самого отречения, письмо королю Фридриху Второму и новые верительные грамоты, которые подтверждали полномочия Репнина как чрезвычайного посланника ныне царствующей императрицы.
Репнин начал изучать почту с письма, адресованного ему лично. В нём государыня Екатерина Алексеевна сообщала, что "Божьей способствующей милостью и желанием всех верноподданных сынов Отечества" она вступила благополучно на всероссийский императорский самодержавный престол. Что до текста отречения Петра, то в нём, помимо прочего, говорилось следующее: "Во время кратковременного и самовластного моего царствования в Российской империи я узнал на опыте, что не имею достаточных сил для такого бремени, и управление таковым государством не только самовластное, но какою бы ни было формою превышает мои понятия, поэтому и приметил я колебание, за которым могло бы последовать и совершенное оного разрушение к вечному моему бесславию. Итак, сообразив благовременно всё сие, я добровольно и торжественно объявляю всей России и целому свету, что на всю жизнь свою отрекаюсь от правления помянутым государством, не желая так царствовать ни самовластно, ни же под другой какой-либо формою правления..."
Репнину нетрудно было догадаться, что текст отречения Пётр писал не сам, а под чью-то диктовку, скорее всего самой Екатерины Алексеевны, отнявшей у супруга престол. Впрочем, это не меняло его собственного положения. Он оставался российским посланником и должен был продолжать выполнять свои обязанности, правда, уже представляя интересы другой царственной особы.
Узнав от своего министра, что произошло в России, король принял Репнина в тот же день.
- Странное дело, - сказал Фридрих Второй после того, как прочитал письмо императрицы, текст отречения Петра Третьего и принял от посланника его новые верительные грамоты, - складывается впечатление, что Пётр Третий, о котором вы желали говорить только хорошее, позволил прогнать себя с престола как мальчишку, которого отсылают спать. - И после паузы добавил: - С вашей государыней придётся согласиться: он оказался слишком слаб, чтобы управлять такой великой империей.
В качестве чрезвычайного и полномочного посланника Репнин пробыл в Берлине ещё несколько месяцев. В Петербург он вернулся только в конце года.