Всадник на белой лошади, что выехал на противоположный берег реки, убрал бинокль: "Шлюха, конечно. Все они, русские, француженки, шлюхи. Ничего, - он рассмеялся, - достанется мне не девственницей. Подержу при себе пару лет, и продам дальше. И его продам. Какой-то русский, даже без погон. Он никто".
Князь посмотрел на свой хронометр и зевнул: "Хорошо, что я посадил в Симферополе своего человека за ее домом следить. Они вернутся в город, а там посмотрим, как все это обставить. Отпуск я возьму, Таманский пролив рядом. На Кавказе никто их не найдет. Никогда, - он ласково погладил по холке своего жеребца. Развернув его, князь поехал вдоль реки на север.
Менделеев вышел на крыльцо одноэтажного, деревянного домика, где помещалась почта, и подмигнул Марте:
- Все в порядке. У его превосходительства почтмейстера, - он указал на дверь, - сын двоечник. Особенно, - со значением добавил Менделеев, - по естественным наукам, мадемуазель Марта.
Она не выдержала, и рассмеялась. Менделеев взглянул в зеленые, ласковые глаза: "Мадемуазель Марта, простите мне мою смелость, вы, кажется, встретили того, кто по душе вам?"
Девушка кивнула и вспомнила, как в пещере, они лежали, обнявшись. Марта рассказывала ему о Европе и Америке. "Я помню, - шепнул Степан, прижимая ее к себе, - помню, мама мне говорила о Лондоне, о других городах…, И бабушки с дедушками тоже. Но я тогда совсем ребенком был".
Марта взяла его большую руку и поцеловала.
- Ты все увидишь, милый, - пообещала девушка. "Обязательно. Мы сможем жить там, где захотим, у меня много…, - Степан приложил палец к ее губам: "Это все твое, любимая. И то, что я заработаю, тоже, конечно. Вообще, - он усадил ее на себя и стал целовать, - я никогда в жизни больше не буду заниматься всеми этими военными делами, - Степан поморщился, - буду строить железные дороги, шахты, как дед мой...".
Она была рядом, теплая, мягкая, нежная, как цветок, от ее волос пахло свежей, речной водой. Он, внезапно, сказал: "Я и не думал, что когда-нибудь, смогу полюбить, Марта. Думал, что у меня здесь, -Степан показал на сердце, - все выжжено, и никогда, ничего не появится. Федя, - он вздохнул, - я его в первый раз увидел, как ему восемнадцать исполнилось. Он мой брат, но это совсем другое".
- Ничего не выжжено, - Марта приложила узкую ладонь к его груди. "Степа, - сказала она нежно, -Степушка…, я все это время о тебе думала, с тех пор, как увидела тебя".
- Я тогда, утром, - Степан обнимал ее, - пошел к морю. Шел, вспоминал тебя, и шептал Пушкина. В Керчи мы переночуем на берегу. Ты будешь шлепать по воде, и я тебе прочту эти стихи.
Они опять задремали, хотя в пещеру светило полуденное солнце, укрывшись одеялом, держа друг друга за руки. Марте снился большой дом на берегу моря, дети, бегающие в прибое, а Степан, проснувшись, любовался ее спокойным, умиротворенным лицом: "Господи, как мне Тебя благодарить, как? Я думал, что никогда, никого не найду, что нет у меня семьи, а вот…, - он наклонил голову и провел губами по белой, сладкой шее. Марта, сквозь сон, шепнула: "Люблю тебя".
- А? - очнулась девушка и покраснела: "Да, месье Дмитрий, встретила. Но мы с вами, - Марта остановилась и подала ему руку, - мы с вами всегда будем дружить, обещаю".
Они стояли у крыльца ее дома. Марта рассчиталась с хозяйкой, оставила письма родителям своих учениц, и сложила их немногие вещи в шерстяную, татарскую суму. Там был ее пистолет, сабля, две книги, Пушкин и Достоевский, вложенный в них блокнот Лавуазье, - Марта благоговейно коснулась пожелтевшей бумаги и увидела легкий, изящный почерк, - и образ Богородицы.
С госпиталем было сложнее. Степан, когда они ехали к Симферополю, предложил: "Просто напиши сестре-настоятельнице, что у тебя много занятий, и ты не сможешь больше приходить, вот и все. Сейчас такая каша на фронте заваривается, что искать тебя не будут".
- А ты? - Марта остановила коня и посмотрела на него: "У тебя борода растет, милый".
Взяв за уздцы ее лошадь, перегнувшись в седле, он поцеловал Марту: "Оно к лучшему, раз я в татарина преображусь. Со мной все очень легко. Отмечусь в управлении тыла, уехал на фронт. А что я туда не добрался, - развел руками Степан, - время военное. Мало ли что могло случиться. Не волнуйся".
Письмо Степан написал еще в пещере. Марта, прислонившись к столбику крыльца, незаметно улыбнулась: "Оно уже идет по назначению. Господи, спасибо тебе. Может быть, бабушка с дедушкой и до нашего венчания доживут. Хотя можно и здесь пожениться, просто дядя Аарон это сделает".
- Будет очень хорошо, - сказал ей Степан. "Хоть ты мне и жена, навсегда, пока мы живы, но так спокойнее".
- Спасибо вам, месье Дмитрий, - она протянула маленькую руку. Менделеев ее пожал и серьезно посмотрел Марте в глаза: "Вы знайте, мадемуазель Марта, что на меня всегда можно положиться. Захотите меня найти, - он тряхнул русоволосой головой, - это можно будет сделать через университет, в Санкт-Петербурге.
- Я запомню, - пообещала Марта. Девушка долго стояла на крыльце, смотря ему вслед, маленькая, тонкая, в коричневом платье медсестры, с тяжелым узлом волос на затылке.
Хозяйка была глуховата и рано ложилась спать. Марта, сидя на узкой кровати, оглядела пустую, с одной, горящей свечой, комнату, и положила руку на свой медальон. Она сходила в кенасу и отдала Синани так и не потраченные деньги, предупредив его, что уезжает. Купец только подмигнул ей: "Поздравляю". Марта, поджав ноги, обхватила руками острые коленки.
- Когда приедем домой, - решила она, - выброшу то письмо. Мало ли, вдруг понадобится.
Ее паспорт лежал в суме, а у Степана никаких документов не было.
- Почему? - спросила Марта. Он только усмехнулся: "На всем фронте пять человек мою фамилию знают, и еще с десяток, звание. И все. Остальные просто смотрят на меня и понимают, что перед ними начальство".
- Я тоже, - Марта села к нему на колени, - сразу поняла, ваше превосходительство.
- Все это мне надело, любовь моя, - он поднес к губам бронзовую прядь: "Буду строить железные дороги, буду приходить домой, обедать с тобой и детьми, и никогда больше не возьму в руки оружие. Вернее, я почти не брал, - Степан вздохнул, - я вооружал других. Я тебе говорил, - он устроил ее изящную голову у себя на плече, - говорил, об испытаниях новой техники…, Когда невинные люди погибали, у меня на глазах, и я ничего не мог сделать.
В раму постучали. Марта, отворив створку, ахнула: "Тебе так идет!". Он был в татарском кафтане, шароварах, шапке. Оглянувшись, Степан поцеловал Марту: "Лошади по соседству, в конюшне. Я их предупредил, что мы на рассвете появимся".
- Иди сюда, - Марта протянула руку: "Я воды согрела, помою тебя, и потом покормлю. Я сегодня щи сварила, как ты мне говорил. Только в Лондоне кислой капусты не найти, - Марта погрустнела. Степан, оказавшись в ее маленькой комнатке, шепнул: "Это не страшно, любовь моя. Из твоих рук мне все нравится".
Когда они, обнявшись, лежали на узкой кровати, Степан сказал: "Я до сих пор не могу поверить, что так все вышло. Что скоро мы уже будем на свободе и никогда больше не расстанемся".
- Скоро, - Марта закрыла глаза и стала целовать его, сначала нежно, едва касаясь губами, а потом лихорадочно, сильно. Свеча затрещала и погасла и он шепнул: "Мы теперь муж и жена, Марта, навсегда, пока не разлучит нас смерть".
- Я ей не позволю, милый, - просто ответила девушка: "Пока мы вместе, смерти нет". Была одна жизнь, подумала Марта, чувствуя его тепло, не выпуская его из своих рук. Она приподнялась и нашла его ухо.
- Конечно, - ласково сказал Степан, - конечно, любовь моя. Погоди, - он рассмеялся, - если все получилось, то уже в начале лета.
- Получилось, - Марта устроилась на его плече: "Я знаю, я чувствую. Все будет так, как мы хотим. В начале лета. В Мейденхеде расцветет жасмин. На реке, в заводи, лебеди выведут птенцов, и у нас появится мальчик. Мальчик, - улыбнулась она. Марта задремала, рассыпав волосы по кровати, тихонько посапывая.
В дальнем конце улицы вспыхнула фосфорная спичка. Князь Нахичеванский, раскурив сигару, сказал второму всаднику: "Значит, ты понял. Отправляетесь за ними, но постарайтесь, чтобы они вас не заметили".
- Ваше сиятельство, - оскорблено заметил его спутник: "Не извольте беспокоиться, мы в своем деле мастера. Как станет ясно, куда они едут, на север, или на восток, я вам гонца пошлю".
- Окажемся в Тамани, - пообещал Нахичеванский, - и получите полный расчет. Не подведи, - он потрепал человека по плечу и мягко тронул своего жеребца. Ночь была тихой, звездной, теплой. Где-то вдали взлаивали собаки.
- Надо их до Терека довезти, - холодно решил князь: "За Тереком власти нет. Я его продам кому-нибудь…, Можно было бы его просто убить, но зачем деньги терять, еще пригодятся. Молодой, здоровый мужчина, за него много дадут. А ее запру дома, в Нахичевани. У меня еще не было наложниц из Европы, - понял князь: "Только русские. Наверное, у персидского шаха, есть западные женщины. И у Абдул-Меджида. Теперь и у меня будет, - он раздул ноздри, представив себе ее бронзовые, распущенные волосы.
- Ей лет двадцать, - размышлял князь, дымя сигарой, возвращаясь в свои комнаты по пустым улицам города.
- Ничего, - успокоил он себя, спешиваясь, проходя в распахнутую ординарцем дверь: "Подумаешь, гордячка. Все равно сломается, - князь удовлетворенно, улыбнулся.
Огромное, огненное солнце медленно уходило за горизонт. В степи было тихо. Они свернули с дороги на Керчь, и сидели в роще, на берегу мелкой речушки. Горел костер, лошади щипали траву. Марта, заварила чай в кружке: "У нас даже оружия нет, милый. Мой револьвер и твоя шашка, вот и все".
- Как спокойно, - Степан обнимал ее, глядя, как закат отражается багровыми искрами в ее волосах.