У Марты дрожали руки. Пирогов с недоумением на нее покосился. Хирург не называл военного по имени. Она, передавая ему пинцет, подставив оловянную миску, вытирая кровь, повторяла себе: "Не красней. Не смотри на него. Это подозрительно. Но крестик? Откуда он взял этот крестик?"
Плечо было сильным, загорелым. Девушка, коснувшись его пальцами, вздрогнула. Раненый глубоко вздохнул. Марта пробормотала: "Простите".
- Ничего, - он тоже покраснел и отвел глаза.
- Она тебя и не узнает, - горько сказал себе Степан. "Все с ней в порядке, в госпитале работает. Езжай обратно на фронт".
Он почувствовал запах жасмина, рядом, так близко, что у него, на мгновение, закружилась голова. У девушки были длинные, темные ресницы. Бронзовая прядь выбилась из-под чепца и щекотала нежную, гладкую щеку.
- Надо спросить, - велела себе Марта. "Но как? Он сейчас встанет и уйдет, и я больше никогда его не увижу".
Его коротко стриженые, рыжие волосы пахли чем-то свежим.
- Морем, - поняла Марта, и заставила себя устоять на ногах. Обветренные, красивые губы улыбнулись. Он, весело сказал, по-русски: "Спасибо, Николай Иванович. Теперь, как я понимаю, все в порядке?"
- В полном порядке, - хирург вытер руки и присвистнул: "Слышу, раненых привезли. Мадемуазель Марта, приберите здесь все, проводите полковника и спускайтесь. У нас сейчас будет много работы".
Дверь захлопнулась, в операционной настала тишина. Он взял свою белую, потрепанную, льняную рубашку. Марта отвернулась.
- Я вас искал, мадемуазель, - услышала она его голос. Откашлявшись, девушка спросила: "Почему?"
- Вы меня не помните, - мужчина надел старый китель без погон, - а я вас запомнил. Когда вас взяли в плен, я был там, на Малаховом кургане. Я просто…, - он замолчал. Марта перебирала пальцами край своего фартука: "Что, ваше превосходительство?"
- Я даже не могу ей сказать, как меня зовут, - вздохнул Степан. "А она Марта. Как бабушка. Какое имя красивое".
- Просто, - он собрался с силами, - хотел удостовериться, что с вами все в порядке.
Степан обеспокоенно взглянул на нее и вдруг улыбнулся:
- Не обижают вас? Крыша над головой у вас есть? Деньги? Потому что, мадемуазель Марта, если вам что-то, хоть что-то надо..., - он не закончил и покраснел еще сильнее.
- Мне надо, чтобы он меня обнял, - поняла Марта. "Господи, что это со мной, меня ноги не держат..., Вот, как это бывает".
Бабушка затянулась папироской и помешала угли в камине. В окна стучал мелкий, холодный зимний дождь. Деревья в саду гнулись под сильным ветром.
Марта закуталась в кашемировую шаль. Девочка, робко, спросила: "А почему вы с его светлостью сразу не объяснились? В Лондоне, как увидели друг друга? Если вы влюбились, с первого взгляда?"
Бабушка развела руками: "Знаешь, милая, не всегда у людей смелости хватает в таком признаться. Но что у меня ноги подкашивались, как я его видела, - женщина едва заметно улыбнулась, - это точно. И у тебя так же будет, - она погладила правнучку по щеке, - эта наша кровь. Как заиграет она, не ошибешься".
Снизу доносился властный голос Пирогова, ржали лошади, скрипели двери. Они стояли рядом, не смея посмотреть, друг на друга.
- У меня..., у меня все хорошо, - наконец, выдавила из себя Марта.
- Большое вам спасибо..., - она подняла голову. Степан, тоскливо, вспомнил: "Я читал. Читал о таком. У Достоевского. "И вы ко мне из комнатки вашей смотрели, и вы обо мне думали". Господи, пожалуйста, пусть она на меня просто смотрит, так, как сейчас. Мне больше ничего, ничего не надо".
У нее были большие, прозрачные глаза цвета пронизанной солнцем, морской воды и тонкие, нежные губы. Она сбивчиво, часто дышала. "Все хорошо, - повторила девушка и замялась: "Я даже не знаю, как вас зовут, месье..."
- Неважно, - он стал застегивать воротник мундира. У него были длинные, сильные, пальцы. Марта заметила на его руках следы ожогов. "У него шрамы на спине, - вспомнила девушка. "Старые, им много лет".
- Скажите, - девушка помолчала, - вы уже воевали, до этого? Я видела шрамы у вас, когда месье Пирогов вынимал осколок. Давние шрамы, - она зарделась.
Степан вздохнул: "Нет. Это у меня..., с детства. Как крестик, - он указал себе на шею. "Это моей матери. Она умерла, как мне шесть лет исполнилось. И отец..., умер. Я вырос в Сибири. Вы, наверное, не знаете, где это".
- Знаю, - Марта опустила голову и приказала себе: "Нельзя! Надо быть осторожной, и все проверять".
Бабушка напоминала ей: "Сначала думай, а потом делай. Мало ли в какие руки эти вещи попали. Все, что угодно могло случиться. И не показывай виду, что ты интересуешься Воронцовыми-Вельяминовыми, это опасно".
- Мне очень жаль, - она, внезапно, сделала шаг вперед и коснулась его руки. Это было сладко, так сладко, что Степан, закрыв глаза, почувствовал теплые объятья матери, услышал ее ласковый голос. В Сибири, в Зерентуе, они жили в избе. Вечером мать, укладывая его на лавку, накрывая тулупом, устраивалась рядом.
- Спи спокойно, Степушка, - говорила она, - спи, ангел мой. Завтра утром пойдем к тюрьме, увидим папу, он нам рукой помашет..., Спи, мое счастье.
Он утыкался лицом в мягкое плечо, мать гладила его по голове, пела колыбельную о котике. Степа засыпал, прижимаясь к ней.
- Вы плачете, - услышал он тихий шепот. "Простите, простите меня..."
- Ничего, - Степан взял у нее холщовую салфетку и вытер глаза. "Мои родители умерли двадцать семь лет назад, на моих глазах. Это вы меня простите, - он наклонился и взял свою старую суму, - мне не следовало вас таким обременять".
- Он не может уйти! - сказала себе Марта. "Я не разрешаю ему. Он никуда, никуда больше не уйдет, кто бы он ни был".
Она замерла. На его большой ладони лежала маленькая, в потускневшем, серебряном окладе, икона. "Это Мадонна, - Степан улыбнулся, глядя на изумленное лицо девушки, - Божья Матерь. Тоже наша, семейная. Ей больше двух веков. Вы…, - мужчина смешался и махнул рукой: "Забудьте..."
- Что? - тихо спросила Марта, глядя в зеленые, твердые глаза. Женщина, гордо подняв голову, смотрела вперед.
- Вы на нее похожи, - Степан убрал икону. Он, внезапно, разозлился: "Черт с ним. Я думал, что никогда не полюблю, никогда не узнаю, что это такое. И вот сейчас я должен ее отпустить? Да никогда в жизни. Умру, а не отпущу, понятно? - сказал он, неизвестно кому. Прислонившись к деревянному столу для операций, Степан взглянул на нее: "Вы, наверное, только в госпиталь и ходите, мадемуазель?"
- По городу гуляю, - ее голос угас и она добавила: "Вам, наверное, по делам надо ехать, месье..."
- У меня было одно дело, - смешливо ответил Степан, - и я его сделал. Увидел вас и удостоверился, что с вами все в порядке. Но теперь появилось второе.
- Какое же оно? - неожиданно лукаво спросила Марта. "Я так и не знаю, как вас зовут, месье".
- Можно по званию, - Степан все не мог отвести от нее взгляда. "Я полковник. Инженерных войск, -отчего-то добавил он. "Дело у меня простое. Я хочу отвезти вас в Бахчисарай. Это рядом, всего пятнадцать верст..., то есть миль, поправил себя он. "Там дворец, крымских ханов, очень красивый. Сейчас в нем госпиталь, но нас туда пустят. Только дамского седла здесь нет, наверное, - нахмурился он.
- Не надо, - девушка легко улыбнулась. "Я по-мужски езжу, я американка. И наряд у меня есть, подходящий".
Марта купила на базаре низкие сапожки, шаровары, рубашку и кафтанчик.
- На всякий случай, - думала она, рассчитываясь с продавцом. Еще у нее была каракулевая шапочка. Девушка усмехнулась: "Только договоритесь, полковник, с месье Пироговым, чтобы он меня отпустил".
- Договорюсь, - облегченно ответил Степан, - об этом вы не волнуйтесь, мадемуазель. Я вас завтра утром из дома заберу. Напишите мне, - он протянул ей блокнот, - где вы живете.
Марта взяла карандаш: "Мой адрес и в полицейском участке есть. Я у них отмечаюсь".
- Я бы не позволил себе интересоваться адресом человека у жандармов, - Степан, хмуро, убрал блокнот: "Это низко. Ждите меня, - у него были лазоревые, как небо глаза, и длинные, рыжие ресницы.
- Буду, - отозвалась Марта и поинтересовалась: "А где вы собираетесь ночевать?"
- Мне найдут койку в управлении тыла, - он поклонился: "Не смею вас больше задерживать, мадемуазель Марта. Вам пора к раненым".
Дверь закрылась. Марта, приложила ладони к горящим щекам: "Это последняя ночь, что вы проводите в одиночестве, полковник. Я так решила, понятно? - она выдохнула: "Господи, как бы еще до завтра дожить. Это он, никаких сомнений нет. Степан. Его зовут Степан, - повторила девушка. Встряхнув головой, она спустилась вниз, туда, где на каменном полу вестибюля стояли носилки с ранеными.
Лошади, гнедая и рыжая, медленно ступали по тропинке вдоль узкой, быстрой реки. Воздух был жарким, пахло соснами, что росли совсем неподалеку, на белых скалах. Наверху, в синем, глубоком небе кружились какие-то птицы.
- А вы были, полковник, - Марта указала рукой на юг, - там, в горах?
Он кивнул: "Там очень красиво. Я на вершину плато поднимался, оттуда море хорошо видно. Стоишь на краю обрыва, оно уходит вдаль, и чувствуешь себя, - Степан помолчал, - свободным. Это многого стоит, мадемуазель Марта".
Он забрал ее на рассвете и привез с собой букет осенних, полевых цветов. Марта вышла на крыльцо в мужском наряде. Степан велел себе отвести глаза. Она была невысокая, хрупкая, тонкая, из-под каракулевой шапочки спускался на шею бронзовый локон. В одной руке у нее был кожаный мешок, а под мышкой он заметил свернутое, тканое, татарское одеяло.
- Я нам поесть собрала, полковник, - девушка протянула ему мешок. Она приторочила одеяло к своему седлу: