- Упрямая римская ослица, - ласково подумал Пьетро о жене. "Хотя бы согласилась в Лондон уехать, если так все вышло…., - он почувствовал, что краснеет.
- Ты только отцу своему ничего не говори, - почти испуганно велела ему Лаура: "Это плохая примета. Нельзя чтобы кто-то знал, пока…, - она не закончила. Пьетро, окунул лицо в ее теплые волосы: "Не буду. Доедете до Лондона, сама все и скажешь. А что акушерка?"
- Все в порядке, - Лаура сидела на кровати, расчесывая волосы. Она посчитала на пальцах и улыбнулась: "Как раз под Рождество на свет появится. У вас там холодно, - она озабоченно прикусила губу, - на Рождество?"
- Очень холодно, - согласился Пьетро. Присев рядом, он забрал у девушки гребень: "Снегом улицы заваливает, как здесь, в горах, на севере".
Лаура широко раскрыла глаза и он рассмеялся: "Нет в Лондоне ничего такого. Поедешь в Мейденхед, с маленьким, будешь сидеть у камина, и кормить, любовь моя".
Он увидел Лауру прошлым летом, когда пришел, с письмом от матери, в палаццо Гравини. Герцог Доменико, высокий, сухощавый, с недовольными, темными глазами, оказался вдовцом. Сын его служил в Неаполе, при дворе короля Фердинанда, там же была и старшая дочь, замужем за южным аристократом. Младшая осталась в Риме. Пьетро, познакомившись с ней, вспомнил слова святого отца Ньюмена, в Лондоне: "Ты еще встретишь ту, за которой пойдешь на край земли".
- Вот я и встретил, - сказал он себе, возвращаясь по пустынным, ночным улицам к себе, в скромную келью общежития при Английском Колледже. Пьетро горько подумал: "Она дочь герцога, а я кто? Опять студент, в мои годы".
Он все-таки доучился до ноября. В Риме вспыхнуло восстание, понтифик бежал на побережье, была принята конституция и назначены выборы в учредительное собрание. Пьетро ушел из колледжа в легион Гарибальди. В такое время невозможно было сидеть над томами церковной истории. Дождливой ночью, в январе, он проснулся от стука в дверь. Пьетро спустился вниз, с пистолетом в руках и поднял засов.
Она стояла, тяжело дыша, в мужском наряде, круглая шляпа скрывала волосы. На лице блестели капли.
- Кузина Лаура! - изумленно сказал Пьетро.
- Я бежала, - девушка подняла на него глаза, - она была много ниже: "Бежала оттуда, - она махнула рукой на юг, - из Неаполя. Отец меня увез, когда понтифик отправился в Гаэту. Я не могу, - Лаура сжала зубы, - не могу смотреть на то, как завоеватели топчут нашу землю, Пьетро. И еще, - она вздохнула, - я не могу жить без тебя. Вот и все, - Лаура приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
- Полина, - продолжил читать Пьетро, - прислала нам весточку из Огайо. Осенью она выходит замуж за Теда Фримена, по лицензии, в Массачусетсе. Дядя Дэвид подал в отставку, потому что он тоже венчается. Ему дали понять, что карьера, с цветной женой, для него окончена. Он возвращается к юридической практике, будет работать вместе с дядей Натаниэлем. Мы все посылаем вам благословение, сыночек, и ждем Лауру в Лондоне.
Пьетро отдал отцу письма и попросил: "Только маме не описывай в красках, чем мы здесь занимаемся, пожалуйста. Хватит и того, что в газетах печатают".
- Она новый роман начала, - рассмеялся Франческо, допивая вино: "Как раз об Италии. Что она у меня не выпытает, то у невестки спрашивать будет".
Дверь внизу хлопнула. С лестницы раздался веселый, девичий голос: "Горячий хлеб, пекорино, и моццарелла. Сейчас я сварю кофе и, как следует, вас накормлю".
Лаура стояла на пороге, в простой, крестьянской юбке, темно-синей шерсти и белой, свободной, льняной блузе с широкими рукавами. На стройной шее переливалась нитка простого жемчуга. Пьетро поднялся. Забрав у нее плетеную корзинку, коснувшись губами каштановых волос на виске, он одним дыханием сказал: "Я тебя люблю".
Двое мужчин, с короткими подзорными трубами, лежали на пыльном чердаке заброшенного дома в Трастевере. Они встретились здесь два дня назад. Едва не обменявшись пистолетными выстрелами, оба расхохотались.
Чезаре Кальоне, прислонившись к ветхой стене, закуривая папиросу, повел рукой: "Понимаешь, Микеле, надоело мне в Южной Америке. Домой потянуло, - он стряхнул пепел и набожно перекрестился, заслышав звон колокола на церкви Санта-Мария-ин-Трастевере.
- А тебя выпустили? - спросил Чезаре, зорко глядя на своего бывшего соседа по камере в замке Святого Ангела.
Микеле поковырялся в зубах и сплюнул: "Учредительное собрание распахнуло двери папских казематов, приятель. Я не стал спорить, когда ко мне вошли с триколором в руках, и сказали: "Товарищ, вы обрели свободу!"
Оказалось, что они оба следят за одним и тем же домом. Микеле, зимой, собрав своих давних подельников, пытался погулять на дорогах вокруг Рима, однако республиканское ополчение расстреливало бандитов на месте. Он перебрался на побережье, и под Чивитавеккьей попался на грабеже. Французская оккупационная администрация шутить не любила. Микеле приговорили к смертной казни. В подвале тюрьмы, его и навестил высокий, сухощавый, пожилой человек с недовольными, темными глазами. Он присел на деревянный табурет и потрещал длинными пальцами: "Я навел справки, синьор Мончелли. У вас большая семья".
- А вам какое дело? - Микеле, было, хотел выругаться, но сдержался. У него, в горной деревне под Браччано, действительно жили жена и пятеро детей. "Четыре девочки, - устало подумал Микеле, - а Паоло всего семь лет, какой из него кормилец? На первое время им хватит, а потом что?"
- Мы можем позаботиться о ваших детях, - будто услышав его, заметил гость: "И о жене. У ваших дочек будет приданое, им не придется…, - он повел рукой и не закончил. Микеле побагровел: "Мои дочери, синьор, не будут этим заниматься. Они хорошие католички, набожные девочки. И я бы перерезал любой из них горло, если бы узнал, что…"
- Об этом я и хотел с вами поговорить, - гость протянул ему портсигар, и спохватился: "Простите. Вы в кандалах. Я сам все сделаю". Доменико Гравини чиркнул спичкой:
- Это мой долг, как отца, как католика. Она втоптала в грязь честь семьи. Она живет, невенчанной, с этим англичанином…, Да будь он хоть трижды родственник, какая разница? Хватит, надоело краснеть. Ее светлость Лаура Гравини, шлюха какого-то бандита, капитана легиона Гарибальди. Зачем я пустил его на порог своего дома? Надо было Лауру запереть в монастыре. А сейчас, - он вспомнил записку, что получил от своего человека в Риме, тот следил за дочерью, - а сейчас и монастырь не поможет. Ходила к акушерке. Нашему роду пять сотен лет, мы младшая ветвь семьи Орсини. У наших жен и дочерей не может быть ублюдков.
- Все будет просто, - заключил герцог Гравини, - половину этой суммы, - он передал Микеле листок, вырванный из блокнота, - ваша жена получит через несколько дней, а вторую вам отдадут, когда дело будет сделано. Однако, - он нахмурился, - если вы начнете болтать…
Микеле даже оскорбился.
- Синьор, - гневно сказал он, - меня покойный отец к делу приставил, когда мне двенадцать лет исполнилось. С тех пор тридцать лет прошло. Ни один мой заказчик не остался недовольным. Мончелли не подводят. А если с ней, - он взглянул на посетителя, - будут еще люди?
- Никто не должен знать, что там случилось, - коротко ответил тот, поднимаясь с табурета: "Кроме вас и меня. Все остальное, - он развел руками, - это на ваше усмотрение".
Когда на чердаке они встретились с Чезаре, оказалось, что у него похожий заказ. "Но, - поднял палец приятель, - на мужчину".
Чезаре получил список в Чивитавеккья, от невидного человечка. Тот говорил на итальянском языке с сильным французским акцентом. Человечек почесал редкие волосы на лысине и сердито заметил: "Весь этот фарс, республика, скоро закончится. Но мы не можем позволить, чтобы синьор Гарибальди и дальше мутил воду, понимаете?"
Чезаре пыхнул сигарой.
Они сидели в задней комнате рыбацкой таверны. Взгромоздив ноги на стол, мужчина отозвался: "К синьору Гарибальди не подобраться, дорогой месье. У него тридцать человек вооруженной охраны, не говоря уже о легионерах".
- Это где вы так сидеть научились? - вдруг поинтересовался человечек.
- В Техасе, - холодно ответил Чезаре: "Я там хорошо развлекался".
- Я знаю, - его собеседник сверился с блокнотом: "Настолько хорошо, что вам вынесены смертные приговоры в Техасе и Луизиане. Это если не считать тех, что вы заработали в Венесуэле, Колумбии и здесь, на родине, так сказать. Вы их коллекционируете, что ли?"
- К делу, - велел Чезаре, когда принесли жареную рыбу с белым вином: "Гарибальди я вам не обещаю, а вот этих, - он пробежал глазами имена, - этих обеспечу. По алфавиту, начиная с ди Амальфи. Опять же, - Чезаре оторвал голову рыбы и бросил ее на пол, - там с десяток лучших офицеров легиона. Без них синьору Джузеппе придется несладко".
Его собеседник вспомнил светлый, весенний день в Париже. Они прогуливались в Люксембургском саду. Человечек передал своему спутнику список: "Это те, кто наиболее опасен, по нашему мнению. Посмотрите, месье Джон, может быть, у вас есть какие-то изменения?"
Светло-голубые, прозрачные глаза усмехнулись:
- Какие у меня могут быть изменения? Правительство ее величества считает, что происходящее в Италии, это внутреннее дело католических стран. К тому же, - мужчина приостановился и сорвал цветок, - у нас, как вы понимаете, есть свои католики. Своя маленькая Италия, под боком. Свои горячие головы. Мы, как бы это сказать, не заинтересованы в том, чтобы ирландцы учились у итальянцев. Нет, у меня нет изменений, - он отдал список.
- Задвигались, - Чезаре прижал к глазу подзорную трубу: "Надо быть наготове".
Отец пошел на конюшню, за лошадьми. Пьетро, отвел Лауру в сторону: