В разгар летних дней его сын Фёдор привёз сюда больного отца, Евстафия Дворянинцева, некогда одного их знаменитых новгородских посадников. Самые знатные новгородские лекари отказывались, взглянув на больного, его лечить, говоря, что жить ему от силы неделя, другая. Ничего не оставалось Фёдору, как везти отца к последней надежде, знаменитой Марфе. Да далеко спряталась старая со своим дедом. Нашёл-таки сынок лекаршу.
Та взглянула, головой покачала. Однако сказала:
- Неси!
И позвала свою приблудшую доченьку на помощь, и чтобы та ума-разума набиралась. Пригодится в жизни. Та была на редкость трудолюбива, охоча до лекарского дела. Не ленилась вставать с первыми лучами солнца, чтобы собирать для больного волшебную водицу. Трудное это дело - по капле сливать её в кубок. Зато силы возвращались к больному. И он уже стал подниматься, когда видел милую лекаршу. Появился у него и голос. И первые его слова были:
- Как звать-то тя, красавица?
- Марфа, - ответила та, стыдливо опустив голову.
- Марфуша, Марфушенька, - повторил боярин, - потом усмехнулся, - ишь, две Марфы мня лекарят!
Боярину было прохладно. Почти с головой укрылся хоть и старой, но тёплой шубой. Глаза только оставил, чтобы смотреть за дверью: когда она войдёт. Вот и дверь, как обычно, скрипнула, и вошла Марфушенька. Дед уже молодцует, сбрасывает шубейку, поднимается.
- Холодно ведь! - восклицает она, кутая его худые, жёлтые ноги.
- Ничего, - стараясь выглядеть бодрячком, рисуется тот.
- Выпейте вот! - и она поит его росистой водой.
- Спасибо, доченька, - неторопливо попил, вытер усы, потом заговорил:
- Доченька, какая ты молодец! Как выпью твою водицу, так сил прибавляется.
- Это Божья водица. Она и даст вам силы, - ответила она, поднимая на него свои прекрасные голубые глаза.
- Ой, дева, - восклицает боярин, - убери глазки-то, а то в них, как в море, и утонуть можно!
И утонул. Только не старый Евстафий, а его сын Фёдор. В первый же свой приезд, увидев молодую Марфу, он на мгновение забыл, зачем к ним приехал. Только грозный окрик старухи вернул его к действительности. На обратной дороге он только и думал, как к красавице подступиться, видя строгую над ней опеку. Он даже как-то охладел к тому, чтобы занять родительский пост. В Новгороде это встречалось довольно часто. После Юрия Мишинича пост занял его сын Варфоломей, после Михаила Климовича - Семён. Были и другие факты. Но всё это не делалось по чьей-то воле. И самому надо было стараться. Это сводилось часто к тому, что надо было "купить" умелых крикунов, болтунов. Вот этим-то делом Фёдор и занимался. А тут эта девка выбила всё из головы. Его так потянуло туда, что он не знал, что с собой делать. Останавливало одно: грозный взгляд старой Марфы.
Выждав какое-то время, Фёдор отправился туда вновь. Ехал, а у самого сердце так и стучало: не завернёт ли старая назад? Скажет: "Забирай отца, и чтобы я вас здесь больше не видела". А кто лечить-то будет? Нет. Обошлось, слава богу. Он даже словом с Марфой-младшей обмолвился. А тут бабка попросила, чтобы он раздобыл корень глухариный. В четыре дня обернулся, обрадовался Фёдор, да рано. Никто в Новгороде о таком корне не слышал. Но кто-то всё же подсказал, что в деревушке Комаровка живёт одна бабка Селиверстовна. Она знает.
До Комаровки вёрст полтораста киселя хлебать. Ничего. В четыре дня обернулся боярин, и корень этот разыскал. Им, оказывается, глухари лечатся. Клювом землю роют. Приехал он, как герой. Даже бабка посмотрела на него ласковым взором. Перед отъездом спросил:
- Чё ещё надоть?
И опять - назад. Батяня не нарадуется сынку. И всё перед старой Марфой гордится: вот, дескать, сын так сын.
- Разуй глаза, старый. Эх! - и покачала головой.
Старик стал приглядываться и подметил, что сыночек сидит с ним, а сам с Марфуши глаз не спускает.
Сынок боярина был видный мужик. Высок, крепок телом. Лик приятный. Кудри чёрные, в кого? Глаза огненным блеском горят. Трудно устоять перед таким, а неопытной девице - тем более. Выбрав удобное время, отец, взяв сына за воротник, подтянул его к себе и зашептал на ухо:
- Вижу, как горят твои глазки, глядя на деву. Уж больно хороша она. Но... учти, если только подумаешь обидеть её, прокляну, лишу тя наследства. Понял? - и вдруг с силой, где только взялась, оттолкнул его. - Ступай.
Фёдор вышел на улицу. Ладонями провёл по сырой траве и обтёр пылающее лицо.
- Ну, дед..! - вырвалось у него из груди.
Вскочил на коня и, словно тот был в чём-то виноват перед ним, принялся его нахлёстывать. Но как Фёдор ни мчался, но уйти от того, что так глубоко вопию в его сердце, оказалось невозможным.
Глава 18
Ночь. Тишина. Только иногда нарушал её зловеще-сиплый крик сыча. В Вильно, во дворе великого князя, топчутся около сотни человек. Но не горят факелы, люди говорят вполголоса, не иначе что-то затевается. И это правда. То снаряжается в далёкий путь посланец Олгерда Кориант, волынский князь. Из всех братьев Гедиминовых, этот был, пожалуй, самый безвольный, трусоватый человек, поддающийся чужому убеждению. Хотя был не дурак, разбирался неплохо в европейской политике. Вот такой-то человек и понадобился Олгерду. Уж очень ему хотелось не мытьём, так катаньем, подорвать устои Московии, которая, как понимал великий Литовский князь, стояла на его пути. Он боялся и того, что пока ещё маленький русский Гедиминович, по прозванию княжич Василий, в своё время может претендовать и на Великое Литовское княжество.
И вот они стоят втроём: Олгерд, Кейстут и Кориант. Олгерд и Кейстут дают наставления брату. Тот слушает вполуха. Душа его трепещет. Он считает, что его посылают в пасть чудовища. Но на вид он бодр и решителен. Он не был бы таким, если бы знал, что его младший брат недавно бежал в Москву. И повода! московскому князю о литовской поездке в Орду. А кто знает, какие у московского князя отношения с Ордой? Слухи доходили, что они живут чуть ли не душа в душу. Хотя... всё в этом мире меняется, даже братья... и трудно уследить за быстрой сменой происходящего. Последние объятия - и отряд осторожно выезжает на дорогу. Их никто не провожает. Лишний шум вреден.
И вот Кориант со своими людьми достиг северной части Дона. Казаки, заранее получив от литовцев хорошую плату, пропускают их через "свои земли". Впереди - Орда. Ходу до неё несколько месяцев. Путь не ближний и почти не знаком. Отряд у Корианта небольшой, всего сотня человек. В Литве решили, что если кто-то нападёт, то не спасёт и тысяча. А с сотней менее заметны.
Вот наконец-то показались золочённые полумесяцы Это был Сарай-Берке. Удачно переправились через Волгу. Впереди показались конные отряды. Сердце князя дрогнуло. Что его ждёт? Узнав о случившемся, Кейстут проследовал в кабинет Олгерда и нашёл его там, стоявшим молчаливо у окна. О том, что к нему идёт брат и с каким настроением, князь догадался по тому грому, который тот учинил, топая, как хороший конь. Прямо с порога, хромовым голосом, заговорил нежданный гость.
- Ты уже знаешь? - провопил тот.
Олгерд не торопясь повернулся и спокойно ответил:
- Знаю.
Это он только делал вид, что спокоен. А по его злому, дышащему гневом, лицу, брат понял: князь сильно переживает. Но жалеть его не думал. Надо было жалеть себя. Тут каждому было ясно: если хан схватил их брата, то понятно, что он выдаст его Московии. А это говорит о том, какая между ними связь. А вдруг?.. Об этом страшно было думать. Погибнет всё! Вернее, не всё. Они погибнут, это верно!
- Ты когда-то мне говорил, что с Московией надо дружить. А сам? В который раз ты скрытничаешь. Хочешь доиграться?
Кейстут не знал о замыслах брата, а тот молчал. Тогда Кейстут довольно грубо схватил его за плечо и повернул к себе.
- Мы когда-то договорились: ничего не скрывать друг от друга. Аты?..
- Прости меня, брат, - ответил Олгерд, - я не потому не говорил, что не доверяю тебе. Нет. Но, извини, я уже тебе говорил, что не доверяю твоей горячности, когда ты необдуманно можешь ляпнуть лишнего. А насчёт политики запомни: она - это собачий хвост. Куда муха сядет, туда он и воротит.
После этих слов оба рассмеялись. Кейстут посмотрел на Олгерда:
- И что будем делать?
Губы Олгерда задрожали в улыбке:
- Мириться! И даже больше! Родниться.
Кейстут заморгал глазами: что он слышит? Родниться? Да в уме ли брат?
- Родниться? - неуверенно повторил Кейстут. - Как? - голос его звучал уже примирительно.
- Очень просто! - Олгерд взял под руку брата повёл его вдоль длинного стола. - Хоть мне тяжело и жаль... - он остановился, высвобождая руку, - но ты забыл, что я недавно остался...
- Вдовцом! - заканчивая за него, воскликнул Кейстут, ударяя себя по лбу. Видать, голова его заработала. - Так и Люберт вдовец!
- Ты прав, брат. Вот мы и пошлём сватов к Симеону; пусть отдаст нам в жёны новых русских княгинь.
- Ну, ты и молодец! - восхищённо воскликнул Кейстут и ударил брата в плечо.
Тот даже пошатнулся.
- Слушай, - сказал Олгерд, - я тебе щас скажу одну тайну, только ты так... не дерись.
Кейстут рассмеялся от всего сердца. Так могут смеяться только честные люди, искренне любящие или ненавидящие.
- Ладно, брат, говори, я слушаю, - и ударил себя в широкую груда, - буду нем!