- А где они? - вставил Григорий, глядя в окно.
Боярин намёк своего служки понял.
- Да, где они?
- Щас! - Ульяна, чуть приподняв подол, ринулась к двери.
Вскоре за ней вошли дитяти. В дверном проёме им пришлось наклонить головы. Первый, видать, старший, был с перевязанной щекой. У второго подвязана рука не совсем чистой тряпицей. Третий был с костылём. А четвёртый... У него был такой фингал, что закрывал весь глаз. Глядя на эту команду, боярин не мог сдержать смеха.
- Дитяти! - смеясь и показывая на них пальцем, он смотрел на Григория.
И тот не мог сдержать смеха. Отсмеявшись, спросил:
- Так сколько их было, этих аспидов?
- Да один! - надрывным, слёзным голосом ответила Ульяна.
Боярин переглянулся с писарчуком.
- Один! - не без удивления переспросил Осип.
- Да, один - повторила она.
- За что?
- Да... етот аспид... Ягор хотел лишить дочку мою, Марфу, невинности.
- Невинности?
- Да, да... вот те крест! - Ульяна взмахнула рукой, но креститься не стала.
- Где твоя... как её?
- Чё... привести? - Ульяна смотрит на боярина.
- Приведи, - кивнул тог головой.
Вскоре она привела дочь. Та вошла робко, с низко склонённой головой, отчего коса упала и едва не волочилась по полу. Когда они подошли, боярин приказал:
- А ну, красавица, подыми-ка голову. Глаза твои хочу видеть.
Марфа, подняв голову, так и прожгла боярина своими глазищами. Тот даже заёрзал в кресле. А в голове зазвенело: "Хороша девка! Хороша!" Посуровив, он спросил глуховатым голосом:
- Скажи, мать правду сказала, что тот аспид... как его...
- Да Егор, - подсказал писарчук.
- Егор, правда, хотел лишить тебя... чести?
- Кто... Егор? - дочь посмотрела на мать. - Да чтоб Егор... матушка... Да ты не права! - Марфа зарыдала.
Плач её был такой искренний, такой сердечный, что боярин не выдержал и приказал:
- Ты, Ульяна, отведи её! - сказав, он посмотрел на Григория.
- Пущай приведут аспида! - не без улыбки сказал Григорий.
А дома у Прасковьи беда. Егор второй день не поднимался с постели. "Хворый, что ли?" - думает мать. Но сколько она ни прикладывали ладонь ему на лоб, тот был холодный. Если Прасковья начинала его расспрашивать, в ответ слышала одно:
- Отстань, матушка!
Походит, походит мать вокруг - и опять к Егору. И опять тот же ответ. Не выдержала - и к Ивану, который шил хомут.
- Да я - то чё... зови Милантию.
Милантия, древняя старуха, на селе слыла как лучшая знахарка.
- Да, наверно, пойду. Ты не против, ежели ей курицу дам?
- Ту, которая плохо несётся, - ответил Иван, шилом прокалывая очередную дырку.
Но до знахарки дело не дошло. С боярского двора прибежал холоп и потребовал, чтобы Егор срочно шёл к боярину.
- К боярину?! - не без испуга спросила Прасковья. - Зачем?
Тот только пожал плечами.
- Слышь, Яван, Егора к боярину кличут!
- Слышу! - он снял с колен недошитый хомут и отложил его в сторону.
Отряхнув портки, поднялся. Подойдя к Егору, повернул его к себе.
- Ты чё натворил? - грозно спросил отец.
- Да ничё... батяня! С чего ето ты взял.
- С чего. С чего, - передразнил тот, - пошто тя к боярину кличут?
- Мня... к боярину? - словно проснувшись, спросил сын.
- Нет... мня! - с раздражением буркнул отец и добавил: - Пошли! Да живей.
- Входи, входи, аспид! - проговорил Осип Захарович с любопытством глядя на входящего парня.
Стоило ему сделать несколько шагов, как он влюбил в себя боярина. Высок, худощав, широкоплеч - всё говорило о его недюжинной силе, ловкости. Мужественное лицо, смелый, не без дерзости взгляд. Да, теперь понятно, почему Марфа пошла противу матери.
- Это ты их? - спросил он у подошедшего Егора, кивая в сторону братьев.
Тот не стал отпираться:
- Я! - не без вызова ответил парень.
- Ты знаешь, что за это положено?
Егор отрицательно покачал головой и сказал:
- Это они на мня напали.
- Ишь, ты! На тебя напали! Они вон какие, - боярин посмотрел в сторону братьев, - а на тебе даже царапины нету!
- Есть. Шишка! - Егор склонил голову и показал пальцем на шишку, прикрытую вьющимися густыми волосами.
Боярин рассмеялся:
- Ишь ты, шишка! А вон у того верзилы, глянь.
Егор повернулся.
- Вишь, как челюсь отвисла. Да ён месяц жрать не будет.
- Не будет, не будет, - встряла Ульяна, - ето ты, асп...
- Замолчь! - рявкнул боярин. - Григорий, - официальным тоном обратился он к писарчуку, - что же положено за это преступление?
Тот полистал какие-то страницы и, прищурив глаза, ответил со вздохом:
- Тридцать рублёв!
- Тридцать рублёв? - раздался чей-то с надрывом голос.
Все повернули головы. Никто не заметил, как вошёл Иван.
Он упал на колени и пополз к боярину.
- Господин ты наш, прости. Да и где я возьму тридцать рублен? Я и рубля в глаза не видел. Прости! Не губи христианские души! - он ткнулся лбом в пол.
- Ладно! Так и быть. Ты, Егор, - он повернул голову в сторону парня, - поедешь со мной, в Новгород. Там ты отработаешь.
- Я, в Новгород? - вырвалось у Егора.
- Поедить, мил господин, поедить, - завопил от радости отец, - и те, боярин, наш низкий поклон, - Иван опять лбом бьёт половицу, - за твою доброту! Да хранит тя Господь!
- Идите! Сына к отъезду собирать! Гриш, дашь руль этим, - он кивнул на братьев, - пущай у Милантии полечутся.
Иван, проходя мимо Ульяны, чтоб не видел боярин, показал ей кукиш и прошептал: - Змеюка!
- Ты сам змей! - так же тихо ответила кума и состроила рожицу.
А вечером дома у Марфы загорелся такой сыр-бор, что впору было бежать из дому. Когда вернулся вечером Фёдор и узнал о случившемся, он ринулся на Марфину половину. И точно бы изувечил дочь, если бы не мать. На неё как-то подействовал недавний разговор с кумой. Мать встала ему на пути:
- Уймись! Не тронь! - заорала она.
Но Фёдор, как котёнка, отшвырнул её в сторону. Тогда Ульяна в горячке выхватила из ступы пест и так прошлась им по спине муженька, что тот, как сноп, упал к её ногам.
- Ещё шаг, - взревела она, - убью!
Фёдор свою Ульяну такой ещё не видел. Когда она угрожающе взмахнула, муж поднял руку и стал отползать в сторону со словами:
- Ты чё? Ты чё?
Оказавшись на безопасном расстоянии, он поднялся и направился к двери. Прежде чем её открыть, повернулся к Ульяне и зло бросил:
- Отдам за Прокла!
Муж это сказал таким тоном, что Ульяна поняла: здесь он не отступит. Прокл был сопливым сыном старосты. Это была просто месть. Месть жене за то, что она подняла на него руку. Такое в жизни бывает. Помутившиеся на миг мозги делали детей несчастными на всю жизнь. Потом, когда всё вставало на своё место, поправить что-либо было поздно. Сам потом мучился остаток своей жизни. Но что упало....
Глава 2
Давно это было. Очень давно. Все описания того времени превратились в прах. Что сгорело, что сопрело, что разбито, что зарыто. Но не надо отчаиваться. Всё может быть. Будет какой-нибудь любитель сельской жизни обустраивать своё жильё-быльё, начнёт копать, чтоб деревце посадить, баньку сладить... и, бах - его заступ наткнётся на что-то твёрдое. Кто-то, выругавшись, бросит копать, уйдёт на другое место, а кто-то захочет продолжать копать и дальше. И отроет он каменную плиту. Позовёт соседа. Вместе они её достанут. Увидят, что это не просто плита, а могильная и с какими-то знаками. Под ней скелет сохранился. Почешут затылок: что делать? Могут решить и так: они не убивали, никого не хоронили. А банька нужна. Извлекут кости и выбросят где-нибудь в лесу. А плиту разобьют, чтоб никто не узнал о находке и не мешал докапывать траншею под фундамент.
А может быть и другое. Позовут учёных, те и прочитают, что здесь покоится прах древнего короля пруссов Вейдевута. "Кто такой?" - заинтересуется копатель. А если будет упрям, узнает он следующее. Да, был когда-то и правил в этих местах прусский король Прутено. Тогда короли были не такие, как сейчас. Им самим подчас приходилось о себе заботиться.
Снарядился король на охоту. Долго бродил он по лесам. Но куда подевалась вся живность, одному Тору известно. Уж решил он возвращаться. Вышел из лесу на полянку. Глянул, а там такой красавец-тур спокойно пощипывает травку, что аж нот пробил короля. Копьё на изготовье. Заходит слева, чтоб наверняка поразить в сердце.