Они выскочили под дождь тоже в ночном одеянии, и мы помчались к полю, в просторах которого, по словам автомобилиста, скрылся наш беглец. Поле это принадлежало самому кроткому и долготерпеливому из наших соседей, Леонарду дю Фю, поэтому я твердо решил сделать все, чтобы Клавдий не натворил бед в его владениях. Но тут вдруг с ужасом вспомнил, что на участке, где мы собирались ловить Клавдия, Леонард недавно посадил анемоны. Я живо представил себе, что будет с аккуратными рядами хрупких растений после того, как там порезвится четырехсотфунтовый тапир, тем более что наш Клавдий из-за своей близорукости вообще плохо разбирал дорогу.
Мокрые насквозь, мы добежали до участка и окружили его. Так и есть, Клавдий был тут. И сразу видно, что он целую вечность так не наслаждался. Погода для него — лучше не придумать. Да и что может быть краше доброго ливня! Клавдий стоял, словно римский император под душем после попойки, задумчиво жуя пучок анемонов. Увидев нас, тапир издал в знак приветствия какой-то чудной визг — будто провели мокрым пальцем по воздушному шару. Было ясно, что он очень рад нас видеть и приглашает вместе с ним совершить ночную прогулку. Однако среди нас не нашлось на это охотников. Мы промокли до костей, продрогли и хотели только поскорее загнать Клавдия обратно. В отчаянии прокричав дрожащим голосом: «Не наступайте на цветы!» — я вывел свой отряд тапироловов на исходную позицию для атаки, и мы с грозным видом пошли на Клавдия. Он посмотрел на нас и понял по нашему виду и жестам, что мы не одобряем его полуночных увеселений в дождь на чужих участках. Ну что же, придется ему нас покинуть… Схватив еще пучок анемонов, Клавдий галопом помчался по полю, оставляя за собой широкую черную полосу. Можно было подумать, что тут прошел взбесившийся бульдозер. Облепленные грязью, мы кинулись за ним вдогонку, скользя и спотыкаясь в ночных туфлях. Разве тут разбежишься, если ноги вязнут в грязи и вы к тому же стараетесь не наступать на цветы. Помню, труся среди грядок, я мысленно наказал себе попросить Леонарда впредь сажать цветы пореже, тогда нам легче будет ловить сбежавших животных.
Как ни безжалостно обошелся Клавдий с цветами, худшее было впереди. Мы-то надеялись выгнать его на соседнее поле, где было пастбище, а он вдруг круто повернул и ринулся прямо в сад, прилегающий к усадьбе Леонарда дю Фю. На секунду мы застыли на месте. Вода лилась с нас ручьями.
— Ради бога, — воззвал я, — выгоните это мерзкое животное из сада, пока оно там все не испортит.
Не успел я договорить, как раздался звон стекла. Ну конечно, этот близорукий Клавдий, мчась, как всегда, напролом, сокрушает стеклянные колпаки, которыми Леонард накрыл нежные ростки. Пока мы собирались с мыслями, тапир уже решил, что в саду Леонарда совсем неинтересно, пробил зияющую брешь в артистически подстриженных кустах живой изгороди и резвой рысцой скрылся в ночи. Курс, который он теперь избрал, не сулил нам ничего хорошего. Впереди было небольшое озерко, и Клавдий бежал прямо к нему. Тапиры — превосходные пловцы, они очень любят воду и могут подолгу нырять. Разыскивать тапира в мутном водоеме площадью в четверть акра, да еще в дождь, да еще в такую тьму, потруднее, чем искать иглу в стоге сена! С удвоенной энергией бросились мы в погоню и в последнюю секунду настигли Клавдия. Я увидел перед собой его круглый зад, сделал отчаянный бросок и (это был не столько точный расчет, сколько везение) ухитрился схватить беглеца за заднюю ногу. Через тридцать секунд я пожалел, что не промахнулся. Лихо брыкаясь, Клавдий лягнул меня в висок так, что из глаз у меня посыпались искры. Он опять перешел на галоп, а я постыдно волочился за ним по грязи.