Очевидно, переезд через океан способствовал нерадостной перемене в матери: до отказа набитые загоны и обращение как со скотом - совсем не то, что ей представлялось. А еще осознание, что она никогда не приживется в новой стране, заставляло ее взрываться по любому поводу. Ах, если бы ее мать тоже работала у Тиффани! Я чувствовала, что красота этой работы и доброта девушек смягчили бы ее. Женщина не может оставаться черствой, когда все вокруг - истинная прелесть.
Когда я переступила порог входной двери дома № 4 на Ирвинг-плейс, гостиная была полна народу, стоял шум от криков и рукоплесканий. Джордж в носках танцевал на столе, вызывающе виляя узкими бедрами, выпячивая плоскую грудь, вращая плечами, крутя над головой красным носовым платком.
- Что случилось?
- Это хучи-кучи! - прокричал он.
- Маленькая египтянка исполняла этот танец "Мидвей Плейзенс", - объяснил Хэнк, - одетая всего-навсего в бахрому и вуаль. Тысячи посетителей были восхищены, понимая одновременно, что это скандал.
- Я-то все время думала, что выставка посвящена искусству и ремеслам, - изрекла миссис Хэкли.
- Так и есть. Танец живота - вид искусства. - Джордж быстро вильнул бедрами, бросил свой носовой платок миссис Хэкли. - А чтобы исполнять его, требуется профессиональный навык.
Миссис Хэкли отшвырнула от себя носовой платок с таким видом, как будто это ее панталоны.
- Прошу прощения, джентльмены, - вмешалась Мерри. - Убирайся с моего стола, Джордж Уолдоу, или я так огрею тебя дубинкой по заднице, что ты полетишь прямехонько в Дублин!
В попытке искусить хозяйку Джордж качнул задом в ее сторону, затем спрыгнул вниз и протянул раскрытые ладони для сбора денег.
- Кто из вас разрешил ему вести себя так легкомысленно? - добивалась Мерри.
- Никто. Наш Джордж не нуждается в запросах на разрешения, - ответила я. - Расскажи нам о выставке.
- Дорога до входа была длиной в милю, - сообщил Джордж.
- Определенно зрелище для людей с невзыскательным вкусом, - насмешливо подтвердил Хэнк. - Цирк Барнума, представление с Дикого Запада Уильяма Коди и аттракцион замок Бларни. - Он кивнул Мерри, которая явно обиделась на такую оценку.
- Было огромное колесо, высотой больше чем двадцать пять этажей. - Джордж изобразил своими руками огромную арку. - Наш ответ Эйфелевой башне. Но на нем можно было кататься, по шестьдесят человек в кабине.
- Можно было увидеть весь Белый город, построенный между каналами, с сотнями гондол и гондольеров. До чего красивые парни, их выписали из Венеции, - добавил Хэнк.
- Шестьсот акров мостов, арок, храмов, дворцов, памятников, висячих садов. - Джордж размахивал руками. - Ночью они превращались в сказку.
- Сверкая электричеством, в три раза превышающим потребление всего Чикаго, - вставил Хэнк, неутомимый охотник за фактами. - Люди приехали со всего мира. Ожидается, что к концу выставки ее посетят двадцать семь миллионов. Это примерно половина населения страны.
- Верится с трудом, - съязвила миссис Хэкли.
- Гид признался, что отвечал на сотню вопросов в час, и три четверти из них были об одном и том же. - Хэнк взглянул на меня. - "Где экспонат Тиффани?"
- Правда?
- Честно говоря, возможно, они имели в виду "Тиффани и Ко", чтобы увидеть бриллиант в сто двадцать пять каратов, вращающийся и испускающий искры. Был там еще один поменьше, всего семьдесят семь каратов, вместе с чрезвычайно дорогим ассортиментом ювелирных изделий, драгоценных камней, тиар…
- А как насчет "моего" Тиффани?
- Часы, хрусталь и серебро невиданной красоты. Даже серебряные шпоры с гравировкой.
- О, чудо из чудес. Уверена, лошадь несется галопом быстрее, если ее подгоняет произведение искусства, - высказалась я.
- Револьверы "смит-и-вессон", изготовленные из серебра и инкрустированные бирюзой и ляпис-лазурью.
- Я бы предпочла быть убитой из ружья с бирюзой, нежели с ляпис-лазурью.
- А еще золотые и серебряные вазы, братины, блюда, украшенные огромными жемчужинами, нефритом, резными камнями, - не унимался Хэнк.
- Расскажите мне о часовне! - потребовала я.
- И великолепная серебряная чаша для льда, украшенная эмалевыми листьями падуба и перламутровыми ягодами. Ее поддерживают два белых медведя, окруженные большими кусками горного хрусталя, изображающими льдины, проглядывающие меж сосновых игл и шишек, сработанных из серебра. Такое великолепие заставило меня содрогнуться.
- Перестань дразнить. Как же насчет "моего" Тиффани?
- Пятьдесят четыре медали против пятидесяти шести его отца, - отрапортовал Хэнк. - Их совместный павильон был удачно расположен в центре гигантского Здания производства и свободных искусств, самого большого здания в мире.
Джордж с важным видом заявил:
- Несомненно, ваша часовня стала самым оригинальным вкладом в эту выставку.
Я прижала ладонь к губам.
- Люди были поражены тем, что экспонат окружает их, что они могут беспрепятственно входить внутрь произведения искусства, а не смотреть на нечто неприкасаемое за музейным шелковым шнуром, - продолжал Джордж. - Вы попадали под огромную электрическую люстру в форме креста, не имеет значения, с какого направления смотрели на нее. Зеленый огонь светился за изумрудным стеклом.
Он вытащил из нагрудного кармана небольшую записную книжку.
- Алтарь - из белого мрамора с мозаичным передом из переливающегося стекла, перламутра, оникса и алебастра. К нему ведут ступени, выложенные мозаикой, и становился виден шатер, украшенный филигранью из бронзы, янтаря, раковин морских ушек и нефрита. За ним мозаичные розово-зеленые колонны несут на себе широкие концентрические арки.
- А мое панно с павлинами?
- Потрясающее. Его окаймляли арки, и оно было вставлено в стену из черного мрамора, что придавало ему дополнительный блеск. Свет из электрической люстры пускал блики по ограненным кускам стекла, о которых вы говорили. Триумф, Клара.
- Посетители шли толпами и днем и ночью, - поведал Хэнк. - Их очень привлекало, что ваши витражи подсвечивались сзади электрическим светом, который рассеивался через пластину молочного стекла, так что это было подобно дневному освещению.
- И что люди говорили об этом?
Джордж бросил на меня любящий взгляд.
- О, Клара, - он испустил глубокий вздох, - посетители были околдованы. Они снимали шляпы и понижали голос, будто находились в святом месте.
Книга вторая
1895–1897
Глава 9
Изумруд
- Я предлагаю тебе руку и сердце. - Джордж опустился на одно колено на пол. - От имени моего брата.
Я рассмеялась.
- Вставай, Пак. В его распоряжении было больше двух лет, чтобы сделать это лично, если бы он захотел.
Я разложила свои штопаные шелковые чулки на кровати рядом с новой изумрудно-зеленой юбкой, которая была мне далеко не по средствам. Джордж выбрал ее во время вылазки за покупками, чтобы я надела обновку в этот вечер для выхода с его братом. Мои хитрые уловки в виде черного атласного пояса и пышной верхней части рукавов белой блузки из органзы должны были зрительно уменьшить мою талию.
- Волшебство в любовных интригах срабатывает только в комедиях Шекспира да итальянской опере, - высказалась я. - У Шекспира - счастливый конец, а вот в музыке… Ну, ты знаешь, чем кончается большинство опер.
- Лебединой песней. - Он опустил голову.
- Замужество - рискованное предприятие даже в самых благоприятных условиях, не говоря уж о том, когда оно устраивается эльфом.
- Эдвин томится по тебе. Восторг лишает его речи. Он опасается, что ты откажешь ему. - Джордж поднялся с колен и заходил кругами, подстегиваемый этой мыслью. - Это был бы восхитительный союз: отважная Новая женщина и Новый мужчина-идеалист.
Я пристально посмотрела на Джорджа, немного моложе Эдвина, более деятельного, обладающего более созидательным духом, более опьяненного жизнью.
- Мне был бы предпочтительнее ты, - мягко произнесла я.
- Нет, так не пойдет. Два художника в супружестве обречены не ужиться.
- Я бы изъявила желание стать постоянной добытчицей, хотя уже не у консервативного мистера Тиффани, а ты мог бы продолжить общение с Хэнком и Дадли.
Он потрепал меня по щеке.
- Чрезвычайно великодушно с твоей стороны, но это не доставит тебе удовлетворения, ты прекрасно знаешь. Да и подпортит твою репутацию.
- Просто мне взбрела в голову такая шальная мысль.
- Кроме того, я - безответственный. Он - ответственный. Я - капризушка. Он - просто душка. - Джордж произнес это в рифму и тут же сам захихикал над своим остроумием.
- Верно. Ты - капризный.
Джордж и Эдвин были братьями по крови, но не по темпераменту. В то время как Эдвин всего-навсего читал о великих художниках прошлого, Джордж сам являлся художником и дизайнером. Когда температура опускалась ниже сорока градусов, Эдвин становился угрюмым, Джордж же сходил с ума по катанию на коньках. Эдвин методично откладывал половину своего жалованья, Джордж столь же добросовестно транжирил все - на краски и холст, билеты в оперу и на концерты, ужины в отеле "Уолдорф" - и нередко был вынужден обращаться к Эдвину, чтобы тот помог ему продержаться. Для Джорджа "гуманность" означала наслаждение искусством и театром. Для Эдвина - ожесточенно борющихся за выживание иммигрантов на Нижнем Ист-Сайде. Я ссуживала Эдвина серьезными, навевающими уныние социальными романами, типа новой книги Стивена Крейна "Мэгги: история уличной девушки". С Джорджем я обменивалась фривольными шуточками и распевала популярные песенки.