- Сохранишь ли ты тайну исповеди? - спросила она. И когда он уверил ее в этом, она рассказала, почему Кальв уехал из дома. В заключение она сказала, что священник Йон считает, что Кальв стал пилигримом, хотя она сама сомневается в этом.
Епископ ничего не ответил, но по выражению его лица она поняла, что он тоже сомневается в том, что Кальв стал пилигримом.
- Я буду молиться за него, - сказал он. - За вас обоих, - добавил он.
- Я поняла, что Вы имеете в виду, говоря о святости короля Олава, - сказала Сигрид, - но когда я увидела его гроб в церкви Клемента, мне показалось, что я слышу крики из Мэрина.
- Бедное дитя, - сказала он, и голос его был мягок.
Она медленно повернулась к нему. Меньше всего она ожидала от него сострадания, в особенности после того, что сказала ему.
- Посмотри вокруг себя! - сказал он. - Разве ты не замечаешь самого великого чуда? Зло, причиненное людям королем Олавом, Господь обратил в благодеяние! Его смерть и последующее солнечное затмение привели людей к христианству. И не путем принуждения, как он делал это при жизни, а путем глубокого проникновения в сердца людей, чего, как я полагал, можно будет добиться только на протяжении нескольких поколений. Взгляни на происходящие теперь чудеса! Если и правда то, о чем ты говоришь, и есть какие-то преувеличения, то вправе ли мы осуждать людей за то, что они верят в это?
Сигрид задумалась.
- Если я и поверю в какое-то чудо, так это в то, что у Турира зажила рука, - сказала она.
- У какого Турира?
- У моего брата Турира Собаки. После сражения при Стиклестаде он сказал, что во время битвы был ранен в руку; большой палец был почти отрублен. Но когда он вытаскивал из тела короля свое копье, из раны конунга полилась кровь, и рана у него на руке вмиг затянулась.
Епископ уставился на нее.
- Ты уверена в этом?
- Я уверена в этом настолько, насколько могу быть уверенной, не видя все собственными глазами. Турир показывал мне свою руку, между большим и указательным пальцами был шрам, похожий на нить. Но я тогда не поверила ему. Я сказала, что во время битвы его могли ударить по голове.
Гримкелль покачал головой и рассмеялся.
- Сигрид! Сигрид! - сказал он. - Что может заставить тебя поверить в это? Если ты даже увидишь перед собой распахнутое врата рая и короля Олава возле трона Всевышнего, то я не уверен, что это убедит тебя. Ты не раз могла уже убедиться в том, что люди верят в то, во что они хотят верить, не обращая внимания на окружающих.
Сигрид захотелось возразить ему; она вспомнила, что нечто подобное ей самой однажды пришло в голову; это было вскоре после рождения Суннивы. Находились такие, которые считали, что она похожа на Кальва, и Сигрид подумала тогда, что люди видят то, что хотят видеть.
Она стала припоминать, не страдала ли сама подобной слепотой.
Но епископ снова стал серьезен.
- Ты говоришь о Мэрине, - сказал он, - ты говоришь, что когда была у гроба короля, то слышала доносящиеся из Мэрина крики. Я хочу, чтобы ты сегодня снова пошла в церковь Клемента и преклонила там колени. И если ты еще раз услышишь крики из Мэрина, тебе не следует думать о короле Олаве. Тебе следует думать о епископе Гримкелле, который до конца дней своих будет отпускать грехи за то, что произошло не только в Мэрине, но и в Намдалене и многих других местах. Ведь это он виновен, он, богоотступник.
Опустив голову, Сигрид молчала.
- Мы не смеем налагать на короля покаяние за его грехи! - вдруг воскликнул епископ. - Знаешь, какое покаяние он наложил на самого себя? Когда он совершил грех, работая в воскресенье, он сжег в ладони щепки, которые настрогал!
Многозначительно помолчав, он добавил:
- Надеюсь, теперь ты поверишь в святость короля, и это все, что я могу сказать тебе.
Он встал. Она тоже поднялась.
- Мне нужно время, чтобы подумать, - сказала она, - но я начинаю все понимать…
И она преклонила колени, чтобы получить благословение.
Сигрид сдержала данное Хелене обещание. Отправившись утром из Каупанга, они остановились у Ладехаммерена и вышли на берег, чтобы взглянуть на стапели, оставшиеся от "Длинного Змея".
Во взгляде Хелены было почтение, когда она осторожно касалась рукой стапелей. Потрепанные временем и непогодой, они все еще давали представление о размерах и формах "Змея".
Хелена была оживлена и разговорчива, и Сигрид осторожно намекнула на то, что ей нужно выйти замуж.
- Мне хотелось бы, чтобы ты прекратила говорить об этом, - ответила Хелена.
- Если бы я только знала, почему ты не хочешь этого… Это не идет на пользу ни тебе, ни твоим воспоминаниям о Грьетгарде.
- Разве ты не понимаешь, что я буду чувствовать себя неверной по отношению к Грьетгарду, если сделаю это?
Сигрид тяжело вздохнула. Она и сама раньше думала так об Эльвире. Но по своему опыту она знала, что жизнь устроена иначе. В жизни был еще и другой смысл, и только в любовных песнях люди умирали от тоски. Тем не менее, слова Хелены пробудили в ней какое-то мучительное чувство, и внезапно она пришла в ярость.
- Грьетгард никогда не вернется назад, Хелена, - жестко произнесла она, - а сын Квама наверняка еще не нашел себе другую; тебе будет хорошо, если ты выйдешь за него замуж.
Хелена долго смотрела на нее.
- А тебе хорошо с Кальвом? - спросила она.
Сигрид прикусила губу.
- Я начинаю думать, что если мне и плохо с ним, то в этом моя вина, - ответила она.
- Ты не должна мне больше говорить о том, чтобы я вышла замуж, - серьезно продолжала Хелена, - иногда я подумываю о том, чтобы уйти в монастырь или жить отшельницей, посвятить свою жизнь Богу. Я думаю о том, чтобы жить в маленькой келье, одной, и всю свою жизнь молиться за Грьетгарда и спасение его души, а также за своих родителей и всех, кто в этом нуждается.
- Ты говорила об этом с Энундом?
Хелена кивнула.
- Он сказал, что боится, как бы я не покончила с жизнью. Тогда жертва была бы напрасной. Он говорить, чтобы я еще раз все обдумала. И если наступит день, когда я почувствую, что жизнь еще может мне что-то дать, тогда как Бог значит для меня еще так много, что я могу добровольно посвятить ему себя, мы с ним еще раз поговорим об этом.
- Ты понимаешь, что он имел в виду?
- Не совсем, - призналась Хелена, - но если придет день, о котором он говорил, я узнаю его, - убежденного добавила она.
- И ты ждешь этого дня?
- Да.
- Я не буду больше приставать к тебе, - сказала Сигрид. И когда они вернулись обратно на корабль, она смотрела на девушку с уважением.
Когда они подходили к Эгга, на пристани стоял чужой кнарр. Сигрид показалось, что он похож на корабль Турира Собаки.
Гребцы работали, и Тронду не сиделось на месте: он вылез за борт и попробовал пробежаться по веслам. Это закончилось тем, что он очутился в воде, но не сдался, вылез из воды и снова забрался на весло.
Сигрид пыталась остановить его; она говорила, что вода холодная. Но Ивар Гуттормссон засмеялся и спросил, не хочет ли она помешать мальчику стать мужчиной.
Сигрид подумала, что из Грьетгарда и Турира получились мужчины и без всех этих шалостей. Но она понимала, что препятствовать бесполезно, и оставила его в покое.
На пристани стоял Турир Собака; Сигрид была права, это был его корабль.
Поднимаясь вместе с ней в усадьбу, он сказал, что прибыл днем раньше и намеревается отправиться в Каупанг, чтобы засвидетельствовать перед епископом, что его рана зажила от крови короля Олава.
И он был разочарован, когда Сигрид сказала ему, что уже сообщила об этом Гримкеллю.
- Я не мог приехать раньше, - сказал он, - я отправился в путь, как только на севере стало известно о предстоящем деле короля.
- Думаю, что епископ с удовольствием выслушает все это из твоих уст, - сказала Сигрид. - Я не такая уж хорошая рассказчица.
- Ты веришь в то, что я сказал тебе правду?
- Разве я не видела твою руку?
Они остановились, и он вытянул вперед руку. Шрам все еще был виден, и она ощутила его; он слегка выступал на коже.
- Я верю тебе, - наконец сказала она.
- Слава Богу! - ответил он. И они продолжали путь наверх. - После Каупанга я думаю отправиться в Англию, - сказал он, - чтобы рассказать королю Кнуту о случившемся и засвидетельствовать перед ним, что Олав действительно был святым.
- Не думаю, что это очень понравится королю Кнуту.
- Дело не в том, понравится это ему или нет, Сигрид. Я всегда ставил власть и богатство выше порядочности. Помнишь, как Эльвир однажды поинтересовался, что властвует надо мной, я сам или серебро?
- Еще бы мне не помнить это, - ответила Сигрид, - как раз тогда ты и Эльвир поссорились.
- Да, - сказал Турир, - возможно, я бы меньше рассердился, если бы слова не попали в цель.
- Впоследствии Эльвир пришел к выводу, что был чересчур жесток с тобой.
- В самом деле? - с улыбкой спросил Турир. - Значит, мы навечно остались с ним друзьями.
Немного помолчав, он сказал:
- Я собираюсь отправиться дальше Англии: на покаяние в Рим, а то и в Святую землю…
- Ты хочешь покаяться в том, что убил короля Олава?
Турир рассмеялся.
- Сразу после битвы, в прошлом году, я исповедовался у Энунда и получил отпущение грехов. И я выполнил покаяние, которое он наложил на меня. Грех ведь не становится больше оттого, что короля объявили святым…
- Зачем же тебе тогда отправляться на юг?