Средство от застенчивости
За дверью переминался с ноги на ногу высокий, тощий, усталый человек в цилиндре и сюртуке; он ровно двадцать часов уже гонял по обычному своему делу, пользуя воображаемые немощи пилюлями и разговорами, подлинные же недуги предоставляя действию самой натуры и подкрашеной водицы. К медицине относился он несколько цинически, отчасти потому, что лишь благодаря излишествам Саут-Кенсингтона он, по собственному убежденью, мог оставаться на плаву, но более же потому, что жена его и перезрелые дочки слишком любили наряжаться. Годами, совершено забывая о бессмертной душе его, они с ним обращались, как с автоматом для завтраков: сунут завтрак в щель, нажмут на пуговку жилета и вытягивают купюры. И следственно он не имел ни партнера, ни ассистента, ни отдыха, ни экипажа; жена и дочки не могли себе позволить такой роскоши. Был он способный, расторопный, вечно усталый, лысый и пятидесятилетний. И еще, как это ни покажется вам странно, он был застенчив; правда, в конце концов он, разумеется, с этим свыкся, как нам приходится свыкаться с дуплом в зубе. Нет, свойств девичьего сердца лучше было не искать в сердце доктора Кашмора! Он поистине изучил человеческую природу, и воскресное бегство в Брайтон представлялось ему раем и пределом всех мечтаний.
Прайам Фарл открыл дверь, и оба нерешительных господина увидели друг друга в луче уличного фонаря (в прихожей света не было).
- Здесь живет мистер Фарл? - спросил доктор Кашмор, от стеснительности чересчур сурово.
Что до Фарла, он был буквально потрясен тем, что Лик зачем-то разоблачил его фамилию. Кажется, номера дома было бы вполне достаточно.
- Да, - признался он, смущенный и расстроенный. - Вы доктор?
- Да.
Доктор Кашмор ступил во тьму прихожей.
- Как наш больной?
- Даже не могу вам сказать. В постели, лежит тихо.
- И правильно, - сказал доктор Кашмор. - Когда он утром ко мне явился на прием, я ему порекомендовал лечь в постель.
Последовала коротенькая пауза, в продолжение которой Прайам Фарл покашливал, а доктор потирал руки и мычал какой-то резвый мотивчик.
"О Боже! - пронеслась мысль в голове у Фарла. - Да он ведь застенчив. Я уверен!"
Доктора же осенило:
"Ах, боже мой, и этот тоже - комок нервов!"
Тотчас они почувствовали расположение друг к другу, и сразу обоих отпустило. Прайам закрыл дверь, прищемив фонарный луч.
- Ах, тут, кажется, темно, - шепнул Прайам Фарл.
- Я спичкой посвечу, - обнадежил его доктор.
- Большое вам спасибо, - растрогался Прайам.
Вспышка озарила все великолепие бордового халата. Но доктор Кашмор не дрогнул. Чего-чего, а халатов, льстил себя надеждой, он всяких навидался.
- Кстати, что с ним такое, как вы думаете? - спросил Прайам самым своим мальчишеским голосом.
- Не знаю. Простуда! Резкие шумы в сердце. Все может быть. Вот я и сказал ему, что вечером зайду. Раньше никак не удавалось. С шести утра на ногах. Сами знаете что это такое - день практикующего врача.
И печально, устало улыбнулся.
- Очень мило с вашей стороны, что вы пришли, - сказал Прайам Фарл с живым участием.
Он удивительно ярко умел себя представить в шкуре другого.
- Ах, да ну что вы! - пробормотал доктор. Он был глубоко тронут. Чтоб скрыть, до чего он тронут, он снова чиркнул спичкой. - Пройдем наверх?
В спальне свеча горела на ночном столике, пыльном и пустом. Доктор Кашмор придвинул ее поближе к постели, казавшейся оазисом пристойности в пустыне неутешной комнаты; потом нагнулся, чтоб осмотреть больного.
- Он весь дрожит! - тихонько ахнул доктор.
Кожа Генри Лика и впрямь отдавала синевой, хоть на постели кроме одеяла были еще пледы, да и ночь была теплая. Стареющее лицо (ибо он был третий пятидесятилетний мужчина в этой комнате) выразило тревогу. Но он не шелохнулся, не произнес ни слова при виде доктора, только смотрел уныло. Кажется, его занимало лишь собственное хриплое дыхание.
- Из женщин есть кто-нибудь?
Вдруг доктор глянул на Фарла пронзительно. Тот вздрогнул.
- Мы тут сами по себе, - пролепетал он.
Лицо, менее привычное, чем доктор Кашмор, к тайным странностям господской жизни Лондона, такое сообщение могло бы удивить. Но доктор Кашмор и тут не дрогнул, как не дрогнул он при виде бордовой пышности.
- Тогда бегите, принесите горячей воды, - рявкнул он повелительно. - Живей! И бренди! И еще одеяло! Что же вы стоите? Ну! Где тут у вас кухня? Я с вами сам пойду! - он схватил свечу; лицо его выражало: "Да, вижу, от тебя толку мало".
- Мне крышка, доктор, - едва слышно прошелестело с постели.
- Увы, голубчик! - пробормотал доктор себе под нос, пробираясь по ступеням вслед за Прайамом Фарлом. - Если я не волью в тебя чего-нибудь горяченького!
Хозяин и слуга
- Теперь дознанье будет? - спросил Прайам Фарл в шесть часов утра.
Он рухнул в жесткое кресло на первом этаже. Незаменимый Генри Лик был утрачен для него навеки. Он не постигал, как будет теперь жить. Он не мог себе представить своего существования без Лика. И, - мало этого, надвигающийся ужас появления на люди в связи со смертью Лика был попросту непереносим.
- Нет! - обнадежил доктор. - Ах, нет! Я же присутствовал. Острая двусторонняя пневмония! Что ж, бывает! Я выдам свидетельство о смерти. Конечно, вам придется пойти его заверить.
И без дознанья дело принимало самый мучительный для Фарл а оборот. Он понял, что просто всего этого не вынесет, и спрятал лицо в ладонях.
- Где нам искать родственников мистера Фарла? - спросил доктор.
- Родственников мистера Фарла? - отозвался Прайам Фарл, не понимая.
И вдруг он понял. Доктор Кашмор считал, что фамилия Лика - Фарл! Вся душа застенчивого Прайама Фарла встрепенулась, и он ухватился за безумную возможность избежать всякого появления на люди в качестве Прайма Фарла. Да пусть себе считают, что это он, а не Генри Лик, скоропостижно скончался на Селвуд-Teppac в пять часов утра! И он тогда свободен, волен, как птица!
- Да, - подтвердил доктор. - Их следует известить, естественно.
Прайам быстро пробежал в уме каталог собственной родни. Но решительно никого не мог припомнить ближе некоего Дункана Фарла, троюродного брата.
- По-моему, у него их и не было, - ответил он, и голос у него дрожал от сознания собственной отваги. - Разве что дальние какие-то. Но мистер Фарл никогда про них не говорил.
Что было правдой.
Он с трудом из себя выдавливал эти два слова "мистер Фарл". Но когда они слетели-таки с его уст, он понял: дело сделано, возврата быть не может.
Доктор покосился на руки Прайама, трудовые, загрубелые руки художника, вечно возящегося с красками.
- Простите, - сказал доктор. - я полагаю, вы его слуга, или…
- Да, - сказал Прайам Фарл.
И точка была поставлена.
- Назовите полное имя вашего хозяина, - сказал доктор.
Прайам Фарл содрогнулся.
- Прайам Фарл, - почти прошептал он.
- Как! Не?.. - громко вскрикнул доктор, которого превратности жизни Лондона наконец-то потрясли.
Прайам кивнул.
- Ну и ну! - доктор дал волю своим чувствам. Говоря по правде, именно эта превратность жизни Лондона ему польстила, он ощутил свою значительность, сразу забыл усталость и обиды.
Он увидел, что халат бордо облекает человека, который букавально валится с ног, и с тем своим добродушием, какого не в силах были побороть никакие тяготы, вызвался помочь по части предварительных формальностей. И он ушел.
Месячное жалованье
Прайам Фарл не намеревался спать; он хотел обдумать положение, в которое так лихо себя поставил; но он заснул - и в этом жестком кресле! Разбудил его ужасный грохот, как будто дом бомбардируют и мимо ушей его несутся кирпичи.
Когда он наконец совсем очнулся, бомбардировка оказалась настойчивым, надсадным стуком в парадную дверь. Он встал, увидел заспанного, неумытого, лохматого бордового субьекта в грязном каминном зеркале. И, потянувшись, направил сонные свои стопы к парадной двери.
За дверью стоял доктор Кашмор и еще один пятидесятилетний субъект, чисто выбритый, строгий, в глубоком, полном трауре - и даже были на нем черные перчатки.
Это новое лицо холодно оглядело Прайама Фарла.
- Ах! - произнес скорбящий.
Зашел в дверь и последовал за доктором Кашмором.
Дойдя до края коврика в прихожей, скорбящий заметил белый квадратик на полу. Поднял, внимательно осмотрел и протянул Прайаму Фарлу:
- Повидимому, это вам, - сказал он.
Прайам взял конверт, увидел адрес: "Генри Лику, эсквайру, Селвуд-Teppac", - писаный женскою рукой.
- Это же вам, - наседал несгибаемым голосом скорбящий.
- Да-да, - промямлил Прайам.
- Я - мистер Дункан Фарл, адвокат, кузен вашего усопшего хозяина, - продолжал металлический голос, сквозь крупные, ровные белые зубы. - Что вы успели сделать за день?
Прайам, заикаясь, выговорил:
- Ничего. Я спал.
- Вам бы не мешло быть поучтивей, - заметил Дункан Фарл.
Ах, вот и он, троюродный братец, которого он видел только когда-то в детстве! В жизни он бы не узнал Дункана. Дункан явно и не думал узнавать его. Все мы имеем обыкновение через сорок лет делаться неузнаваемыми.
Дункан Фарл прошествовал по первому этажу, на пороге каждой комнаты восклицая "Ах!" или "Ха!" Потом они с доктором направились наверх. Прайам, в полном смятении, торчком стоял в прихожей.
Наконец Дункан Фарл спустился.
- Подите сюда, Лик, - сказал Дункан.
И Прайам малодушно ступил следом за ним в ту комнату, где стояло жесткое кресло. Дункан Фарл уселся в это жесткое кресло.