Смотритель устроил их в свою горенку. Румяная стряпуха накормила их горячим варевом. Аносов и дед дружно поели и забрались на нары. В окно пробился лунный свет, и всё приняло таинственный вид. Евлашка заворочался, заговорил:
- Сказать, Петрович, по совести, горщику только и счастья, что полюбоваться на самоцвет-камень, а корысти никакой. То случай выпадет продать самое драгоценное за грош, то купец надует, если не понимаешь толку в камне. Скажу бывалое: у нас на селе один мужик пахал огород и выпахал изумруд. И какой самоцвет! Редкой красоты камень и необычайной величины. Пахарь в земле понимает многое, а в камне несообразителен. Отнес он самоцвет купцу и говорит: "Купи!". Тот сразу сообразил, с кем имеет дело, и отвечает скучно: "Что ж, купить можно, только камень не чистый. Но так и быть, на твою бедность жертвую полсотни рублей!". Мужик рад, отдал изумруд и ног под собой от счастья не чует. А купец отнес самоцвет знающему гранильщику и похвалился: "Ну-ка, полюбуйся на жар-самоцвет, огонек зеленый". Гранильщик глянул, и тепло побежало по жилам. Видит дивный, чистой воды камень. Торговались-торговались, купил у продавца изумруд за тысячу. Отгранил его катеринбурхской гранью, весь зеленый огонек собрал в золотистые лучи и вывел наружу. Заиграл-заманил, камушек-самоцвет. Отнес на фабрику, и там ему давали пять тысяч рублей. "Нет, шалишь, не обманешь! - рассудил гранильщик. - Такому камню высокая цена!" Поехал он в Санкт-Петербург и продал тот камушек женке банкира Берхен за двенадцать тысяч рублей. Вот как обернулось дельце! А только на том не кончилось. Берхен, хоть и дорожила камнем, а поехала во Францию и там продала изумруд за пятьдесят тысяч! Смекай, Петрович, кто выиграл!
Аносов молча слушал печальную историю.
- Ты не спишь, Петрович? - спросил его дед и тяжко вздохнул. - Я уже поседел, побурел весь, а счастливых старателей да горщиков не видел…
В темноте в лесу раздалась сиплая песня:
Мы не пашем, мы не вяжем,
В руки кайлы мы берем…
Золотую жилу ищем,
Под землею ход ведем…
- Поет! - усмехнулся Евлашка. - Золото моем, а сами воем! Хмель запел!
В оконце по-прежнему лился ровный зеленый свет месяца. Аносов долго не мог уснуть, прислушиваясь то к шуму бора, то к цырканью сверчка, то к потрескиванию старых бревен.
Когда Павел Петрович проснулся, утро уже сияло солнечным теплом. Резкие призывные удары колокола разбудили прииск. Снова шумела машина у речки, катились вереницей двуколки, блестели на солнце отшлифованные землей железные кайлы, работные копошились в отвалах.
Позавтракав и получив тележку, запряженную парой коней, Аносов и Евлашка выехали в Златоуст…
Дорога шла густыми лесами, среди гор, мимо озер и пересекала быстрые ручьи. В полдень неожиданно выбрались на ржаное поле. Зеленые волны бежали к дальнему лесу, который, казалось, смыкался с курчавыми облаками.
На середине пути у самой дороги стояли пять одиноких кедров. Они склонились под ветром, словно калики-перехожие. Евлашка взглянул на них пристально и сказал:
- Много лет гляжу я на эти кедры и сам про себя отмечаю, что не растут они.
- Отчего? - с любопытством разглядывая приземистые деревья, спросил Аносов.
Евлашка подумал и ответил:
- Всякому событию своя причина есть. Так полагаю я, что должно быть не сладко одинокому дереву без лесного духа расти. Вот так и человек в одиночестве хиреет…
Поднимая пыль, колёса прогремели на крепких узловатых корневищах. Среди ржи замелькали васильки. Показывая на них, дед пожаловался:
- Красивы, а злой сорняк! Хлеб губят! Эх, милый мой, не всякому голубому глазу верь…
Старик помолчал, опустил голову и задумался о чем-то своем.
Вдали в золотом небе чертили ласточки. Где-то рядом громко запели петухи.
- Вот и село близко! - очнувшись от мыслей, сказал Евлашка. - Что-то нынче кукушки не слыхал. Знать, мало старому осталось жить…
Навстречу из-за бугра показалось селение, кудрявые вётлы над прудом, и всё это было пронизано радостным золотисто-розовым блеском погожего дня…
После возвращения в Златоуст Аносов приступил к опытам над корундом. Среди шлифовальщиков славился мастерством чернобородый, кряжистый Андрей Белоухов. Его и привлек к этой работе Павел Петрович.
Мастер бережно разложил куски полевого шпата с вкрапленными зернами корунда и внимательно стал разглядывать их. Он пробовал кристаллы на крепость и остался доволен ими.
- Ну, Павел Петрович, кажись, напали на след! - облегченно сказал он. - Полюбуйся, корунд царапает все камни. Разве только алмазу уступит. Хорош!
Аносову было приятно смотреть, с какой охотой шлифовальщик брался за дело. Мастер сложил куски полевого шпата в ступку и стал толочь. Золингенский мастер Конрад Флик - грузный, носатый человек - презрительно смотрел на работу Белоухова.
- Ты хочешь поймать жар-птицу! - насмешливо сказал он. - Это бывает только в русской сказке!
Шлифовальщик не терпел издевок.
- Уйди! - сердито ответил он немцу. - Всё отдам - и силушку, и умение, - а добьюсь своего!
- Поживем - увидим! - насмешливо отозвался Флик и поспешно вышел из мастерской.
Белоухов тщательно истолок минерал и полученный порошок просеял через густое сито, потом высушил его. На другой день он с увлечением приступил к шлифовке клинка. Сильными и плавными движениями Белоухов старательно полировал синеватую сталь. На широком белом лбу работного выступил крупный пот, лицо его было строго, глаза сосредоточенны. Прошло много времени, прежде чем он прекратил работу, вытер клинок и стал внимательно его рассматривать.
- Эх, мать честная, - вздохнул мастер. - Корунд действует не столь сильно, как наждак. В чем дело?
Завернув горсть порошка в тряпочку, он поспешил к Аносову. Волнуясь, рассказал ему о шлифовке и пожаловался:
- Туго идет работа. Этак всего измотает.
Павел Петрович взял щепотку порошка и долго растирал его жесткими пальцами. Он хорошо знал свойства минералов, и опыт подсказал ему причину неудачи Белоухова.
- Видишь, что делается, - сказал он шлифовальщику. - Корунд вкраплен зернами в полевой шпат. Последний составляет большую часть в истертом порошке, а шпат мягче корунда и поэтому сильно уменьшает его твердость!
- Выходит, надо отделить одно от другого! - решил мастер.
- Совершенно верно, - согласился Павел Петрович.
Легко было найти причину, но труднее оказалось ее устранить. Горный офицер и шлифовальщик пробовали тщательно просеивать массу, но все усилия их были напрасны.
Белоухов волновался больше Аносова. С восходом солнца он приходил в цех и возился с порошком до темна, а желаемое всё не давалось. Однажды он поднялся до рассвета и поспешил на фабрику. Сильно не терпелось приступить к опытам.
На востоке чуть-чуть брезжил рассвет, а на земле еще лежала тьма и прохлада, когда работный пришел в цех. Ночную тишину нарушал шум воды, за стеной ворочалось огромное колесо. Белоухов ощупью стал пробираться к своему рабочему месту. Мутный, неверный свет просачивался в окно мастерской, и в этом сумеречном потоке шлифовальщик вдруг увидел черный силуэт грузного, плечистого человека.
Работного охватила тревога. Он неслышно бросился вперед и вцепился в плечи незнакомца.
- Ой, что ты делаешь? - в испуге закричал тот. - Я свой тут. Я Конрад Флик!
- Убью, если сойдешь с места! - пригрозил Белоухов и еще крепче вцепился в него. - Говори, что здесь робил?
- Ничего, ничего не делал! - залебезил Флик. - Шел мимо и посмотрел на твой корунд.
- Врешь! - резко выкрикнул мастер. - Ты нехорошее робил!
- Как тебе не стыдно говорить это на честного человека! - попробовал спорить золингенец.
- Идем, сейчас же идем к Петровичу! - мастер цепко схватил его за руку и потащил за собой…
Но идти никуда не пришлось. В дверях стоял сторож с поднятым фонарем. Слабый желтый свет его озарял лицо Аносова.
Горный офицер прошел вперед. Он догадался, что здесь происходит. Павел Петрович взял в горсть порошок, пробежал по нему пальцами и вдруг вспылил:
- Как вы смели, Флик, допустить подобное! Я сейчас же доложу об этом господину Клейнеру! Белоухов, отпустите Конрада.
В полдень, когда на оружейную фабрику пожаловал директор, Павел Петрович возбужденно рассказал ему происшествие с Фликом.
Клейнер злобно посмотрел на горного офицера и насмешливо сказал ему:
- Вы, господин мой, говорите глюпости! Конрад Флик - честнейший человек, а вы выдумщик. Если у вас не выходит с корунд, то при чем тут немец? Я не хочу с вами больше разговаривать подобный речь!
Аносов круто повернулся и возбужденный вышел из кабинета…
"Что же мне делать?" - спрашивал он себя и не находил выхода. Совесть подсказывала ему: "Нужно работать, работать и работать! Эти изворотливые пришельцы сидят на русской шее и хотят отравить русскую душу ядом неверия в ее творческие силы! Какая подлость! Но еще стократ подлее те, кто вступается за них!".
Всю неделю он не находил себе места. Белоухов видел его терзания и, когда никого не было в цехе, тихо и душевно сказал ему:
- Ты, Петрович, напрасно убиваешься. Всё равно не сломить им нашего народа. Они могут обмануть начальство, департаменты разные, а народ не обманешь! Всё он видит и копит в своем сердце, ох, какую злобу копит!..
Аносов опешил. Он не знал, что ответить шлифовальщику. Желая переменить тему разговора, спросил мастера:
- Что корунд?
Работный поднял серые глаза на горного офицера и, пристально вглядываясь в него, ответил:
- Больше не буду о том, Петрович. А что касается корунда, то следует его отделить от полевого шпата водой…
Аносов повеселел.