Как он был мне нужен! Каждый раз, когда мне было хорошо, я жалела о том, что не могу поделиться с ним своей радостью. А когда мне было плохо, когда какая-нибудь неудача обрушивалась на меня, я думала: "Вот если бы Саша был рядом, он научил бы меня, что делать, помог бы мне", - и от этих мыслей мне становилось легче на душе.
Теперь мы были наконец вместе.
И когда мы сидели потом у окна и смотрели на залив и он заметил яхту, которую я никак не могла рассмотреть, я снова почувствовала прилив огромного, давно не испытанного счастья, оттого что мы вместе, и готова была на что угодно - могла бы пройти тысячу километров пешком или отправиться сейчас на завод и работать несколько суток.
Именно тогда мы заговорили об Ирине, обо мне… о том, как я жила. Это был тот самый момент, которого я так ждала. Пожалуй, ещё никогда в жизни не испытывала я такой потребности рассказать самому близкому мне человеку о том, что составляет мою жизнь теперь. Мне хотелось рассказать ему о том, что происходит у нас на заводе, и о нашей борьбе, обо всём том, что мучает меня сейчас.
Я начала рассказывать и упомянула об Ирине и Каргине и внутренне почувствовала, что мысли Саши остановились именно на Ирине и то, о чём я продолжаю говорить, уже не доходит до его сознания.
И только тогда я поняла, какие говорю глупости. Он приехал усталый, измученный, впервые за долгие годы получил покой, и теперь, когда и нескольких часов ещё не прошло с тех пор, как все сбылось, я пичкаю его рассказами о заводе и, чего доброго, ещё начну ему излагать преимущества высокочастотной закалки над цементацией!
Я сказала себе: "Он не меньше тебя видел в жизни и всегда был одним из тех, кто идёт впереди. Но надо же дать ему прийти в себя. Подожди, имей терпение. Он отдохнёт и тогда сам будет расспрашивать тебя о жизни завода, о работе. Поможет тебе советом и скажет всё то, что ты хочешь от него услышать".
И я замолчала, перевела разговор на другую тему. Потом ему захотелось выйти из дому и пройти по улицам, по тем местам, где приходилось бывать в блокадную зиму. Но прогулка не удалась. Саша привёл меня к одному из уцелевших горбатых, тёмных блиндажей. Он предложил спуститься в блиндаж. Но это уже было выше моих сил, мне хотелось назад, ближе к нашему дому, к городу, к свету…
Мы вернулись домой.
И, уже лёжа в постели, я, как в ту далёкую зимнюю ночь, долго-долго не могла, вернее - не хотела, заснуть, чтобы не расстаться с этим чудесным ощущением счастья оттого, Что мы наконец вместе…
Когда я проснулась, он спал, положив на ухо маленькую подушку, по старой своей привычке.
Это была та самая подушка, которую я подарила ему когда-то. Он никогда с ней не расставался и повсюду возил её с собой на фронте.
Его глаза были плотно закрыты, и мне показалось, что сегодня вокруг них гораздо меньше морщинок.
Было половина седьмого, значит, я спала не больше трёх часов. Но странно, я совсем не чувствовала усталости. Встала тихо, чтобы не разбудить Сашу, выгладила ему костюм, вскипятила на плитке чай и оставила завтрак.
Пора было идти, дорога до завода отнимала больше часа, но я никак не могла заставить себя выйти из комнаты. Хотелось остаться и видеть, как он проснётся, видеть каждое его движение.
Наконец я ушла. До трамвая я почти бежала - не потому, что торопилась, нет, просто мне было хорошо и радостно.
Как только я очутилась в трамвае и начался тот привычный путь, который я совершаю изо дня в день, мысли о заводе и о нашей работе, отошедшие вчера на второй план, снова захватили меня.
Я вспомнила, что сегодня в десять часов состоится важное совещание у директора завода. От этого совещания зависело очень многое.
Я вбежала в лабораторию в девять часов. Все уже были в сборе. Ирина, Лебедев, Рая сидели в первой комнате, и, как только я вошла, Ирина подняла голову и спросила:
- Приехал?
Этот вопрос застал меня врасплох. Через час на совещании будет решаться вопрос о нашей работе. Я знала, что последние ночи Ирина спала не больше двух часов. Откровенно говоря, я и сама, как только стала приближаться к заводу, не могла уже думать ни о чём, кроме как об этом совещании, а теперь вопрос Ирины снова вернул меня к Саше.
- Приехал, - сказала я, и все, кто был в этой комнате, стали поздравлять меня.
Я хотела поблагодарить, но в этот момент дверь отворилась и на пороге появился… - нет, мне даже теперь трудно поверить в это; бывают же на свете такие совершенно неожиданные встречи! - на пороге нашей комнаты появился Ольшанский, тот самый Ольшанский, с которым я встретилась на Ладоге.
Он был в желтоватом летнем плаще и с большим портфелем в руках, но я сразу же узнала его.
- Это лаборатория, товарищи?
Он стоял в дверях, длинный, худощавый.
- Лаборатория, - ответила Ирина, чуть подаваясь вперёд.
- Так вот, мне бы инженера Вахрушеву, - спросил Ольшанский.
Ирина ответила:
- Это я.
Ольшанский кивнул.
- Будем знакомы. Ольшанский. Корреспондент из Москвы.
Он бросил на стол блестящий, канареечного цвета портфель и протянул Ирине руку. Меня он не заметил, я стояла в стороне.
- Так вот какая штука, уважаемая товарищ Вахрушева, - говорил Ольшанский. - Я, видите ли, собираюсь писать корреспонденцию о вашем заводе. Ну, в плане восстановления Ленинграда и всё такое прочее. Я провёл на заводе несколько часов. Под самый конец мне сказали в парткоме, что в вашей лаборатории работают над каким-то новым способом закалки или что-то в этом роде.
Я наблюдала за Ириной. Несколько секунд она молчала. Потом улыбнулась и, тряхнув головой, сказала:
- Ну что ж, спасибо, что зашли. Мы очень нуждаемся в помощи. Прежде всего, что вас интересует?
- Я полагаю, что прежде всего мне надо знать, чем вы тут занимаетесь, - продолжал Ольшанский.
- Отлично, - снова кивнула головой Ирина. - Только вы извините меня, через час я должна докладывать на важном совещании. Вам все расскажет моя помощница. Хорошо? А потом, если будет что-нибудь неясно, мы поговорим.
- Прошу, - согласился Ольшанский.
И тогда Ирина обвела взглядом комнату, отыскивая меня, и, найдя, сказала:
- Лида, расскажи товарищу.
- Так вот, товарищ Лида, - прервал Ольшанский Ирину, поворачиваясь ко мне, - вы рассказывайте мне так, будто я зулус и ничего не понимаю.
Наши глаза встретились. Я стояла улыбаясь и смотрела прямо на него. Ольшанский немного отступил, на лице его появилась растерянная, недоумевающая улыбка, потом он сделал ко мне два неуверенных, робких шага.
- Простите… Мне кажется…
- Ничего вам не кажется, - весело ответила я, - все это так и есть на самом деле.
Тогда он подбежал ко мне, схватил за руки и стал трясти их, повторяя:
- Ладога? Правда? Ладога? Ведь это вы? Ну конечно, вы!.. Вот так встреча! Ах, чёрт возьми, вот так встреча!
Я увела его в соседнюю комнату.
- Как же все это? - бормотал он по дороге. - Нет, вот подумайте, как же всё это произошло?.. Как вы попали сюда?
- Я могла бы задать вам такой же вопрос.
- Ну, какое сравнение! - ответил Ольшанский. - Я корреспондент, я Фигаро, то здесь, то там. А вот вы…
- А я всё время здесь. А "там" не бываю, - рассмеялась я. - Помню, помню, - как бы про себя говорил Ольшанский, - в машине ехали… Вы меня тогда… - Он вдруг осёкся и покраснел.
Мне было странно видеть Ольшанского краснеющим, словно девушка. Я поняла причину и решила ещё больше подзадорить его:
- Да, да, а потом в "Астории"… Помните, я номер открыла шпилькой…
- А-а, - облегчённо протянул Ольшанский, словно освобождаясь от каких-то сомнений. - Ну как, встретили?
- Да, - ответила, - но только вчера.
- Что? - удивлённо переспросил он, проведя рукой по глазам. - Что за фантасмагория?
- Да нет никакой фантасмагории. Мы тогда тоже виделись. А вчера встретились уже окончательно. Насовсем.
- Так, так, - пробормотал Ольшанский и, широко улыбнувшись, пробасил: - Ромео и Джульетта! - И вдруг добавил: - А я вот один. И всё время войны один, и сейчас один. Неуживчивый характер. И корреспондент к тому же. Все рыскаю по белу свету и пишу про чужое счастье.
В голосе его зазвучали грустные нотки.
- Знаете что, - предложила я, - приходите к нам в гости. Посидим, вспомним Ладогу.
- К вам? - растерянно повторил Ольшанский.
- Ну да, конечно, - подтвердила я, - к нам, ко мне и к Саше. Ведь вы же знакомы?
- Он здесь? - спросил Ольшанский, будто не поняв всего того, что я ему говорила раньше. - Значит, вы в самом деле вместе? - Теперь он окончательно пришёл в себя. - Значит, всё в порядке? Вот здорово! Да это, знаете ли, тема для очерка. Ну, может быть, не сейчас, а, скажем, к годовщине прорыва блокады, ей-богу!
Я рассмеялась, потому что вспомнила, как он тогда, на ладожском ветру, "выжимал" из меня материал для очерка.
- Но сейчас я вам буду рассказывать про другое, - сказала я. - Ведь так? У нас, когда вы придёте, мы устроим вечер воспоминаний, а сейчас будем говорить не о прошлом, а о будущем. Хорошо?
- Ну ясно, дело - прежде всего, - пробасил Ольшанский. - Одну минуту!
Он схватил свой канареечный портфель и, отдёрнув молнию, вытащил блокнот.
- Итак, я слушаю. Но помните, я зулус. Прошу попроще и поконкретнее.
- Хорошо, - ответила я, стараясь собраться с мыслями, - попробую.