- Причина одна - монархисты хотели выкрасть и переправить Романова за границу. В Тобольске возник заговор.
- Кто участвовал в заговоре?
- Начальник царской охраны полковник Кобылянский, тобольский епископ Гермоген, царские дочери, князь Долгорукий, граф Татищев, графиня Гендрикова. Всех не перечтешь.
- Как же они собирались переправить государя за границу?
- Увезти из Тобольска вниз по Оби, в Карское море. На шхуне "Святая Мария" Николай Второй был бы доставлен в Лондон.
- Не торопитесь, я не успеваю записывать.
- Тобольск наводнили царские офицеры, купцы, монахи. Они или становились участниками заговора, или же помогали заговорщикам. Естественно, в таких условиях мы решили увезти царя.
- Да, кстати, - сказал Долгушин, - как жил государь в Тобольске?
- При Керенском жил припеваючи. Бывшему царю отвели особняк тобольского генерал-губернатора, и без того роскошные губернаторские хоромы обставили мебелью, привезенной из царских дворцов. Народ голодает, а бывший царь жил припеваючи…
- Одну минуту, постойте, - Долгушин порылся в бумагах, достал синюю квадратную карточку. - Государь жил припеваючи! - со злостью повторил он. - Вы морили его императорское величество голодом! Вы кормили его овсом!
"Тобольский продовольственный комитет.
Продовольственная карточка.
Фамилия: Романов.
Имя: Николай.
Отчество: Александрович.
Профессия: экс-император.
Норма продуктов: мука ржаная, овес, соль, мыло, крупы".
Долгушин швырнул карточку на стол.
- Вы смотрели на государя как на самого последнего человека в вашей Совдепии. Кто подписывал этот документик?
- Карточку подписывал я, - спокойно, почти весело ответил Воронин. А что же вы хотели? Для нас царь был обычным гражданином. Странно было бы, если большевики поступили бы с Романовым, как господа из Временного правительства. В России миллионы граждан живут на голодном пайке, так почему же человек, ненавидимый рабочими и мужиками, почему он должен пользоваться особыми привилегиями?
- Вы ведете себя нагло даже на краю могилы! - остервенился Долгушин. Темным тягучим взглядом посмотрел он на Воронина и по странному капризу мысли вспомнил такой же пестрый кабинет в вятской Чека. Увидел себя перед чекистами, услышал свой посиневший от страха голос: "Клянусь честным словом русского дворянина, что признаю Советскую власть". Долгушину внезапно захотелось, чтобы Воронин тоже упал на колени, вымаливая у него пощаду.
Он отыскал в списке фамилию Воронина и красный крестик перед ней: крестик показался кровавой каплей. "Если бы он попросил пощады, один бы взмах карандаша, и я бы расквитался с большевиками. Ответил бы великодушием на их великодушие".
Воронин молчал, сложив на груди руки.
- Вы сказали, что ликвидировали заговор по освобождению его императорского величества. Как это было сделано?
- Уральские большевики направили в Тобольск специальный отряд; им командовал Павел Данилович Хохряков.
- Что же дальше?
- Мы переизбрали Тобольский исполком рабоче-крестьянских и солдатских депутатов. Распустили городскую думу. И, конечно, арестовали главных вдохновителей заговора. Павел Данилович взял под постоянное наблюдение охрану бывшего царя.
- Кто такой Павел Данилович с плебейской фамилией Хохряков?
- Сын вятского мужика. Балтийский матрос. Юноша лет двадцати пяти. А разве фамилия украшает человека?
- Где он сейчас?
- Не знаю. Но уверен - дерется против вас.
- Он не уйдет ни от божьего, ни от мирского суда.
- От мирского суда не ушел бывший царь, а суд божий - дело десятое…
- Не будем спорить, - миролюбиво ответил Долгушин, но в нем разрастался раздраженный интерес к Воронину. В этом большевике была уверенность, которой так не хватало самому Долгушину. Он обеими руками передвинул на край стола желтую зловещую папку. - Почему вы так поспешно вывезли государя из Тобольска?
- В городе возник новый заговор. Держать Романова в Тобольске становилось все опаснее. Мы телеграфировали в Москву, и ВЦИК приказал вывезти бывшего царя в Екатеринбург.
- ВЦИК, ВЦИК, ВЦИК! Не слово, а разбойничий свист. Скажите лучше вам приказал Ленин…
- Пусть так, если хотите. Ленин для нас и ВЦИК, и Совнарком, он - наш полководец и глава нашей партии.
- Кого вы агитируете? Меня? Напрасный труд! Я так просто не меняю богов…
- Я бы стал агитировать последнего белого солдата, но только не вас. Вы для меня враг классовый, самый беспощадный, с такими мы и сражаемся насмерть!
- Вот именно, насмерть! Пока что на краю могилы стоите вы, цареубийца.
- Можно убить меня, нельзя истребить народ.
- Попробуем! Уничтожим вас - большевиков, а народ поймет свои заблуждения. Но довольно политической болтовни! Вам приказали вывезти государя. А дальше?
- В Тобольск прибыл некто Яковлев-Мячин. С полномочиями ВЦИКа. Ему поручалось вывезти Романова в Екатеринбург. Был создан Особый отряд боевиков, в него попал и я. Яковлев-Мячин стал командиром.
- Почему вы его называете "некто"? - заинтересовался Долгушин.
- Он показался нам подозрительным. Не говорил боевикам, когда и куда повезет бывшего царя. Встречался с ним наедине и о чем-то долго беседовал. О чем - мы не знали, о своих беседах Яковлев-Мячин молчал. Завел он дружбу с офицерами, епископом Гермогеном. Одним словом, вел себя подозрительно.
- Опишите его внешность.
- Самая заурядная. Молодой человек, роста среднего, волосы темные, лицо рыхлое, одутловатое. На офицера не похож, скорее чиновник из департамента.
- И по таким ничтожным причинам вы не доверяли Яковлеву-Мячину? Ведь он - большевик? Разве ваш ВЦИК поручил бы не большевику такую важную миссию?
- Называл себя коммунистом. Да ведь мало ли кто выдает сейчас себя за коммуниста? Кстати сказать, Яковлев-Мячин переметнулся на вашу сторону.
- Это свидетельствует лишь об его уме и дальновидности. А вот вы слепец! Вы могли бы отдать жизнь за государя, а стали его палачом. Долгушин сконфузился, вспомнив, что уже говорил Комелькову точно такие же слова. - Чем мотивировал Яковлев-Мячин задержку в Тобольске?
- Говорил, распутица-де. Реки вскрываются-де…
- Кто же настоял на отъезде?
- Павел Данилович. Как председатель Тобольского исполкома, он потребовал отправки Романова. И он был прав, обстановка в городе опять накалялась. И мы решили ускорить отъезд. Ненадежная охрана была заменена большевиками. Николаю Романову объявили о предстоящей отправке, он согласился ехать, но заартачилась его жена…
- Что за выражение - заартачилась? Александра Федоровна - русская императрица.
- Бывшая, не забывайте.
- У вас были столкновения с ее величеством?
- Нет. Впрочем, да. Мне что-то понадобилось, и я вошел в переднюю залу. Там была она. Увидев меня, попятилась и смотрела ненавидящими глазами. Да, это был и палящий, и сверлящий, и еще черт знает какой взгляд.
- Я предупреждаю вас! - вспыхнул ротмистр.
- А-а, бросьте! Вы спрашиваете, я отвечаю. Но это все глупые мелочи. Когда мы наконец объявили Романову о выезде, бывшая царица сказала, что не поедет, что болен Алексей. Мы все же решили выехать. Отправились ранним апрельским утром по снежному насту. На одиннадцати тройках.
- Быстро ехали?
- От Тобольска до Тюмени - двести пятьдесят верст. Мы в самую распутицу отмахали их за двое суток.
- Народ знал, кого везете?
- В том-то и дело, что узнавал. В деревнях улицы были усеяны мужиками и бабами. Они кричали вслед… - Воронин прикрыл ладонью рот, покашлял в бороду.
- Что кричали люди?
- Отцарствовал! Отвоевался! Ну и так далее…
- Я вам не верю, - положил карандаш Долгушин. Зрачки его расширились, сердце подобралось к горлу. - Я не верю вам, - повторил он, понимая, что Воронин говорит правду.
- Ну зачем мне врать? Ну зачем?
- Никаких происшествий в пути не случилось? Даже мелочей? Не помните ничего?
- К чему мне помнить всякие пустяки?
- Все, что касается государя, - не пустяки.
- А бывшей царицы?
- Одно и то же.
- Тогда я вспомнил один пустячок, - язвительная усмешка появилась на губах Воронина. И растаяла. - Можете записать в ваши монархические анналы. Бывшая царица всплакнула и долго крестилась на одну избу в селе Покровском, которое мы проезжали…
- Село Покровское? Почему оно взволновало ее величество?
- В этом селе родился Григорий Распутин. Разве вы не знаете?
Долгушин вздрогнул. Язвительную усмешку Воронина он воспринял как личное оскорбление. Ненависть к Распутину он сразу перенес на своего подследственного, но все-таки нашел силу притушить ее. Как можно спокойнее сказал:
- Мне понятно ваше скверное торжество. Распутин - позор царственной фамилии и истории русской. Распутин - козырной туз в ваших руках, я это хорошо понимаю…
- А большевики не козыряют Распутиным. Мы только говорим, до чего докатилась монархия. Распутинщина всего лишь маленькое пятнышко зараженного неизлечимой болезнью организма.
Эти слова обожгли Долгушина: он опять выскочил из-за стола, поднимая кулаки, и прокричал сорвавшимся голосом:
- Распутин! Распутин! Если произойдет чудо и большевики победят - они должны поставить Распутину монументы. Из чистого, червонного золота! Да, да!