- Комельков! - повысил голос Долгушин. - Нет никакого гражданина Романова. Есть только его императорское величество, государь Николай Александрович. Ясно?
- Кабыть, ясно, - согласился Комельков.
- Вот и хорошо! Ты сопровождал государя императора из Царского Села в Тобольск. Расскажи об этом как можно подробнее.
- А чево рассказывать-то?
- Ты знал, кого ты сопровождал?
- Ну, сперва - нет, опосля - да.
- Когда это - опосля? - презрительно переспросил Долгушин.
- В Тюмени, когда с вокзала на пристань шли. Вот тогда солдаты и признали царя.
- Что это был за поезд. Комельков?
- А было в нем два господских вагона. Остальное - теплушки для нас. Мы сперва кумекали - на фронт катим, а как до Вятки добрались, поняли - не туда. Поезд-то больно споро шел, крупные станции насквозь пролетал. А на полустанках уголь-воду брали. Ну тогда нас из теплушек - вон и цепью вокруг поезда.
Долгушин пожевал губами, вяло подумал: "Князь Голицын торопит с окончанием допроса цареубийц, но как я могу спешить? Я должен выяснить все обстоятельства, предшествующие гибели государя".
- Ты узнал его императорское величество в Тюмени. А кого ты еще узнал?
- Ну, царицу, сынка, дочек царских, - равнодушно перечислил Комельков.
Долгушин подумал: "Ночью этого солдата расстреляют. Какое все же странное чувство разговаривать с живым мертвецом. Испытываешь и страх, и радость за себя: вот его не станет, а ты будешь жить".
- Как назывался пароход, на котором вы отправились в Тобольск?
- Дай бог память, - вскинул нечесаную голову Комельков. - Ну "Русью" пароход назывался.
Дрожь пробежала по скулам Долгушина. "Несчастный государь! Династия Романовых начиналась в Ипатьевском монастыре в Костроме, а закончилась в особняке купца Ипатьева в Екатеринбурге. И "Русь" везла в ссылку русского императора. Какие ужасные совпадения имен и названий!" Долгушин повернулся на стуле, стул резко скрипнул. Ротмистр невольно поджал ноги.
Под паркетным полом находился подвал: там расстреляли его императора. Еще позавчера он выпиливал в подвале половицы с царской кровью, вырезал из стены кирпичи со следами пуль. По просьбе английского короля и доски и кирпичи будут отправлены в Лондон.
- Где жил государь в Тобольске? - спросил Долгушин, сразу потемнев от злобы и подступившей тоски.
- В губернаторском доме. Большой такой домище, на целый полк места хватит.
- Тебе приходилось охранять его императорское величество?
- И это случалось.
- Ты разговаривал с государем?
- Ну, запрещалось нам спрашивать его. А ежели он спрашивал отвечали: так, мол, и так, гражданин Романов…
- Ты все-таки болван, Комельков! Я тебя, скотина, предупреждал, Долгушин вскочил со стула. "Быстро же русский мужик утратил любовь к монарху, но еще быстрее привык к непонятному для него слову "гражданин". Ловко поработали над мужичком большевики". - Тебя спрашивал о чем-нибудь государь?
- Единожды было, когда мы с ним, ну, в саду прохаживались…
- В саду про-ха-жи-ва-лись! Ты понимаешь, что болтаешь? Прохаживался… Комельков… в саду… с императором!
Долгушин сжал кулаки и недобрыми глазами уставился на Комелькова. Воображение вызвало смутную картину: осенняя аллея и на ней император.
Он медленно идет, загребая сапогами сырую пожухлую листву. На нем полковничья шинель без погон, в руке тонкая тросточка. Кружатся березовые листья, осыпаясь на грязную землю. Сквозь голые сучья лихорадочно синеет Иртыш, а вокруг ни души, кроме замызганного солдата. Царь и солдат! Самодержец всея Руси под охраной собственного раба…
Комельков тоже видел осеннюю тропинку в саду тобольского губернатора и узкоплечего рыженького человека с посиневшими губами, опухшими веками. Все в этом человеке было жалким, невыразительным. "Неужели он был моим царем?" - недоумевал Комельков…
- Так о чем же тебя спрашивал государь? - Долгушин теперь испытывал невольную зависть к Комелькову. "Как-никак, а этот мерзавец разговаривал с императором".
- Они спросили, в каком полку я служил до революции.
- И что же ты ответил?
- "В лейб-гвардии стрелковом, его императорского величества, гражданин Романов"…
Долгушин поморщился - бесполезно злиться на тупого солдата, но злоба накапливалась и искала выхода, а ротмистр не знал, на чем сорвать распалившееся сердце. Он взял список арестованных из отряда Особого назначения. Десятки фамилий, и перед каждой красный крестик. Крестики обозначали расстрел. Князь Голицын сам поставил эти маленькие смертные знаки; Долгушину оставались только формальные обязанности следователя. "Для истории Русской империи важно все, что касается гибели монарха и его убийц. О, большевики, большевики! Потоками крови не смоете вы одну-единственную каплю крови моего государя. Надо спросить, испытывал ли что этот болван, сопровождая его величество на прогулке?"
- О чем ты думал, Комельков, разговаривая с государем?
- Ну, дивились мы…
- Еще бы не удивляться. Если бы ты мог мыслить, если бы мог понимать и действовать. Ты бы мог спасти государя, а ты стал его палачом. Ты же палач, кат, цареубийца! Чему же ты дивился?
- Ну, тому, как такой человечишко правил всей Россией.
Губы Долгушина перекосились, в глазах запрыгали змейки; он подскочил к Комелькову, стал хлестать его наотмашь по лицу, взвизгивая, матерясь и захлебываясь собственной бранью:
- Каин! Иуда! - Ударом ноги распахнул дверь кабинета. Заорал на влетевшего надзирателя: - Убрать этого подлеца!
Он долго не мог успокоиться. Ходил от стола к двери, пофыркивая, отхаркиваясь, разминая ушибленные пальцы. Споткнулся о стул, отшвырнул от себя. Стул с грохотом покатился по полу, и опять болезненное воспоминание возникло в уме. Там, в подвале, его императора…
Дымные картины недавних событий обступили ротмистра со всех сторон. Он метался по комнате, и бормотал, и проклинал свое бессилье.
Государь и его семейство были расстреляны в ночь на семнадцатое июля. А двадцать третьего числа чешские войска под командой полковника Войцеховского, Седьмая дивизия горных стрелков генерала князя Голицына захватили Екатеринбург. Они опоздали на семь дней. На семь дней опоздали они! И они же ускорили гибель государя. Ведь если бы они не угрожали Екатеринбургу, большевики не поспешили бы со своей расправой. Снова замкнулся круг истории - зловещий, безысходный, мистический.
По приказу Голицына белая контрразведка обрыскала заброшенные шахты, овраги, колодцы, даже выгребные ямы. В одной из шахт нашли алмазный крест царицы и пряжку от поясного ремня наследника Алексея. Контрразведка арестовывала всех охранявших царя в Тобольске и перевозивших его в Екатеринбург. Всех родственников и друзей тех лиц, что расстреляли царя. И всех, что подпадали под категорию большевиков, красноармейцев, советских работников. Не только городская тюрьма, но и подвалы и склады забиты арестованными.
- Поручаю вам, ротмистр, следствие по делу о цареубийцах. Нам нужен именно такой человек, как вы. Дворянин. Преданный и убежденный сторонник монархии. Образованный и понимающий историческое значение случившегося. Допрашивайте как хотите, но записывайте, записывайте правильно и точно. Пусть вас трясет от ненависти, но показания цареубийц записывайте совершенно точно. Помните, вы работаете на историю русскую, - говорил князь Голицын.
Никогда еще Долгушин не чувствовал себя таким необходимым, как в эти дни. Он делал свое дело солидно, убежденно, сосредоточенно; стало досадно, что сорвался при допросе Комелькова, но ведь идиот кого угодно выбьет из душевного равновесия.
Долгушин уже был спокоен, когда надзиратель ввел нового арестованного. Пожилой человек в косоворотке и охотничьих сапогах, с пепельной бородой, подпирающей уши, улыбнулся ротмистру бледной холодной улыбкой. Долгушин молча показал ему на стул; сам присел к столу, неторопливо закурил.
- Федор Игнатьевич Воронин, помощник начальника по отряду Особого назначения. Большевик. Возраст - сорок пять. Так ведь?
- Совершенно верно, - согласился Воронин.
- Мы не станем, Федор Игнатьевич, попусту терять драгоценное время. Мне ни к чему вас уговаривать, вам незачем запираться.
- Вот это правда. Времени у меня в обрез.
- Ваша профессия?
- Сталевар златоустовского завода.
- Когда вы стали большевиком?
- В тысяча девятьсот пятом.
- Какое образование?
Пепельная борода Воронина заколыхалась от легкого добродушного смеха.
- Чему это вы смеетесь?
- Неожиданному совпадению вопросов. О моем образовании спрашивал меня и бывший царь.
- Что же вы ответили его императорскому величеству?
- Десять лет Александровского централа…
- Не мне судить о вашем остроумии, - сумрачно сказал Долгушин. Каждый шутит как умеет. - Он замолчал, угрюмо рассматривая Воронина. "Типичное русское лицо. Курнос, русоволос, сероглаз. Давно ли такие мужики пахали, сеяли, убирали хлеб. Молились богу, плодили детей, пили водку. Были храбрыми солдатами, верили в бога и царя". - По каким причинам государь был перевезен из Тобольска в Екатеринбург? И как этот переезд происходил?
- Это очень существенно?
- Исторически необходимо…
- Из истории событий, не выкинешь, - согласился Воронин. - Последние дни Николая Романова, конечно, еще одна грань среди других бесчисленных граней революции. Только мы, наверно, смотрим на казнь царя с противоположных точек зрения?
- Само собой разумеется.
- Что же вас интересует?
- Прежде всего, причины, побудившие большевиков вывезти государя из Тобольска.