Юрий Всеволодович больше не выдержал, схватил и потряс его за плечи:
- Ты что-то знаешь, а не говоришь, да? Что за беседа у нас - слепого с глухим? Ты не смей так со мною? Открой глаза и реки прямо!
Святослав распахнул густые ресницы, и Юрий Всеволодович отшатнулся. На него смотрели белые, безумные, смеющиеся глаза. Великий князь взял голову брата в руки, с болью ощутив родной запах его мягких волос.
- Ты что? Ты болен? Скажи мне, что происходит между нами? Я не понимаю.
Запекшиеся, в трещинах губы Святослава шевельнулись беззвучно:
- Ничего.
- Но я вижу! - Юрий Всеволодович ловил этот белый бессмысленный взгляд. - Зачем терзаешь меня недомолвками? Что у тебя на душе? Откройся!
- Брат, уйдем отсюда, - невнятно произнес Святослав. - Пойдем в Белоозеро. Перехоронимся там…
- Ты бредишь? - отскочил от него Юрий Всеволодович. - От тебя мне слышать такое? Бросить войска? Я с таким трудом собрал их! Ты приехал, чтобы это сказать?
Белоозеро тогда входило в Ростовскую землю, владения Константина, после - сына его Василька. Случилось так, что Батый обошел Белоозеро стороной, и туда сбежалось множество людей. Править стал внук Константина Глеб Василькович. Середина тринадцатого века стала временем наивысшего расцвета города. Так что совет Святослава отправиться в Белоозеро и тем спастись не лишен был смысла и основания. Но Юрий Всеволодович не мог ведь это предвидеть и потому продолжал бранить брата:
- Ты моложе меня. Откуда эта слабость в тебе? Это малодушие?
- Гюрги! Рязань пала, - хрипло прошептал Святослав.
- Я так и думал, я слышал, я догадывался, - забормотал, борясь с волнением, Юрий Всеволодович. - Но верно ли передают? Надо, чтоб верные вести шли. Надо перепроверить. А то скажут одно, глядишь - совсем другое.
- Гюрги, они взяли ее в пять ден, - прохрипел брат.
- Осада? Всего пять? Святославле, того быть не может! Чтоб они, колченогий сброд, город взяли? - Он почти кричал, как будто пытался переубедить брата, но вдруг в его мыслях прозрачная от всегдашнего поста Евпраксия, дева суздальская, худенький перст воздвигла: и Суздалю погибнуть. - Это ложь! - завопил Юрий Всеволодович. - Переветники пущают, чтоб нас перепугать и ослабить. Не верь им, брат, никому не верь! Мы вместе! Братаничи с нами. Мы - сила. Мы уже готовы!
- А Ярослав где? - прищурив глаз, спросил брат, и рот у него повело набок, в оскал. - Уйдем, Гюрги!
- Нет! - тяжело сказал великий князь. - Замолчь. И не смей про то… Позор и беда. Видно, чаши эти нас не минуют. Уйти - позор. Остаться - беда. Из чего выбирать?
- Уйти - спастись! - Святослав с плеском вытащил ноги из кадушки и, обтерев их, обул меховые чулки. Сидел, как старик, положив руки на колени, и покряхтывал.
Юрий Всеволодович опять подошел к нему.
- Неужто ты в самом деле считаешь меня виновником того, что татары разорили Рязань?
Теперь Святослав смотрел на старшего брата прямо, не мигая, но не было в его взгляде ни дерзости, ни упрека, лишь усталость и обреченность.
- Видел бы ты себя, великий князь, со стороны…
- А что? - заносчиво и растерянно спросил Юрий Всеволодович.
- Посмотри, говорю, на себя. Ведь могутнее тебя вряд ли найти кого-нибудь не только среди князей и бояр, но и среди молодых дружинников. Погляди на свои кулачищи - что копыта жеребца! Ты плечами своими пошевели-ка…
- Ну и что? Знаю, что силен я телесно.
- Да, так… А со стороны ты что мокрая курица. Жалок, нерешителен. А почему? Вина у тебя на шее висит.
Юрий Всеволодович вскинул густые черные брови не столько с гневом, сколько с удивлением. Вина на шее - это, по Русской Правде, поличное, когда судят пойманного татя и вешают ему на шею украденную им вещь.
- Ты, никак, меня еще и в татьбе виноватишь?
- Просто жалко мне тебя.
- Да вроде бы скорее уж ты… курица… опасливая.
- Я про себя все знаю, - тяжело перебил Святослав. - Я войско привел сюда, даже не имея собственной дружины, а вот ты не отозвался, когда рязанские князья взмолились.
В иное время Юрий Всеволодович дал бы волю гневу, грохнул бы кулаком по столешнице и даже бы к простому объяснению не снизошел, но сейчас понимал, что обязан быть сильнее и выдержаннее всех.
- А знаешь ли ты, когда они взмолились?
- Не все ли одно?
- Они допрежь послали гонцов к Михаилу Черниговскому. А ко мне только после того уж, как самонадеянно вышли в поле и были жестоко биты татарами. Не я, а они, князья рязанские, решили в одиночку, особь брань сотворить. Высоко занеслись, да низко упали.
Князь Святослав отвернулся:
- Поступай как хочешь… Невозможно поверить, что Рязань не устояла. Но сбегов много притекло в Ростов, беспомощно и путано говорят. Ничего из речей не понять. Они в ужасе, Гюрги.
Юрий Всеволодович слишком хорошо знал, сколь надежно была укреплена стоявшая на высоком берегу Оки столица Рязанского княжества. С одной стороны крутой речной обрыв, с трех остальных - пятисаженные валы, перед которыми вырыты и заполнены водой рвы. По гребню валов возведены дубовые раскаты: две порядные бревенчатые стены, соединенные короткими перегородками и заполненные утоптанной землей, камнями, глиной, - очень прочные раскаты, ни топором, ни копьем их не взять. О столь крепких защитных сооружениях позаботились рязанцы потому, что уж очень на опасном месте стоит их город: к реке Проне подступает Дикое поле, где половцы в поисках поживы носятся с кривыми мечами на своих степных аргамаках; с востока из дремучих лесов вылезает с широкими ножами мордва; с севера постоянно грозит стольный город Руси Владимир, требуя безоговорочной покорности; с запада тоже надо постоянно ждать по Десне и Сейму непрошеных гостей. И нельзя не похвалить рязанских князей за предусмотрительность и радение - со всех сторон обезопасили они свою отчину обустроенными крепостями: от половцев Пронском да Белгородом, от мордвы Ижеславцем да Исадами, от владимирцев Рославлем, Борисовом-Глебовом, Переяславлем да Ожском, от западных недоброжелателей Зарайском. И могли ли рязанцы представить себе, что враг нахлынет на них сразу со всех сторон: татарская конница, воевавшая с аланами на Северном Кавказе, обогнула леса и напала с запада и с севера, с юга пришли отряды, устраивавшие облавы на половцев, с востока подступили полчища Батыя и других ханов, громивших мордву, буртасов, булгар. Охватив Рязань кольцом, основные силы пришельцев сосредоточились в междуречье Дона и Воронежа.
Понимая, что такую сильную крепость не взять изгоном, с ходу, приступили к многодневной осаде. Из Пронска, Белгорода, Ижеславца и других разоренных городов и сел татаро-монголы пригнали тысячи пленных, заставили их под ударами плетей, под угрозой смерти валить лес, тесать бревна и таскать их к стенам Рязани для острога - ограждающего крепость тына, чтобы предотвратить прорыв осажденных и не подпустить к ним возможные подкрепления.
За острогом, на местах возвышенных и недосягаемых для стрел рязанских лучников, поставили кожаные и войлочные шатры. Возле каждого шатра водрузили бунчуки - конские хвосты на раскрашенных древках как знак власти темников и тысяцких. Каждую тьму войска возглавляли высокородные ханы-чингисиды, их бунчуки имели особые знаки отличия, и их рязанцы насчитали десять (потом стало известно точно, что это были все потомки Чингисхана: сын его Кулькан, внуки Орда, Бату, Шейбани, Тангут, Гуюк, Кадан и Байдар, правнук Бури, внучатый племянник Аргасун; старшим воеводой был опытный Бату). Значит, осаждавших город было не меньше десяти тысяч. В Рязани же всего населения насчитывалось тысяч двадцать, а обращаться с оружием мог лишь каждый десятый житель.
Прежде чем начать приступ, татары поставили перед острогом пороки - стенобитные орудия, из которых непрерывно били камнями по стенам крепости, расшатывая бревна частокола, сбивая верхушки башен, поражая людей.
Шестнадцатого декабря под бой барабанов, привязанных к седлам сотников, под воинственные крики "Ур-р-arx!", что значило на их языке "Вперед!", решились брать город открытой силой. Карабкались по прислоненным лестницам, обрушивались с них наземь, пораженные мечами, стрелами и камнями, заживо сожженные кипящей смолой, ослепленные раскаленной золой и песком. Они лезли и лезли день и ночь, на смену павшим приходили новые воины - истинно саранча, неисчислимая и неистребимая, как ни жги ее, как ни изничтожай. Ров заполнился трупами, и татары прямо по ним пошли на шестой день, двадцать первого декабря поутру на решительный приступ. Они лезли с удесятеренной силой, взбешенные неслыханным упорством осажденных.
Защитники, бессменно стоявшие на стенах все эти дни, уже не смогли сдерживать натиск. Притупились их мечи, поломались копья, посеклись кольчуги и шеломы, многие пали замертво, оставшиеся в живых едва держались на ногах от усталости и полученных ран и язв.
Проломив стену сразу в нескольких местах, татаро-монгольские воины с горящими факелами, с топорами и саблями хлынули на городские улицы и площади. Разграбив дома князя и бояр, церкви и монастыри, они сожгли город дотла, свирепо посекли всех жителей, так что некому стало уж оплакивать и хоронить мертвых.
Поразительно, с какой неожиданностью и скороподвижностью татары обошли Рязань лесостепью с юга, а затем пролезли через мещерские дебри по замерзшим болотам и оказались вдруг - истинно нечаянно и внезапно! - перед изумленными рязанцами на берегу Оки.