Остановившись месяц назад на Сити и начав сбор войск в соседних волостях и городах, он обратился прежде всего именно к ним: в Ростов, где правил Василько, в Ярославль к Всеволоду, в Углич - удельный город Владимира. Они привели на Сить не только свои дружины, но и ополчение из горожан и земледельцев. Всеволод и Владимир, хоть и звались полковниками при своих полках, однако в ратном деле были мало искушены да и собой не могутны, от отца, знать, наследовали скудоту, хотя лица имели опухлы.
Но на Василько надеяться можно: храбр и силен, с ног до головы нет в нем порока. Это еще более выделяло его. Но того важнее, что он уже водил войско в поход. И хотя следствием этого похода была лишь женитьба на быстроглазой княжне Марии, таковое обстояние в судьбе Василька очень почиталось: он казался воином бывалым.
- Как думаешь, брат, довольно ли нас будет против татар? Одолеем ли? По слухам, они саранче подобны всепожирающей, все покрывающей? - робко спросил младший.
Василько двинул зазвеневшую чашу по столу, понял, что дух Владимира поколеблен и сомнения гнетут его. Потому заговорил, не скрывая улыбки в голосе:
- У князя Олега, ходившего на Царьград, было восемьдесят восемь полков, восемьдесят восемь тысяч человек. Когда он прибил щит на его вратах, условия мира были такими: торговать беспошлинно, полгода получать бесплатно еду для воинов и бесплатно же мыться в греческих банях, сколь захотят.
Братья засмеялись.
- Баня - это да, это бы и нам желательно, - сказал Всеволод. - Хороши, наверное, бани греческие?
- Сказывали, полы мраморные, скамьи тоже; водоемы для ополаскивания мрамором обложены. Печей нет, а полы теплые, как-то там подогреваются. Трубами, что ли? Вдоль стен истуканы голы - мужи и девы.
- Зачем голы? - побагровел младший.
- Для красы? - догадался Всеволод. - Ну и обычаи! То-то воинам соблазн был, да?
- Да они тоже из мрамора белого изваяны.
- Все равно стыд! - сказал Всеволод.
- Даже и представить невозможно, - поддержал его Владимир, но как-то неуверенно и не осудительно.
- А что, Василько, ведь мы раньше противника не преследовали? Погнали его, сами остановились на поле боя и победу праздновали на костях. Это уж Мономах придумал, что бой вести на земле врага. А как теперь будем? - допытывался Всеволод, признавая тем самым брата за большого стратега.
- Вот ты стрекало какое вострое! - сказал Василько с прежней своей улыбкой. - Все зараньше хочешь знать… Что великий князь прикажет, то и будем делать. Что военный совет решит. А пока никому ничего не известно. Ратиться пока еще не с кем.
- Тогда чего стоим тут?! - воскликнул младший. - Прокис наш великий князь. Пошто сами татар не ищем?
- А ты у нас храбрец! - метнул на него взглядом Василько. - Поддержку мы ждем из Новгорода от дяди Ярослава. Вот пошто сидим.
- Чего поддерживать-то? - сорвался голосом Владимир. - Штаны на Юрии Всеволодовиче.
- Не дерзи! - остановил его Всеволод.
- Терпения с вами не хватает. Правильно, что дядя Ярослав сюда не идет. Нечего тута делать ему. Эх, сейчас гуляли бы на свадьбе у Александра! А мы, не мывши, сидим.
- Оплошность это или расчет, еще подумать надо, - сказал Василько. - Я ведь помню, что на Калке произошло. Князья черниговский и киевский тоже сидели в укреплении и неведении, а Мстислав Удалой один сам в бой рвался. Даже не сообщил им о начале сражения.
- Почему?
- Один хотел всю честь победителя иметь. Немолодой уж был, искушенный, а столь неблагоразумно поступил. На удачу да на удаль свою понадеялся.
- А наш Юрий Всеволодович ни при чем оказался, - опять возразил брату Владимир. - И когда рязанцы молили его о помощи, он тоже ви при чем, да? Как Мстислав Удалой, хотел один сотворить брань.
- Ну, опять зубоежа? - Взгляд Василька стал грозен.
- В нас во всех Рюрикова кровь. И ею мы все уравнены, - почти так же ответил ему Владимир.
- И никакой разницы между нами? Как в стаде бараньем?
- Кровь это все, - упрямо повторил младший.
- Глупость! Откудова тогда вражда и превозношение друг перед другом, заслугами кичение и старшинством?
- Надо всем Рюриковичам собраться и выбрать главного, по дарованиям судя.
- Каким дарованиям?
- По уму и мудрости.
- А кто судить о сем будет?
- Мы все.
- Если есть промеж нас лучший, значит, уже неравенство выходит. А ты говоришь, кровь… Мечтания все это пустые. Не бывать согласию никогда. К нему князей можно только силою привесть. Да и то, внутри согласия будут зреть коварство и умыслы обманные, соперничества и обиды взаимные. И опять к вражде придем.
- Значит, что ж, нет пути примирения всеобщего и быть не могет? - спросил Всеволод.
- Право старшинства, и все! - стоял на своем Василько.
- А чем старость немощная лучше удали, силы и мыслей расторопности, коими младость славна бывает? Это еще не заслуга - до преклонных лет доскрипеть! - уже кричал Владимир.
- Даже в отдельном семействе для мира и благости утеснение необходимо. Что ж получится, если каждый будет по-своему рядить и перед остальными похваляться? Пробовал ты метлу об колено переломить? Ну-ка? А отдельный прут двумя порогами сломишь, - встал на сторону старшего брата Всеволод.
- Нашел, что сравнивать! Не верно ты думаешь. Вольно просто выходит. Потому - не верно. Утеснение старшинством тоже восстанием чревато.
- И я в том согласен, - старался успокоить спор Всеволод. - Так же говорю. Надо только, чтоб все внушение имели: власть по старшинству от Бога. И никому не дано сметь ее оспаривать. И все! А кто выступит против нее, того всем вместе осаживать и осуждать.
- Опять ты за прежнее, как Василько! К тиранству зовешь.
- Тиранство не от права старшинства зависит. Самый-то подлый выскочка самым великим угнетателем может стать. Не о том ли история греков и ромеев свидетельствует? Нет, брат, ты ошибаешься. Я, может, и прост. Но по преданию хочу. Это все-таки самое лучшее. Не оспаривать ничего. Иначе - смуты и нестроения. Так вся жизнь в колебательствах и пройдет, в злобе, ими рождаемой. Стройность и крепость суть украшения жизни, ими она утверждается. А посягательствами разрушается.
- Но для лучшего! - прервал Владимир.
- А кто тебе показал, где лучшее? - спросил Василько. - Тем лишь и превозносишься, что только своим разумом водительствуешь. Хотя и говоришь: выберем, мол, самого хорошего. Будто до тебя никто сего не обдумывал. Предание одесное суть разум многих самых разумных.
- Забил ты меня совсем преданиями своими. Что ж люди-то по ним жить не хотят? А всяк своего ищет? Зачем надо нам мыслить, если за нас решено еще и до рождения нашего? Давайте жить, аки скоты.
- Лукавствуешь предерзко, брат. В каждом человеке образ Божий запечатлен.
- Сего не опровергаю! - горячо воскликнул Владимир. - Не опровергаю. И не смею… Но не Сам ли Спаситель свободу выбора нам предоставил? Хошь, иди на зло, хошь, стремись на добро, вослед за Водителем христианским. И никакого утеснения не заповедал.
- Как это? - прищурился Василько.
- Так! Именно что так! Своею волей прилепляйся к пути избранному.
- То-то и оно! Восприняли в соблазне сатанинском! Своею, мол, волею. Не своею, неразумный мыслитель, а волею Отца. Он-то как раз об отсечении своеволия заповедал!
- Это уже после выбора будет отсечение.
- Сгинь ты и не гневи меня! Не по тебе сия ноша умственная.
- Был бы ты до конца крепок, не гневался бы. Гнев сомнения питает, - бросил Владимир, собираясь уйти. Лицо его горело, и руки не находили себе места.
- Ты, брат, речешь, сам не знаешь что, - остановил его Всеволод. - Ты предания не уважаешь, а в них смысл. Ведь они передаются потомкам в поучение. Да не все перенять способны словеса мудрости. Вспомни хоть Игоря Северского.
- А что мне его вспоминать?
- Ты читал?
- Читал. А пошто он мне?
- Нет, ты "Слово о полку Игореве" помнишь?
- Да зачем он мне? Это когда было-то?
- Хотя б затем, что в нем и о нашем деде Всеволоде помянуто. Лестно и величаво. А тебе и это ни к чему. Что ж такой у нас?
Игорь велел трубить поход во вторник двадцать третьего апреля. Не случайно выбрал он этот день: память святого Георгия Победоносца, именем которого северский князь был наречен при крещении.
С легким сердцем повел Игорь полки, а потому-то не остановило его дурное предзнаменование - солнечное затмение, случившееся к вечеру первого мая. Войско находилось тогда у берегов Донца. Бояре и воеводы, увидев, что солнце превратилось вдруг в двурогий месяц, поникли головами, и вся верхоконная дружина остановилась.
- Яко луна трех дней… Отчего это?
- Злой дух скрадывает свет Божий.
- Истинно: это чтобы ловить впотьмах в свои сети правоверных христиан.
- Не на добро это помрачение.
- Что и говорить!.. Беда неминучая!
Но и другие суждения слышались от бывалых, много повидавших на своем веку людей:
- Ништо! Случалась уж сколь раз полная погибель солнца, а беды никакой не было.
- Что устроено Господом, мы, смертные, не в силах переменить или избегнуть.
Так и князь Игорь думал. Он восседал на крутогривом белом коне. Алое корзно его развевалось на ветру, золоченый шлем отсвечивал и при затмище.
- Братья и дружина! - воззвал он. - Тайны Божией никто не знает, а знамению всякому - Бог творец. Увидим, что сотворит нам Бог. - Он натянул витые из шелковых красных нитей поводья, сжал бока коня золочеными стременами и первым начал переправу через Донец. Горяча была его речь, и сам он возбужден, нетерпелив, стремителен, преисполнен не терпящей промедления жаждой осуществить замысленное.