Опять началось кружение разъярявшихся коней, мечи ослепительно взблескивали в холодных лучах солнца. И тут всем наблюдавшим за битвой богатырей стало ясно, сколь прав оказался Якум, выбрав высокое седло с короткими стременами: он легко поворачивался на нем во все стороны, даже и назад, в то время как Осьмипуд сидел, и верно, что репа в грядке. Однако у Осьмипуда был свой расчет, ему опять удалось сильным ударом выбить из рук противника оружие после чего всем показалось, что исход битвы ясен.
Рязанец готов был торжествовать, широкое лицо его расплылось в победительной улыбке. И никто не разглядел и не понял, как это Якум измудрился выскочить из своего высокого седла и обрушиться прямо на спину Осьмипуду так, что тот не усидел и свесился под брюхо коня. Якум выхватил поясной, короткий о двух лезвиях нож, полоснул им по путлищам - стремена отпали, а с ними завалился под копыта и Осьмипуд. Якум ястребом слетел с чужого седла, подхватил копье поверженного супротивника и тут же вспорхнул на своего коня, который будто все понимал, не отошел от хозяина ни на шаг. Осьмипуд продолжал лежать на земле неподвижной глыбой. Якум неспешно подъехал к нему, поднял над ним копье и замер в таком положении.
"Как Георгий Победоносец на иконе!" - подумал Юрий, и, наверное, не он один: радостный гул прошелся по рядам владимирцев. Только по этому гулу и можно было понять, где свои, а где приунывшие и притихшие рязанцы: в задоре и переживаниях за исход поединка дружинники враждующих сторон незаметно для самих себя сблизились, полукружья сомкнулись в один обод.
Рязанский князь Ингвар не мог скрыть огорчения, даже в лице переменился - на алых, покрытых пушком щеках выступили белые пятна. Подъехал к великому князю Всеволоду, спросил вздрагивающим голосом:
- Что же, мир?
- Мир, мир, все бесы в воду - и пузырья вверх!
- Бесы в воду?..
- Да, да, а погосты - мне!
Ингвар покорно кивнул головой и развернул коня. За ним последовали его дружинники, сидевшие в седлах понуро, присугорбившись.
Якум стоял в окружении славивших его дружинников. Снял с себя деревянную бронь и медный шелом, от мокрых волос, головы и всего разгоряченного тела пошел пар.
- Тяжко пришлось тебе, Якум?
- Ничё, пожадел только.
- На-ка выпей из туеска квасу.
- От жажды гожее пиво, чай, великий князь не поскупится? Ну, это, поди-ка, дома, а покуда и квасок сгодится. - Якум приложился к берестяному туеску и не отнимал его от губ, пока не выпил до дна.
Юрий возвращался с отцом опять во главе воинства, опять двигались уторопленным шагом, опять конь о конь.
- Батя, а Якум ведь не воткнул копье в рязанца?
- Нет. Как и Георгий Победоносец на иконе в нашем соборе во Владимире.
- Да-а?.. - Сейчас только вспомнил Юрий, что ведь и впрямь лишь занес святой Георгий свое копье над драконом! - Как же это? Значит, тот змей жив остался?
Отец даже коня придержал, повернулся к сыну:
- Глянь-ка ты! А ведь так оно и есть. Как же в самом деле это? Давай батюшку нашего призовем, попытаем его.
Подали коней на обочину, пропустили вперед всю дружину. Поп Евлогий по-прежнему путешествовал в телеге.
- Отчего это ты, отец святой, все на дрогах, не то на санях восседаешь? Иль тебе мои подседельные кони не гожи?
- Кони твои куда как гожи! Однако человеку духовного сана дозволено садиться только на осляти, на каком Спаситель въезжал в Иерусалим.
- Вона… Осляти нет у меня, чего нет - того нет… А вот скажи-ка княжичу, отчего это в соборе на иконе Георгий Победоносец токмо замахнулся копьем, а не ударил? Может, у нас обманный образ?
- Никакого обмана! - сухо, даже сурово ответил Евлогий. - Образ новгородский мастер писал с византийского образца.
- Тогда отчего же?
- Знать надобно княжичу, что в облике змия того сам сатана пресмыкается… И по сей день он строит людям злые козни, только одно против него есть оружие - Крест Святой.
Весь путь до Владимира был Юрий в смущении и сомнении, не умея совместить слова Евлогия с тем сказанием, которое перед походом читал в обители молодой монашек. Разве же мог он, десятилетний отрок, знать тогда, что вся жизнь его будет состоять из жесткого противоборства добра и зла и что сатана станет незримо сопровождать его до самой последней ночи на Сити?
Вернувшись из первого своего похода, Юрий восторженно рассказывал братьям, как бился Якум с Осьмипудом, и закончил горделиво:
- Наша взяла!
А отец на совете бояр даже не упомянул о поединке, только осведомил деловито:
- Вернули мы свои погосты.
Уже став великим князем после смерти отца и старшего брата, Юрий полно осознал свой долг устроителя и защитника отчины.
Да, не для того Юрий Долгорукий поставил Москву, чтобы ее грабили рязанцы. Он же и город своего имени построил на Колокше, притоке Клязьмы. А пращур Ярослав Мудрый, в крещении тоже Юрий, основал сразу два города Юрьева - на реке Роси, на границе с половецкой степью, и в Чудской земле. Второй Юрьев иноземные захватчики, пришедшие с запада, переназвали в 1224 году в Дерпт, а Юрий Всеволодович тогда же решил дать свое имя новому, основанному им городу.
Защищая восточные окраины княжества и стремясь закрепиться на Волге, он сначала основал Новгород Низовской земли, а спустя четыре года, когда камские булгары стали воевать и верховья реки, захватили Устюг и Унжу, почел нужным ставить заслон по всему правобережью. Повыше старинного Городца Радимова, в том месте, где Волга делает крутой поворот, а высокие холмы подступают цепочкой к узкой береговой кромке, основал он город Юрьевец. Начало городу положила часовня во имя Георгия Победоносца. Ее срубили на высокой надпойменной площадке, которая разделяла два глубоких оврага, сбегавших к Волге. Наверху овраги соединили рвом и валом с бревенчатыми стенами, так что стал город настоящей крепостью. Место было выбрано удачно, во все стороны вели важные дороги: вниз по Волге к Городцу да Новгороду Низовской земли, а затем и в Булгары, вверх по течению - к Ярославлю, по Каме - к Каменному Поясу, по Оке - к Залесской Руси, по левобережным притокам Унже и Нёмде - к Белоозерью.
Но особенно полюбил свой новый город Юрий Всеволодович за редкую красоту здешних мест, часто наезжал сюда, случалось, подолгу жил либо в своей усадьбе, выстроенной среди вековых сосен на взгорье, либо на волжском острове Толстике, где были богатые ловы осетров, стерляди, белорыбицы.
Последний раз посетил Юрьевец мимоездно летом прошлого года, незадолго до того, как объявились на Руси татаро-монголы. Вместе с дружиной возвращался берегом Волги после брани с мордвой, которая время от времени вылезала из своих лесов и грабила окраинные села княжества.
С торной дороги свернули в Талицкую трубу - узкую просеку, прорубленную в дебрях вдоль речки Талки. Повстречали двух возвращавшихся с бортних ухожей мужиков. По виду - и спрашивать не надо - отец с сыном: оба коренастые и плечистые, у обоих большие голубые глаза и кудрявые волосы над высоким белым лбом, только у отца борода подлиннее и с редкими серебряными нитями.
- Хорош ли мед-то? - спросил Юрий Всеволодович.
- Из ельника…
- A-а, вересковый? Значит, сладок и душист. А куда же лапти навострили?
- На Глазьеву гору, - отвечал старый бортник.
- Каку таку Глазьеву? Где? Почему не знаю?
- Зна-а-ашь, как не знашь… Там воеводин глаз, все округ зрит.
- Ишь ты, какое прозвание придумали для моей сторожи!.. А сами-то чьи будете?
- Да из самого Георгиевска мы.
- Как, как?
- Город наш во имя Георгия Храброго срублен, - подтвердил отцовы слова и молодой бортник.
- Из Юрьевца, что ли?
- Ну да, - согласился старший, - из его, из Георгиевска.
Юрий Всеволодович только рукой махнул и продолжил путь по Талицкой трубе.
Разомлевшие на солнце сосны наполняли просеку густым запахом хвои и смолы, к которым примешивалась душистость спеющей земляники, высоких лесных трав и цветов.
Юрий Всеволодович вел коня шагом, память невольно обращалась к невозвратным дням, когда дядька Ерофей, поглаживая свою волнистую медовую бороду, называл своего пестунчика не иначе, как только Георгием Храбрым.
Над головой плыло летнее ласковое солнце, впереди угадывалась волжская прохлада. Юрий Всеволодович чувствовал себя погруженным в безмерную глубину не просто узнаваемого, но всегда любимого мира.
До стояния на Сити оставалось полгода.
Возле дымового отверстия по-прежнему вихрилась снежная струя. Досадуя на ее чуть заметный, но непрекращающийся шорох, Юрий Всеволодович откинул край тяжелого ковра и приник ухом к влажно-морозной земле. Каждую ночь вот так вслушивался он, каждый раз улавливал топот конских копыт - далекий или близкий, одного всадника-гонца или давно ожидаемого войска.
Нет, опять показалось. Никого. Напрасно ждешь, князь! Тишина стояла такая, что было слышно, как кони где-то жевали у коновязи и выпускали с шумом воздух из ноздрей.
Юрий Всеволодович вернулся на свое ложе. То ли озноб пробегал до телу, то ли, наоборот, жарко. И жестко. И от шкур зверьем пахнет. Не знаешь, как улечься и чем мысли занять.
Что привело татар на Русь? Стремление обогатиться за чужой счет, пограбить мирные города и села - только это, и спрашивать нечего. Многих иноземцев притягивало русское узорочье, хранящееся во дворцах и усадьбах, соборах и монастырях. А залапают ли они Костину книжарню, которая сейчас в городе племянника Василька, в Ростове? Да зачем она варварам-степнякам!.. Разве что сожгут, когда станут мерзнуть на морозе…