Тайная канцелярия
Поначалу и оба Шуваловых приведены были в немалое расстройство.
Иван Иванович более всего раздосадовался тем, что втянул в сомнительное дело Ломоносова. Но кто же ведал, что руда окажется не токмо пустою, но поддельною? И что те, обманные, пробы попадут не к кому-то другому, а к нему, известному профессору химии.
Однако ж не его, Михаила Васильевича, в том вина. Расчёт подлых людишек как раз в том и заключался, чтобы обмануть не какого-нибудь легковера или вовсе неграмотного апробатора, а самую главную столичную апробацию.
На одном злоумышленник только попался: не полагал, что поставят опыты сразу в нескольких местах.
Надо сказать, что Шувалов Пётр Иванович рассудительно расчёл: ошибки быть не должно в определении наличия металла. Он ведь в сём деле видел себя уже не со стороны, а безраздельным хозяином предприятия, что может образоваться вскоре. И потому, слов нет, расстроился - экий куш сорвался!
Собственно говоря, никакого завидного куша не оказалось, его вообще не существовало. Но это-то как раз и приводило в расстроенное самочувствие: мимо рук богатство ушло!
Что же до самого старшего Шувалова, он до поры до времени вёл себя так, словно совсем не был причастным к происшедшему.
Взятый под стражу и отправленный в крепость Зубарев сразу показал, что ни сном, ни чохом к сему злоумышлению прикосновения не имел, а вот тот, кого он нанял, Леврин, того следует допросить - он делал апробации проб и снабдил ими его, Зубарева, когда тот отправлялся в Санкт-Петербург.
Леврина схватили в Тобольске, и он, попав в острог, сознался в подлоге, сказав, что хотел с Зубарева получить хорошую плату. А что-де Зубарев решится дойти до самой императрицы, в то он, Леврин, никак не мог поверить.
На допросах Зубарев Иван был словоохотлив, много рассказывал о себе и о своей родне. Сознался, что главная мечта у него была, которая и подвигла на поиски рудных богатств, - получить дворянство.
- Ну ты, парень, загнул, - смеялись над ним те, кто вёл следствие. - Это же как - раз-два и оказался в благородном сословии? Так только в сказках случается. Ты бы ещё нам про Иванушку-дурака наплёл. Дескать, поскольку я по прозванию тож Иван, то, как в сказке, хочу жениться на царевне.
- Зачем смеяться? - недоумевал арестант. - Я не шутки шучу. Демидовых возьмите. Из самых низов вышли, а дворяне теперь!
- Дурак ты, Иван, и уши у тебя холодные, - продолжали хохотать над ним в остроге. - Что, в вашей Сибири все такие - мозги набекрень?
- У нас в Сибири есть и те, коих по уму да прошлым делам и у вас в столице не сыщешь!
- Постой, постой. Ты это о ком? - насторожились те, кто вели с ним разговор. - Не о государственных ли ты преступниках, что отправлены на жительство в ваши дальние края? Ты кого-нибудь из них видел, с кем-нибудь из них баял?
Зубарев опустил голову.
"Кой чёрт дёрнул меня за язык! Всё хорошо вроде бы шло, намекали, что скоро пинком под зад - и гуляй, Ваня. А тут вона как ухватились за то, что по всегдашней своей дурости вякнул. Говорил мне отец: "Держи язык за зубами, не то за дерзкие слова все зубы в застенке пересчитают".
- Не ведаю я о тех, на кого вы изволите говорить, - выдавил из себя и перекрестился.
- Э, нет, попался - теперь так просто от нас тебе не отвертеться. - Тот, кто вёл допрос, подошёл совсем близко и встряхнул за плечи: - Выкладывай как есть: с кем в ваших тобольских местах из врагов царского трона знался, не с Минихом ли самим? Отвечай!
Вот тут и случилось: увяз коготок - и всей птичке пропасть, как о том говорит народная мудрость. Перевезли Ивана в такое место, где ломают не только кости, но человеческие жизни - в застенок Тайной её величества канцелярии. Коротко говоря - в ведомство Александра Ивановича Шувалова.
Тут над ним не смеялись - всыпали несколько раз кнутом по голой спине и велели обо всём - как на духу.
Смотрители сего страшного места были люди неразговорчивые, угрюмые. А сам управитель сего заведения, граф Александр Шувалов, и вовсе одним своим видом наводил ужас. Лицо его - одутловатое, неподвижное - вдруг со щеки начинало подёргиваться и тогда вовсе походило на нечеловеческую маску.
- Значит, Миниха видел, с ним говорил. - Сидя насупротив за столом, Александр Иванович склонялся своим уродливым, заходившимся в нервном тике лицом ближе к арестанту. - Не хочешь признаться, к чему сей злоумышленник тебя склонял, прикажу взять на дыбу. Пойдём в помещение рядом, покажу, как на сём снаряде мы управляемся с теми, кто упирается, не хочет сознаться.
Тот, кто стоял рядом во время сего немногословного разговора, сдёрнул с Зубарева рубаху и, схватив ручищами поперёк туловища, не толкнул, а скорее занёс в соседнюю комнату.
- Тута у нас все, даже не умеющие говорить от рождения, обретают речь, - сказал палач, опуская Зубарева наземь. - Гляди, как других будем пытать, и мотай себе на ус, запираться далее или сразу во всём сознаться.
Помещение, в которое втолкнули Зубарева, было просторнее того, где вели с ним разговор. Сверху, с потолка, свешивалась верёвка, а под нею, на полу, застеленном рогожами с накиданной на них соломою, стоял низкий деревянный чурбан. Рядом с чурбаном - бревно с переброшенным через него другим бревном, в виде подвижного рычага.
Дрожь прошла по всем членам Зубарева.
"Так это и есть дыба, на коей пытают преступников!" - ахнул он и повалился на колени:
- За что меня так?! Клянусь Господом Богом, я ничего подлого не злоумышлял, я ни с кем не входил в сговор, особливо с теми, коих вы мне приплели.
- Ах, приплели! - вскричал тот, кто втолкнул его в сей застенок. - Тогда, может, его первого, ваше сиятельство?
- Погоди, придёт и его черёд, - остановил палача Александр Иванович. - Зачнёшь с того, с вчерашнего.
В дверь, что оказалась где-то в дальнем углу, ввели полуголую жертву. Был это мужик с виду постарше Зубарева, морда вся окровавленная. Тут же его подхватили палач и его помощник. Они повалили человека на пол, сбили с него кандалы, ноги связали сыромятным ремнём и подтащили к верёвке, свисавшей с блока под потолком. Тою верёвкою туго скрутили кисти рук, затем надели на них кожаный хомут, плотно стянув его ремнями.
- Готовы ещё что-либо нам сказать? - Граф Шувалов взглянул в лицо арестанту. - Что ж, коли молчишь, тогда я велю начинать.
Палач положил на промежуток ремня, связывающего ноги, конец бревна, что являлось рычагом, и, став одною ногою на это бревно, начал оттягивать его книзу. В это же время другой пытальщик с подошедшими ещё людьми принялись тянуть верёвку, проходившую по блоку. Связанные назад руки у жертвы стали заворачиваться на спину и постепенно приближаться к затылку. Человек глухо застонал.
- А ну - раз, два, три! - крикнул главный палач, что стоял на бревне, и при последнем счёте изо всех сил ударил ногою по бревну. Его же пособники сильно дёрнули верёвку.
В мгновение ока руки того, кто висел, очутились над его головою, и он со страшным криком повис на блоке.
Человек, у которого были враз вывихнуты все суставы, захрипел, изо рта его хлынула кровь. Далее Зубарев оказался не в силах смотреть и упал ниц, где стоял.
- Всё скажу, - пролепетал он, когда его окатили водою из бочонка, - не утаю. Говорил, говорил он, бывший фельдмаршал, об императоре Иоанне. Клялся, что готов его спасти.
- Ну а ты, что ты? - Нервный тик снова исказил лик начальника Тайной канцелярии. - Ты-то что ему, Миниху, обещал?
"Господи! Да что же такое нынче со мною? - испуганно спрашивал себя Иван. - Я ж на себя напраслину наговариваю! Не было и не могло быть у меня с тем бывшим фельдмаршалом никакого разговора, окромя того, что я ему приглянулся. Зачем же я себя под дыбу подвожу? Но, может, сие им зело необходимо, может, так они от меня разом отстанут?"
- Так что ты Миниху обещал?
- Я... я... пособить в деле освобождения малолетнего нашего законного государя, - едва слышно проговорил Зубарев.
- Давно бы так, - уже уходя, из дверей произнёс его сиятельство граф Шувалов-старший. - В каземат его, пускай приходит в себя.
Минул год, если не более. Пётр Шувалов о том сибирском проходимце вовсе бы забыл, коли однажды о нём не напомнил бы старший брат.
- А ловок оказался тот сибиряк, что серебряные горы сулил. Мне бы самому и в голову не пришло, что у него на уме, кабы не случайность, - уж оченно он на язык оказался невоздержан.
- Ах, ты о нём, Александр. А я-то полагал, всыплют ему с десяток ударов да отправят восвояси. Чего же его, шельму, держать на казённых харчах?
Нервный тик готов уже был проявиться, но его опередила ухмылка, заигравшая на губах Александра Ивановича.
- Кормить я его долго не намерен. Для сего есть другие столы, к коим он сам будет вынужден прибегнуть. А я только подам ему намёк - куда и зачем убечь. Люди у меня есть верные: оплетут его посулами и убедят в том, в чём вынужден был признаться в моей пыточной.
Пётр Иванович насторожился:
- Выбил у него признание, что похлеще, чем его первоначальный обман?
- То-то и оно, что настолько хлеще, что я сам, когда сия мысль пришла мне в голову, ужаснулся. И уж потом словно обдало меня жаром: сие дело окажется поважнее лопухинского!