Мало того, что Пётр Шувалов брал на откуп целые промышленные отрасли, он удосуживался ими спекулировать. Перепродажа русского леса английскому предпринимателю - ещё цветочки! Настоящую аферу граф провернул с гороблагодатскими заводами. Эти железоделательные заводы, а также и новый, ещё только строившийся на реке Туре, вместе с приписанными к заводам крестьянами он взял, как уж привык, в откуп. При этом он оттягал себе не только ещё не разработанные недра, но и сто тысяч пудов выделанного и привезённого в Санкт-Петербург железа, продав его англичанам.
Уплата денег за заводы была рассрочена на десять лет. Но, уплатив в общей сложности всего девяносто тысяч рублей, Шувалов потом ежегодно получал с них подвести тысяч. Когда же, в конце концов, истёк срок аренды и Шувалов вынужден был возвратить заводы и рудники, он исхитрился урвать из казны ещё семьсот тысяч рублей.
В тот самый день, когда Иван Зубарев подал челобитную императрице, он к вечеру уже был в доме Петра Шувалова.
Граф принял его в своём кабинете и велел выложить на стол всё, что тот имел при себе.
- Тут, в мешочках, пробы. А вот бумага, что выдала Сенатская комиссия.
- Оставь всё как есть у меня. И бумагу сию, - тоном, не допускавшим возражений, произнёс граф.
- Так мне же, ваше сиятельство, велено быть у профессора химии Ломоносова. И письмо к нему отписали его превосходительство, что были аккурат при её величестве императрице, когда я предстал перед нею. Так что не с руки мне ослушаться и не объявиться в срок на Васильевском острове.
Породистое лицо вельможи изобразило неудовольсгво.
- Порассуждай у меня... Отныне я, граф Шувалов, буду ведать сим делом. И мне вернее знать, как тебе поступать. Пойдёшь с моим человеком. Он тебе укажет, где переночевать, а к утру заявишься в академическую лабораторию химии с тем письмом, что тебе дадено, и вот сей образец прихватишь. - Граф Шувалов швырнул Зубареву один из свёртков, содержащих руду.
Зубарев помял в руках треух, собираясь напялить его на голову, когда вельможа era остановил:
- Вот бумага, перо. Садись к столу и опиши то место, где вёл поиск. Да абрис местности, коли сумеешь, зарисуй: где гора, где лес, где низина, и то место, где брали шурфы.
Когда Зубарев присел к уголку стола и стал корябать на бумаге то, что ему было велено, граф отошёл к окну, и мысли его обратились к сегодняшнему происшествию, о коем его уже к концу дня успел уведомить брат Иван.
Лет пятнадцать назад вот так же были обнаружены на Алтае серебряные руды заводчиком Демидовым. Правда, по первости Акинфий Никитич решился на невиданное - утаил находку. Но выдала алчность непомерная - стал из подпольно выплавленного серебра на своём Невьянском заводе изготовлять рубли. Знал ведь, что за такое - каторга, а то и лишение живота. Однако жадность затмила взор, затуманила совесть. А чтобы не попасться, производство фальшивых монет обставил тайною. Работные люди, занятые секретным ремеслом, были помещены глубоко под землёю. Сверху же подземелья - плотина. Знал ведь, чуял - государственные люди доберутся, нагрянут с проверкой, потому и готовился в случае чего открыть плотину. Так и сделал, потопив сотни мастеровых.
Уже задним числом, чтобы, значит, замолить свой грех пред новою императрицею Елизаветой, преподнёс ей якобы первую с того завода выплавку. Притом просил, чтобы серебро сие было употреблено на раку святого Александра Невского.
"Дай Бог, чтобы находка сибирского малого подтвердилась - развернусь не хуже уральского Демидова! - довольно ухмылялся про себя граф, предвкушая размах работ, которые он поведёт в башкирских местах, о которых только что поведал тобольский не промах парень из купеческого сословия. - Его не возьму в дело - откуплюсь. А рудники и заводы - всё возьму в собственные руки. Однако для верности надо бы надлежащим образом подстраховаться. Апробация у Ломоносова - хорошо. Только для пущей уверенности надо бы пробы ещё отослать в Монетную канцелярию и в Берг-коллегию".
Ошибка профессора химии
- Глашка! Не слышишь, что ли, меня? Ты где, негодница, вот ужо я тебя проучу! - кричала старая дама, выходя из своей комнаты. - Ты кому там открывала?
- Да это не к нам - к Михаилу Васильичу человек приходил, только дверью ошибся, - оправдывалась служанка.
- Это к какому такому Михаилу Васильичу? Не знаю таких.
- К Ломоносову, профессору.
- A-а, это к тому, непутёвому. - Дама удалилась снова к себе, на ходу завершая разговор: - Пустой человек. И прислуга в его доме такая же - все по соседям бегают. У кого кофейник одолжить, у кого скалку для белья. То ли дело Тредиаковский Василий Кириллович. Тоже академический профессор. Но в его доме порядок, потому как самостоятельный господин. И люди к нему редко захаживают - только нужные. А у энтого, считай, проходной двор с утра до вечера. Правда, и вельможи частенько заезжают, особенно один - Иван Иванович Шувалов! Главный, говорят, фаворит императрицы! Ну и водил бы с ним дружбу, коли подфартило. Так нет же - и людишки подлого звания, в зипунах да с котомками, обивают его порог. Тьфу ты, прости, Господи, душу грешную.
А в то время, когда ворчливая соседка выговаривала эти слова, человек с котомкою за плечами и в изрядно затерханном полушубке входил к Ломоносову.
Профессор встретил его в халате - плечистый, высокого роста, с усталым умным лицом и добрыми глазами, без парика - считай, совсем лысый. Руки - крупные, жилистые. В одной из них табакерка, в другой - перо.
- Вот ты какой Зубарев, - встал, прочитав протянутую ему записку. - Иван Иванович, его высокопревосходительство, мне уже успел о тебе поведать. Теперь и сам вижу: хорош! Что рост, что стать - наша, природно русская. А более обрадовал ты меня тем, что несть числа талантам в российском народе, как нет предела богатствам нашей земли.
Встал, заложил перо за ухо, обхватил за плечи сибиряка, ощутив под ладонями литые мускулы, пытливо вгляделся в открытое, оправленное аккуратно подстриженной русою бородёнкою лицо.
- Сие немцы придумали: "скудость недр российских". Дудки! Косогоры и подолы гор Рифейских, сиречь - Уральских, простираются по области Соли Камской, Уфимской, Оренбургской и Екатеринбургской. Сё - промеж рек Тобола, Исети, Чусовой, Белой, Яика и других. И земли те толь довольно уже показали свои сокровища, и на заводах выдано немало металла. А тут - такие, как ты: к открытым уже сундукам - новая прибавка! А неверующей немчуре не устаю изрекать: богатства России Сибирью прирастать будут. Пётр Великий открыл одного - Демидова. И нам завещал искать новых, быстрых и пытливых умом, с русскою природною упрямкой.
Зубарев, уже сбросив свой малахай, присел на стул супротив Ломоносова, опасливо оглядываясь вокруг на какие-то стеклянные кубы и реторты, что громоздились всюду на полках, - не задеть бы чего ненароком. Но освоился быстро - хозяин оказался настолько прост и приветлив, не в пример вчерашнему вельможе, что не вступить с ним в разговор было как-то даже непривычно разудалому сибиряку.
- Дома я не раз слыхал, будто Пётр Великий повелел: за объявление руд от государя будет жалованье, а за сокрытие - горькое битье батогами и яма.
- Ага, выходит, знаешь, - обрадованно подхватил Ломоносов. - То правда. И ещё в том указе значилось: каждый, какого бы чина и достоинства ни был, имеет право искать, плавить, варить и чистить всякие металлы: золото, серебро, олово, свинец, купорос и всякие краски, потребные земли и каменья - во всех местах, как на собственной, так и на чужих землях. Выходит, сказано когда было, а ты вот, родившись уже после Петра, внял его призыву.
- А как по-иному? Металлы и минералы, вестимо, сами на двор не придут. Для их розыска потребны ноги да руки, - сказал Зубарев.
Ломоносов поднялся из-за стола, сделал шаг-другой, отчего на столе, на полках и на полу зазвенела стеклянная и иная посуда, в которой виднелись разного цвета какие-то растворы и порошки.
- Руки и ноги, говоришь? - загремел во весь голос. - А к ним добавь: верный глаз и горячее сердце. Да-да, парень! Глаз - для того, чтобы узреть спрятанное природою, а пуще - дабы читать законы великой науки - химии. А кто она такая, сия наука - химия? В ней слились все иные, известные нам науки - физика и геометрия, даже алгебра и механика. Спросишь меня как? Отвечу: все названные мною науки - неразрывно связанные между собою сёстры, кои вместе и образуют химию.
На время вроде бы позабыв, что пред ним простой парень, должно быть всего-навсего едва научившийся читать по складам, Ломоносов сел на своего любимого конька:
- Химия, чтобы стать настоящей наукой, должна выспрашивать, к примеру, у осторожной и догадливой геометрии, когда она разделённые и рассеянные частицы из растворов в твёрдые части соединяет и показывает разные в них фигуры. В то же время химия должна советоваться с точною и замысловатою механикою. Сие для того, чтобы твёрдые тела на жидкие, жидкие на твёрдые переменять и разных родов материи разделять и соединять. В помощь химии - и оптика, чтоб чрез слитные жидкие материи разные цвета производить. Только тогда, когда натуры рачитель - сиречь исследователь природы - научится в химии чрез геометрию вымеривать, чрез механику развешивать и чрез оптику высматривать, тогда он и желаемых тайностей достигнет.
Зубарев аж взмок, внимая бурной речи учёного, и, не скрывая своего восхищения, не мог не воскликнуть:
- И сие творится вот здесь, в вашей каморке, ваше высокопревосходительство?