Казалось, сердце так и выпрыгнет из груди, когда она с Кириллом, тоже празднично разодетым, поднималась вверх по лестнице, к покоям императрицы. А вот и последняя ступенька. И вдруг пожилая казачка увидела прямо перед собой саму государыню в богатом и пышном уборе. Не успевшая ничего понять, она кинулась на пол, чтобы припасть к ногам императрицы. Но, подняв голову, тотчас сообразила, что тут сплошное, во всю стену зеркало и перед нею, старой хохлушкой, никакая не императрица, а она сама собственною персоной.
Её подхватили под руки многочисленные слуги, шедшие следом, и тут она услыхала голос:
- Проходите, любезная Наталья Демьяновна, я вас давно жду.
Голос исходил от женщины высокой и статной, с пышною причёской и открыто улыбающимся лицом.
Она шла навстречу гостье.
Сыновья двух Иванов
Шетарди, несколько сконфуженный тем, что переворот в Петербурге произошёл без его решительного участия и не совсем так, как он предполагал, в одном оказался прав - впрочем, тоже не до конца. Елизавета, вступив на престол, почти тотчас переехала со всем двором в любимую ею Москву. Однако не насовсем, как самодовольно полагал французский посол, а всего лишь на один год - год своей коронации.
Днём венчания на царство было назначено двадцать пятое апреля. В специально созданную для сих торжеств комиссию казна отпустила сверх намечавшихся в самом начале тридцати тысяч рублей ещё двадцать тысяч да на фейерверк девятнадцать тысяч. Иллюминации велено быть, по прежним примерам, в течение восьми дней. На Ивановской и прочих колокольнях за счёт Коллегии экономии, а во дворце, на Красном крыльце и около - из денег Дворцовой канцелярии. В Кремле воздвигли триумфальные ворога и троны в Успенском соборе и Грановитой палате.
Вдень коронации новгородский епископ Амвросий произнёс императрице поздравление, в котором между прочим особо прославлял её подвиг, свершённый двадцать пятого ноября:
- И кое ж большее может быть великодушие, как сие: забыть деликатного своего полу, пойти в малой компании на очевидное здравия своего опасение, не жалеть за целость веры и отечества последней капли крови, быть вождём и кавалером воинства, собирать верное солдатство, заводить шеренги, идти грудью на неприятеля и сидящих в гнезде орла российского мощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей отечества связать, побороть, и наследие Петра Великого из рук чужих вырвать, и сынов российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия - несть ли убо сие всему свету удивительно?
Москва праздновала, Москва чествовала наконец-то законную, во мнении народа, истинно русскую государыню. И Москва почти на целый семьсот сорок второй год затмила северную столицу.
Тысячи и тысячи жителей древнего русского города ликовали, радовались, поздравляли друг друга, ходили друг к другу в гости, в богатых домах устраивали собственные иллюминации и фейерверки, и почти круглый год Кремль и его соборы были наполнены людьми.
С какой радостью в день коронации встретил Пётр Шувалов в Кремле Татьяну свет Семёновну. Приехала она от Покровки в собственном экипаже и весь день пробыла в самом, что называется, центре торжеств.
- Тебя ли, красавица Татьяна, зрю я пред своими очами? - бросился к ней Шувалов, расцеловав, и недоумённо поглядел на рослого отрока, стоявшего с нею рядом.
Был отрок лицом бел и чист, с ясными голубыми глазами и румянцем во всю щёку, но несколько застенчив, отчего гляделся скромно, словно не парень, а красна девица.
- Ваня, Ванюша! - воскликнул Пётр, наконец сообразив, что перед ним сын Татьяны, а его двоюродный брат. - Господи, да как ты вырос и каким молодцом смотришься.
Он обнял Ванюшку и, слегка отстранив его от себя, вновь воскликнул:
- Как вырос и возмужал! Ну вылитый отец! Дай-ка я ещё тебя огляжу - не могу налюбоваться. Сколько ж тебе теперь - шестнадцать или все восемнадцать?
- Первого ноября исполнится пятнадцать, - ответила за сына мать. - Но ты, Пётр, прав: Ванюша у нас в своего отца - рослый. И по характеру, как он, добряк добряком. Только вот не ведаю, по какой стезе его направить. По военной линии, как отец, он сам не намерен. Всё к книгам да учёности льнёт.
- И много знает?
Теперь заместо матери ответил сам Иван.
- Знаю по-французски и по-немецки. А ещё учил латынь, но на ней только читаю, - преодолев смущение, произнёс Ванюша и всё ж заметно покраснел.
- Неплохие успехи, - похвалил старший брат. - Учился, конечно, дома?
- Двух гувернёров нанимали, - опять вставила Татьяна, - чтобы, значит, и по-французски и по-немецки мог учиться. Да они ж трое у меня - Ванюша и его сёстры Прасковьюшка да младшая, Елизавета. Вот их я одна, после смерти Ивана Ивановича моего, и тянула к свету. А уж потом Ванюшу другим наукам обучал специально нанятый учитель.
- И что постиг? - всерьёз заинтересовался Пётр, сам когда-то обучавшийся дома вместе с братом Александром.
- Знаю риторику, учился арифметике, географии, истории тож. Нас трое было у того учителя. Один так себе, не шибко успевал. Только мы на пару с Суворовым Александром получали хорошие баллы. Саша - сын генерала, ловкий, вёрткий такой и зело сообразительный, несмотря на то что ростом мал и на вид щуплый. Отец его уже в полк записал, а затем взял оттуда, чтобы дома, на Москве, наукам разным обучить. Саша тоже, как и отец, хочет быть генералом. А вот третий наш сотоварищ - ленив и совсем нелюбознателен. Учиться не любит, говорит, и так проживёт. Да разве ж можно прожить неучем?
- Люди разными бывают, - ответил Пётр. - Вот намедни встретил я отрока, ровесника твоего, так он едва по складам может слова прочитать. И это - на родном нашем языке, не говоря о наречиях иноземных, коих он вовсе не ведает. Впрочем, приехал отрок из глухих мест, да и сам, можно сказать, низкого звания.
- Бывает, что и самого подлого звания юноши выходят в люди, - возразил Иван. - Сколько было таких при Петре Великом, коих жадность к знаниям подвигла в самые знатные ряды. Даже и дворянин - кто он, коли необразован?
Пётр потрепал Ванюшу по плечу:
- Нет, ты все мои ожидания превзошёл. Таким наукам, коими ты овладел, у нас в Петербурге только в Шляхетском корпусе обучают.
- У вас в столице - я знаю - ещё академия и университет имеются. Вот при них, верно, самым главным наукам учат.
- А ты бы хотел ещё учиться? - неожиданно спросил Пётр.
- Да он ни на час с книгами не расстаётся, - опять встряла в разговор Татьяна Семёновна. - Всё, что было в доме, перечитал. Теперь во всех других знатных домах, куда мы вхожи, берёт одну книгу за другой. И читает хоть день напролёт, хоть всю ночь со свечою. Говорю я ему: так и зрения лишиться можно, кто ж тогда тебя на службу какую возьмёт?
"А к делу его уже надо определять. - Пётр как бы подхватил и продолжил про себя слова Татьяны. - Не взять ли его к себе, а?"
И сказал на прощание:
- Днями я к тебе, Татьяна, заеду. Страсть как хочу твою Прасковьюшку повидать. Скоро невестою станет?
- Да всё к тому идёт, - счастливо заулыбалась мать. - Красавицею растёт, да выдать бы надо за стоящего человека.
"Вот и о ней бы не грех загодя подумать, - продолжил свою мысль Пётр. - Но сперва с Ванюшею всё бы решить".
Дома ночью рассказал Мавре Егоровне о встрече с роднёй.
- Знаю я этих родственничков - завсегда норовят повесить себя на шею тем, кто сам вышел в люди, чтобы, значится, за наш счёт сделать свой карьер, - пробурчала она.
- Здесь не то, - попробовал оправдаться муж. - Парень больно пытлив и многое обещает.
- Ты мне зубы-то не заговаривай и не хвали, пока я сама его не повидаю. Вот мой сказ: привези его ко мне, я сама определю, как поступить.
А когда увидала Ванюшу, не могла скрыть удовлетворения:
- И вправду пригож. Ну чисто писаный красавчик. Такого бы к ней, к нашей ненаглядной, ко двору.
Муж пожал плечами:
- С тех пор как стала императрицею, подчас боязно к ней с чем-нибудь своим подходить.
- Только не мне! - бойко возразила жена. - Для меня, когда мы одни с нею в её опочивальне, она по-прежнему чуть ли не Лизка по обращению к ней, а не какое там ваше величество. Да и я при ней не только статс-дама, а опять же, как и была, подруга из самых первейших и закадычных. Мне доверься - всё сделаю как надо. Тут другое на ум пришло: коли выгорит, что я затеяла, нам, Шуваловым, твой Иван подкрепою станет. Родственники, они не только с тебя могут всё тянуть, но которые и сами тебя потом облагодетельствуют, коли всё удачно сложится.
А сложилось - удачнее некуда.
Однажды был на очередном докладе, и, когда окончил его, государыня задержала:
- Что, Пётр Иванович, слыхала я, брат у тебя объявился на Москве? Что ж прячешь, представь его мне.
Особо проницательным не следовало оказаться, чтобы не заметить: императрице Ванюша приглянулся. И не то чтобы взглянула на него попросту учтиво, как теперь ей, государыне-матушке, следовало смотреть на тех, с кем говорила. А как-то так заинтересованно, можно сказать, по-женски.
Но произнесла, стараясь не показать своего чувства:
- Значится, звать Иваном. И по отчеству, выходит, тож Иванович, так?
- Совершенно верно, ваше величество, - поспешил объясниться Шувалов Пётр. - Только мы двоюродные.
- Как? - заинтересовалась Елизавета Петровна. - Ваши отцы должны быть родными братьями, и оба Иваны?