На следующий день, графиня оканчивала наряжаться, чтобы ехать, под охраной Броды, вместе с Туллией на прогулку, как прибыл сияющий Светомир.
Ружена, считавшая, что он в Кракове, очень ему обрадовалась и отложила свой выезд.
Они заговорили о путешествии и соборе. Ружена восхищалась царившим в городе оживлением и передавала, какое впечатление произвело на нее смешение рас и нарядов иноземцев, собравшихся в Костниц.
- Конечно, здесь теперь много любопытного и, если ты позволишь мне тебя сопровождать, я все тебе покажу, начиная с императорского выхода в храм на богослужение.
- С благодарностью принимаю твои услуги, тем более, что в этой сутолоке быть под охраной рыцаря - очень приятно, а то, того и гляди, попадешь в какую-нибудь свалку, - и она рассказала, как вчера еще им пришлось сделать объезд, по случаю драки поляков с тевтонцами.
- Я уж слышал про эту историю. Поляк и два немца оказались ранеными…
- Однако, какой же здесь надо всем надзор, если вам доносят о каждой стычке, - смеясь, заметила Ружена.
- Вовсе не так хорош, как тебе кажется; но во вчерашней драке участвовали люди кастеляна калишского, пана Гануша Туликовскаго, и он сам рассказывал об этом вечером у пана Завиша. Но это все - пустяки, у нас случаются бои поинтереснее этого, - засмеялся Светомир. - На одном из пиров, два архиепископа, пизанский и майнцский, разошлись во мнениях; разговор обострился, сначала начали перебраниваться, а затем дело дошло и до рукопашной. Но у почтенных пастырей церкви не было оружие, так они вцепились друг другу в волосы и покатились под стол, стараясь задушить друг друга. Многие из присутствовавших священников в испуге попрыгали в окна.
- Зрелище, должно быть, было назидательное, - смеясь от души, сказала Ружена.
- Затем, они составили перечень всего, что желали осмотреть, в том числе соборную ризницу, где хранились многие сокровища из окрестностей Костница, и церковь старого бенедиктинского аббатства, с гробницей императора Карла Толстого. Присутствовавшая при разговоре Анна с улыбкой заметила, что охотно примет участие в обозрении монастырей и святых мест, но глядеть на скоморохов, канатных плясунов и т. п. отказалась наотрез.
- Бедная Анна все еще не обрела душевного покоя, сердце ее болеет по-прежнему, - с грустью заметил Светомир, когда Анна ушла из комнаты.
- Увы! И недуг ее, кажется, неизлечим, - вздохнула Ружена. - Иногда она становится такой странной, что мне делается даже страшно.
- Что же с ней происходит?
- Сидит, например, часами, смотрит куда-то пристально в пространство, ничего не видя и не слыша, что происходит вокруг; а то вдруг начнет говорить такие вещи, которых никто и знать не может, точно колдунья какая-нибудь. Когда еще у нас и не предполагали возможности задержание мистра Яна, она вдруг однажды говорит мне с таким странным видом: "Ты не получала никаких известий от Гуса?" - Нет, - говорю, - но, судя по его последнему письму, можно надеяться, что все окончится благополучно. "А я видела его в темной, сырой, вонючей келье, мне показалось даже, - тюрьме". Я подумала тогда, что ей все это приснилось, так как, при своей фанатической привязанности к Гусу, она все время только и думает о нем; а вчера дядя Гинек потвердил, что мистр Ян посажен в гнилую яму, где и заболел. Тут я даже испугалась за Анну!
- Ради Бога, внуши ей, Ружена, чтобы она молчала о таких вещах, а то ее могут схватить, как колдунью, - перекрестясь, заметил Светомир и, помолчав минуту, прибавил: - Хорошо еще, что вы не приехали раньше, а то попадись вам на встречу Бранкассис, Анна вовсе потеряла бы голову.
- Боже Всемогущий? Бранкассис здесь? - с ужасом спросила графиня, бледнея.
- Он был здесь, так как сопровождал папу; но уехал из Костница три дня спустя после бегства Коссы и теперь, вероятно, сидит с ним в Шафгаузене.
- Слава Богу, что этого чудовища тут нет, - облегченно вздохнула Ружена.
- О, как чесались у меня руки, каждый раз, как я его видел. Я готов отдать один глаз, чтобы только иметь возможность всадить ему нож в горло, - проворчал Светомир, сжимая кулаки.
Разговор был прерван приходом графа Гинека, видимо чем-то раздраженного.
- Вообразите, что я узнал? Гуса нет в Костнице, - сказал он, опускаясь в кресло.
- Его освободили? Он бежал? - разом спросили Ружена и Светомир.
- Освободили? Разве эти кровопийцы выпустят свою жертву, за которой столько времени гонялись? - гневно ответил граф. - Нет, вот что случилось. После бегства папы, Гус находился во власти императора, и Хлум, равно как и прочие друзья отца Яна, рассчитывали воспользоваться этим обстоятельством, чтобы его освободить. А тут вдруг фальшивый Сигизмунд передал несчастного в распоряжение епископа костницкого, - личного врага Гуса, - который, конечно, не простил ему брошенного когда-то в лицо обвинения. И сегодня ночью, Оттон фон Хохберг перевел его в свой замок Готтлибен, под охраной 170 солдат, что одно уже доказывает вам, как они там все боятся бедного, скромного священника, вооруженного лишь своей добродетелью и словом Божьим.
- Боже мой! Теперь ни повидать его, ни оказать помощи ему будет уже нельзя, - грустным тоном заметил Светомир.
- А ты разве навещал Гуса в тюрьме и видел его? - спросила Ружена.
- Понятно. Да не я один, а и прочие друзья бывали у него, благодаря содействию тюремщиков, которые все очень расположены к кроткому и терпеливому узнику. Особенно один из них, Роберт с женой, оба - славные люди, делали для него, что могли.
- И надо же было увести его, как раз, когда мы сюда приехали, - сказала Ружена и заплакала.
Глава 3
В одной из отдаленных от центра города улиц стоял просторный дом, с двух сторон окруженный садом, а с третьей выходивший в глухой переулок, который отделял его от соседних строений. Дом казался нежилым, что было истинным чудом в то время, когда каждая клетушка в Костнице ценилась баснословно дорого, а обыватели или вовсе покидали город, либо переходили на житье в дворовые службы и сдавали свое помещение богатым иноземцам, наехавшим со всех концов мира.
Но пустым дом казался лишь снаружи. В одной из комнат, выходившей окнами в сад, какой-то человек в беспокойстве ходил из угла в угол.
Лицо его было озабочено, глубокие морщины бороздили нахмуренный лоб и, по временам, крепкое итальянское ругательство срывалось с губ.
Человек этот был Бранкассис, считавшийся уехавшим вслед за папой Иоанном XXIII, но тайком возвратившийся в этот дом, который он занимал и раньше. Вернулся он с целью войти в сношение с разными прелатами, оставшимися верными беглому папе, и разведать, при их посредстве, о настроении собора и императора, а затем, если представится возможность, ценою золота и разными ухищрениями спасти дяде папскую тиару. Но расчёты папы и его посла не оправдывались. Несмотря на некоторый успех происков хитрого Томассо, как например, угроза итальянской народности отъехать из Костница и не принимать участие в делах собора, несмотря даже на собственноручное письмо папы к королю французскому, - дело Иоанна XXIII оказалось окончательно проигранным.
За эти два года Бранкассис сильно изменился: постарел, обрюзг, цвет лица сделался желтым и даже землисто-серым, глаза ввалились и свирепо глядели из глубоких глазниц. Если страшный удар Броды и не убил его, то все-таки оставил на его организме глубокие следы, которые давали себя чувствовать во время переезда в Костниц; невыносимая боль в спине заставила его прибегнуть в пути к носилкам.
Грустное это было путешествие. Затаив в душе бессильную злобу, ехал на собор Балтазар Косса, предчувствуя, что его грозный покровитель, Сигизмунд, упорно влечет его на погибель. Папская тиара не могла изменить природной животности, жестокости и строптивости бывшего разбойника; свои неудачи он вымещал на приближенных, проклиная скверные дороги, суровый климат и усталость трудного, длинного пути.
Недалеко от Арльсберга повозка вдруг накренилась, и Косса полетел в снег. По дороге в это время стоял народ, толпами сбегавшийся на встречу папы; но, не задумываясь о том, какое впечатление произведет его поведение на окружающих поселян, его святейшество разразилось потоками проклятий и ругани, а слуге, подбежавшему узнать, не ушибся ли он, папа крикнул:
- Jaceo hic in nomine diaboli!
Свое падение он счел за худое предзнаменование.
- Вот западня, в которую ловятся лисицы, - сказал он Бранкассису, указывая ему на видневшийся вдали город.
Этот дорожный случай пришел теперь на память кардиналу. Предзнаменование исполнилось буквально, и известие, которое Бранкассис получил сегодня, его страшно беспокоило.
Все их козни разлетелись в прах, наткнувшись на энергию, проявленную императором.
На следующий же день после исчезновение Коссы, Сигизмунд объехал город, в предшествии герольдов и трубачей, объявляя всюду, что бегство папы не приостанавливает действий собора: а в это утро Бранкассис узнал, что готово значительное войско для низложения герцога австрийского, объявленного изменником империи и собору, и для привода Коссы силой на суд, как пирата и преступника, виновного в симонии и распутстве…
Легкий стук в дверь вывел кардинала из мрачной задумчивости. В комнату вошел монах, сбросивший капюшон, закрывавший ему голову.
- Я с неожиданной новостью, ваше высокопреосвященство, - сказал он. - В город приехал граф Вальдштейн с графиней Руженой!
Бранкассис вздрогнул.
- Не ошибся ли ты, Иларий? Вок с женой в Костнице?