- Знать, Божья благодать на него снизошла. Иной ведь всю жизнь подле господ вьётся, а выше подьячего не встанет.
- Это уж точно так, - согласился захмелевший Фёдор Григорьевич. - Да я, однако, к чинам его не погоняю. Вот и Алексея не понукал. Сам он у меня в гору поднимается. Знать, кому что от Бога дано. А ведь чтили его в Кремнике всего-то за младшего костромского сына боярского. Он же старший. Поди ж ты...
Воздав хвалу старшему сыну, Фёдор вновь взялся за младшего:
- Заметил я, однако, как Данила покружил близ воевод, так потянуло его в ратное дело вникнуть. Что будет, не ведаю...
Когда выпили ещё по кубку хмельного, отец Питирим мимоходом заметил:
- Женить бы тебе Данилу надо.
Надеялся он, что Фёдор наконец поведёт речь о его старшей дочери. И не ошибся.
- Так ведь сие неминуемо, - согласился Фёдор. - Дай вижу, какой уже год ходит мой Данила с обожжённым сердцем. Посмотри-ка на них. Думаешь, зря зыркают друг на друга?
- Так моя-то ещё молода, батюшка Фёдор, - заметил Вешняков.
- Ведаю то. А через год и невестою поднимется, глаз не оторвёшь.
- Что Богом дано, не отнимешь.
Радоваться бы отцу Питириму, что само по себе всё получилось на сватовство или на сговор похожее. Но в душе у него не было блаженного чувства умиротворённости. Он сожалел о том, что надо ещё год ждать, когда с чистой совестью можно выдать дочь замуж, не нарушив каноны православной веры. Сердце-вещун подсказывало, что всё сложится по-иному и Господь не соединит его дочь в законном браке с Даниилом Адашевым, потому как не Всевышнему, нет, а какой-то злой силе неугодно свести две чистые, непорочные души в супружестве. Однако у Питирима язык не повернулся сказать о том, что сговор ни к чему: судьбы, дескать, у наших детей иные. Да и хмель взял своё. Хотелось добрые дела вершить, и он ответил ждущему его слова отцу, радеющему за благо своего сына:
- Ты, батюшка Фёдор, считай так: от меня тебе низкий поклон за то, что заметил мою доченьку. А коль желаешь большего, то и сговор можем завершить полюбовно, ибо моя доченька чести твоего дома не уронит. Вешняковы испокон веку следом за Адашевыми идут.
Супруги Фёдора и Питирима хотя и "кум овал и" о своём, но весь разговор, которым были заняты их "государи", слышали и в согласии между собой кивали головами. Так мирно и тихо, пока Катя и Даниил кидали друг на друга мимолётные взгляды, родители определили их судьбы: быть им через год мужем и женой. Оставалось только объявить детям свою волю.
Родители были намерены сказать Катерине и Даниилу об их помолвке в день Великой субботы, накануне светлого Христова Воскресения. А до тех славных дней русского православия весь московский народ постигло жестокое бедствие. Однако в день поминовения воскресшего Лазаря Даниилу и Кате дали понять, что они наделяются волею держать себя друг к другу, как и в прежние годы, по-родственному, легко и доверительно. К Катерине подходила матушка Авдотья, что-то шептала ей. Та же улыбалась и согласно кивала головой.
- Всё так и будет, родимая, как ты говоришь, - отвечала ей Катя.
Вскоре дети ушли из-за стола. Следом за ними покинули трапезную и Даниил с Катей. Все вышли во двор. Дети остались играть в салки, а Катя направилась к воротам, зная определённо, что Даниил идёт за ней. У калитки она сказала:
- Вечер такой отрадный. Может, сходим к Москве-реке на наше место? Помнишь, где плотвичек ловили?
- Как не помнить! И я готов. Вот только не запоздниться бы.
- А мы туда и обратно.
Даниил вспомнил, как они птицами летали "туда и обратно" на Москву-реку и купались там летней порой. И ему стало грустно, потому что то время безвозвратно улетело. Теперь им уже стыдно бежать. Они должны идти степенно. Но каково это, ежели от всех ворот, с мостков смотрели на них соседские кумушки и судачили о новоявленной паре! Однако Катю не смутили любопытные взоры. Она шла не то чтобы с гордыней на лице, но голову держала высоко. И вот уже Сивцев Вражек позади, они пересекли Плотников переулок и вышли к Сенной площади. За нею - уклон к Москве-реке. Уже опускались сумерки тёплого апрельского вечера. В зарослях ивняка, черёмухи, нависших над рекой, примерялись к пению соловьи.
- У нас в Козельске рядом с домом речка Жиздра протекает, так там тоже соловьиная роща есть, - остановившись близ воды, сказала Катя.
- А я даже в Кремле слушал соловьёв. Там за стеной Неглинка вся в зарослях, и вот птицы там утешаются...
Катя увидела бунт брёвен, позвала Даниила:
- Идём посидим. Так хорошо тут!
Они забрались на брёвна и уселись на толстый сосновый кряж. Сидели молча, испытывая некую скованность. Помнили они, что прежде без умолку могли говорить о чём угодно, а тут будто воды в рот набрали. И вновь эти мимолётные взгляды, как за столом во время трапезы. Знали же, что пора нарушить затянувшееся безмолвие, потому как у кого-то из них не хватит мужества играть в молчанку, и тогда он или она встанет и скажет: "Нам пора домой". А Даниилу очень хотелось о чём-то поговорить, хотя бы о своей службе в Кремле. Но понял он, что это получилось бы так, будто он хвалится своею службой. И ничего больше Даниилу не приходило в голову, что было бы интересно Кате. И всё-таки, не вытерпев мук молчания, Даниил заговорил первым. И голос его был бодрым, напористым, вызывающим на ответы, потому как он осознал, что это самое главное и наболевшее как у него, так и у Кати.
- А знаешь, Катюша, вот сегодня как увидел тебя, так и вспомнил, что весь год думал о тебе. И днём, и по ночам, и на службе. Вспоминал, как мы с тобой раков ловили, как в жмурки играли. А теперь уж и не знаю, будем ли? Ты вот приехала такая строгая, повзрослевшая, на меня не глядишь, только стреляешь глазами.
- Но я ведь тоже о тебе думала зимними вечерами. И даже гадала на Святки. Свечи жгла и в воду воск сливала. Ещё мы за ворота башмачок бросали. Всякое другое в сочельник было, - поведала Катя.
- И что же ты в гадании увидела?
- Многое. Да проку в том мало. Не светило мне счастье в гадании, - тихо ответила Катя.
- Да всё у тебя будет хорошо! - воскликнул Даниил и добавил: - Ведь я понял, что за трапезой о нас с тобой родимые говорили.
- Ия так поняла, Данилушка. И даже слышала: сговор шёл у наших родимых.
- И мне так показалось. И нам с тобой радоваться бы надо, ежели твоя душа лежит ко мне.
- И радовалась бы, да ведь год впереди, и его надо прожить, пока нам с тобой суждено будет венчаться.
- Ты чего-то боишься? - И Даниил в порыве горячности взял Катю за руку. - Откройся, Катюша.
- Боюсь. Многого боюсь, Данилушка, а назвать свои страхи не могу. Не знаю, с чего они меня одолевают. Или гадание тому виной, или ещё что-то скрытно от меня пребывает.
- Но, Катюша, так не должно быть. Тебе надо избавиться от всех страхов. Защити себя молитвой, и я тебе вторить буду. Вместе мы одолеем все напасти. И ты помни: весь этот год я буду страдать вместе с тобой. И знай, Катенька, я люблю тебя. Люблю! - И Даниил приник к руке Кати губами.
- Спасибо, Данилушка, ты мне тоже любезен. И сердце моё тоже тянется к тебе. О, если бы не это гадание в сочельник!
- Забудь о нём думать. Забудь! Мы с тобой всё одолеем. А гадание всегда пустое дело.
- Я бы хотела в это верить. Но никак, никак! Оно торчит в душе, как заноза, как колючка шиповника. И всё этот Козельск...
Даниил понял, что все страхи Кати связаны скорее не с гаданием, а с её степным городком, стоящим на границе Дикого поля. И он сказал:
- Тогда просись у батюшки остаться здесь, в Москве. Ты проживёшь у нас год, и он будет благодатным. Ты станешь учить грамоте ребят, а я буду на службу бегать.
- Ой, Данилушка, батюшка ни за что не согласится оставить меня без призору. Да и матушка тоже.
- Я сам их упрошу. И батюшка мне поможет. Это же так просто. Ты проживёшь у нас год как моя сестра.
- Твоими устами да мёд бы пить, - тихо проговорила Катя и провела мягкой, тёплой, ласковой рукой по лицу Даниила.
Он же стал целовать её ладонь.
- Идём, Катюша, домой, и мы сегодня же уговорим твоего батюшку.
- Нет-нет, только не сегодня. Вот как переживём у вас лихую пору в Козельске, так и поклонимся ему в ноги.
- Ты права. Мы так и поступим. А пока спрячь уныние. У нас с тобой всё хорошо и нет повода для печали. А теперь пора домой. - Даниил взял Катю за руку и свёл её с брёвен. Он вскинул свою и Катину руки вверх и воскликнул: - Как чудесно вокруг, как тихо! - И с улыбкой добавил: - И, поди, плотва хорошо клюёт.
- Вот мы завтра и узнаем, - ответила Катя.
В пути до Адашевых палат Даниил расспросил Катю, как прошёл минувший год в Козельске.
- У нас по Москве слухи ходили разные, что Крымская орда по осени вломилась в наши пределы. А до Козельска она не докатилась?
- Прошлой осенью, когда уже и морозы давали себя знать, вдруг прихлынула под город малая орда. Сказывали, что в округе поразбойничала, а на крепость не отважилась напасть. Стоял у нас в зиму ертаул. Он прогнал её. Но мы все страху натерпелись.
У ворот на подворье Адашевых Катю и Даниила встретили их отцы.
- Мы уж за вами хотели было идти. Матушки заволновались.