- А ты представляешь - кончится война, и мы с тобой на Невском встретимся. Может это быть?
- Может. Вполне может быть, товарищ майор.
- И разговаривать будем?
- Будем!
- И вспоминать? Леса эти… Снега… Костер наш?..
- Да! Да! Леса… Снега… Костер…
- Так смотри же, младший лейтенант, ничего не забудь… Чтоб рассказать потом… Потом, потом…
Майор смотрит долгим взглядом. И чудным кажется Витьке этот взгляд, и он тоже, не отрываясь, глядит в лицо майора, озаренное снизу красным светом костра.
Витька задремал, а когда очнулся, увидел, что костер почти совсем погас, превратившись в груду жара. Витька нагнулся, стал вздувать огонь.
У рации кто-то кричал в микрофон:
- Пленных отконвоируйте по дороге на Городец в распоряжение штаба армии. Штаб полка начнет передвижение, когда прибудут автоматчики.
Витька глядит в костер, и опять на него находит дремота.
Вспышка костра ярко осветила лыжника в полушубке, с автоматом. Витька повел глазами. Вокруг стояло еще несколько человек. Они громко разговаривали и смеялись. Витька всмотрелся в лыжника и узнал его - это был лейтенант Гамза, сибиряк, командир взвода автоматчиков.
Опершись на лыжные палки, подавшись вперед, Гамза быстро говорил:
- Весь обоз нам в руки попал. Из автоматов по крайним машинам как резанули, так все и сбилось. Охрана шуточная, да никто и отстреливаться не стал. Сразу лапы подняли.
Он достает из кармана полушубка что-то желтое, в снегах волховских совершенно немыслимое, смотрит на Витьку, бросает ему пару:
- Ты такое видел? Смотрю, из испанского фургона вывалились, на снегу катаются, шарики желтые! Ну, думаю, что за картошка? Поднял, - нет, что-то другое.
Витька держит в руках два лимона… У них холодная, шершавая кожа… От них исходит нежный, еле слышный аромат, пробуждающий далекие, позабытые воспоминания.
Гамза достает еще несколько лимонов, раздает их офицерам. Все с интересом рассматривают, гладят их.
Витька совершенно непроизвольно подносит к губам лимон, откусывает. Рот наполняется брызжущей, острой, блаженной кислотой. Он откусывает еще и еще, торопливо жует податливую лимонную мякоть вместе с кожурой. Лимона нет. Он принимается за второй и быстро справляется с ним. Только тогда, опомнившись, он бросает взгляд на стоящих вокруг костра офицеров.
Он видит, что все напряженно смотрят на него. Кто-то качает головой, говорит:
- Черт побери! Как мы все изголодались по свежему! Не поверишь!
Гамза тоже смотрит на Витьку, хохочет:
- Молодец, младший лейтенант! Сразу два сжевал! Вместе с кожурой! Молодец!
Издалека слышен крик:
- На лыжи!
Витька вскакивает на ноги. Офицеры быстро расходятся. Все понимают: штаб двигается дальше.
Ночь густела. Вместе со всеми Витька мчался по лыжне па юго-запад. Впереди и сзади него слышались удары палок, шуршание лыж. Мрак, мрак лежал над Волховом, над бескрайними его болотами и лесами. Но и в ночи, во мраке, войска двигались вперед. И Витька тоже летел вперед, без устали работая палками, и перед ним, перед широко раскрытыми глазами его, все неслись в темноте, не отступая, лица его товарищей, молодых офицеров, и лицо начальника штаба, озаренное снизу, как давеча, светом костра.
КОМБРИГ
1
Весна подошла к концу, наступил июнь. Вот тогда начальство дало комбригу понять, что его могут отпустить недели на две, на три. Поставлено было при этом непременное условие: на Кавказ или к Черному морю не ездить, а лучше всего провести эти дни где-нибудь поблизости, неподалеку от Москвы, чтобы в случае надобности его можно было сразу вызвать обратно в генштаб.
Он устроился в небольшом доме отдыха, в тихом уголке Подмосковья. Это была старая барская усадьба, стоявшая на возвышенности, посреди заросшего парка. Рядом протекала речка.
Первые дни комбриг главным образом отсыпался. Завтракать почти не ходил. Обедать и ужинать в столовую, которая была на первом этаже, спускался с опозданием, когда почти все постояльцы дома отдыха уже успевали закончить трапезу. Его соседом по столу оказался худощавый черноволосый капитан с "Золотой Звездой" Героя на груди. Познакомились. Оказалось, что капитан служит в танковых войсках. Участвовал летом 1939 года в боях на Халхин-Голе, за которые и был удостоен высокой награды. Сейчас он учился в Академии.
Теперь они иногда вместе прогуливались по аллеям парка. Разговаривали. Немногословный комбриг большей частью слушал своего собеседника. Судил капитан о вещах довольно здраво, хотя непрерывно пересыпал свою речь разными оговорками. Вдоволь наслушавшись от него всяких "не берусь утверждать, но…", "хотя некоторые и говорят…", "не хочу кого-то там упрекать, однако", - комбриг в конце концов чуть ли не с раздражением сказал ему:
- Знаете, капитан, чего более всего нужно опасаться военному человеку?
- Чего?
- Инерции мышления, - ответил комбриг. - Если такая беда приключается с командиром невысокого ранга, то этот грех особой беды принести не может. Да и бороться с ним внизу легче. А чем выше уровень, на котором стоит начальник, тем инерция становится опаснее. Поэтому с молодых лет не давайте в себе развиваться этому недостатку.
- Знаете, товарищ комбриг, все это представляется мне слишком умозрительным, отвлеченным. А я не охотник до абстрактных рассуждений. Я человек практический. Приведите какой-нибудь конкретный пример того, что вы имеете в виду.
- Можно и конкретный.
- Пожалуйста.
- Помните сокрушительное наступление немцев весной и летом прошлого года, когда за несколько недель была разгромлена Франция, а англичане под огнем еле-еле успели вывезти из Дюнкерка свою армию, потеряв при этом почти все вооружение?
- Да, помню.
- Вы, товарищ капитан, конечно, помните и случай с немецким самолетом накануне наступления?
- Вынужденная посадка?
- Да. За несколько дней до того, как немцы приступили к осуществлению на Западе своего плана "Гельб" - то есть удара по Франции, - весь это план "Гельб", вместе с картами, в результате вынужденной посадки немецкого самолета на территории Бельгии, попал к союзникам. Офицер не успел уничтожить бумаги, которые были при нем, и план предстоящей операции немцев оказался в руках англо-французского командования.
- На войне всякие случайности бывают, товарищ комбриг.
- Вы правы, товарищ капитан, случайности всякие бывают. Самое страшное не в этом.
- А в чем?
- Англичане и французы, - сказал комбриг, - имея в руках весь план предстоящей операции вермахта на Западе, ничего не сделали для того, чтобы встретить ее во всеоружии, не подготовили свои войска для отражения немецкого удара, направление которого они узнали.
- Да, да, я помню, - воскликнул капитан. - Они не могли поверить, что это подлинный план! Им казалось все это авантюрой, блефом, они думали, что немцы не могут вести наступление таким образом!..
- Да, товарищ капитан. У них действовала инерция мышления. Они приучили себя к идее позиционной войны…
Они пошли дальше по аллее, но теперь обменивались уже только замечаниями о погоде, об интересной планировке парка, об архитектуре старинной усадьбы и прочих незначительных вещах.
Через пару дней, за обедом, капитан сказал:
- Здесь недалеко, товарищ комбриг, есть дом отдыха писателей. Из нашего дома туда иногда по вечерам молодые командиры ходят. Там музыка бывает, люди интересные из Москвы приезжают. Новости всякие рассказывают. Недурно, в общем, время проводят. Не прогуляться ли и нам как-нибудь? А то, мне кажется, вы уже скучать начали. Скука же, как говорили римляне, злейший враг не только работе, но и отдыху.
- А вы откуда, капитан, знаете, что говорили римляне?
- Отец мой историей занимается. Вот и я тоже к ней немного приобщался.
- Ах, верно, верно говорили римляне, - посмеялся комбриг. - К тому же я, наконец, кажется, отоспался после ночных бдений в генштабе.
- Приятно все-таки слышать, - улыбнулся капитан, - что когда мы, грешные, спим, кто-то за нас бдит, - вот хотя бы в генштабе.
- Не насмешничайте, капитан, - комбриг взглянул укоризненно, вздохнул. - Вам, строевикам, хорошо. А штабная работа да еще генеральная - это ненасытная прорва. Сколько ни работай - все мало.
- Извините, товарищ комбриг.
- Ничего. А в писательский дом отдыха я с вами охотно прогуляюсь. Можно немного развлечься. На незнакомых людей поглядеть всегда интересно…
В тот же вечер и отправились. До писательского дома добрались в сумерках, - издали светились огнями окна большого двухэтажного здания. Где-то нежно мурлыкал патефон.
Комбриг и капитан поднялись на второй этаж. В большой, ярко освещенной зале, было довольно многолюдно. У настежь распахнутого окна на небольшом столике пристроен был патефон. За ним заботливо ухаживал молодой человек в модном пиджаке с приподнятыми плечами - крутил ручку, менял пластинки - и неутомимый ящик почти без перерыва источал томные мелодии. Несколько нар танцевали. Слышались шутки, смех.
В противоположном углу гостиной с двумя диванами старинного стиля, большим круглым столом и мягкими стульями собралось несколько человек - кажется, из писательской братии. Шел оживленный разговор, как покаялось комбригу, - на литературные темы.
Комбриг устроился на диване у стены напротив входа.
Он уловил несколько любопытных взглядов, брошенных на него, но вообще здесь, кажется, умели не докучать человеку вниманием. Это ему понравилось.
Капитан отошел к раскрытому окну, где играл патефон. Наверно, он хотел потанцевать.