- А то. Боль эту, и тоску человек одним только задавить может.
- Чем?
- Работой. Землю пахать. В ту землю зерно бросать, хлеб растить. Лес валить, избы строить. Жизнь устраивать, себе и другим украшать.
- А надолго ли?
- Навсегда.
- Шутить ты любишь, Медведюшко. Хотелось бы, конечно, навсегда. А на деле - покуда сюда царские доглядчики не придут. А они все ж когда-нибудь придут. Тогда вся краса эта дымом пойдет, а народушко еще дале побежит.
- Хочешь ты, значит, сказать, Ворон, что везде сатана правит. А где ж господь пребывает? И почему он врагу рода человеческого такое попущение дает?
- Не знаю.
- А есть такие, что знают.
- Скажи, Медведюшко, скажи, пожалуй меня, кто знает? Кто эту великую тайну ведает?
- Далеко отсюда жил в давние времена возле земли греческой, человек святой жизни - поп Богомил. Тот поп Богомил написал Тайную книгу. В ней все сказано. Сказано, что был в предвечные времена у господа еще один сын, старший. А Иисус - младший. А старший сын - имя ему было Сатанаил - по правую руку от отца сидел, тот же образ имел, ту же одежду носил, и в доме бога нашего правил. Но возгордился и восстал. И стал сеять в мире зло, и боль, и страдание, и ненависть. И он же, Сатанаил, соблазнил Еву и был ее первым мужем до Адама, и от него пошли по земле носители тьмы, злобы, стяжания и смерти. И все это разлилось неискоренимо. Тогда по воле отца Иисус сковал Сатанаила, отнял у него конец имени - ил - что одним ангелам прилично, и бросил Сатану в бездну. Но даже в бездне пребывая, царит Сатана в мире рассеянным злом. И ждет срока.
- Какого?
- Чтоб выйти ему из бездны и еще раз пойти войной на господа со всем своим сатанинским воинством. И будет то последняя битва тьмы и света, и свет восторжествует. А Сатана будет уничтожен. Навсегда.
- Хорошо бы - навсегда. А что ж человек?
- А человек к тому сроку должен быть готов, за Иисусом идти, в битве святой ему помогать, за добро стоять и все свои силы положить…
- Хорошо поп Богомил учил, царство ему небесное. Но ты мне, Медведюшко, лучше скажи прямо: деньги у вас тут в Долу есть?
- А на что они в Долу, деньги, сатанинское порождение, человеков пагуба? У нас тут деньгами ничего не купишь. Только трудом все добывается. Деньги, бывает, конечно, нужны, если в мир ходить приходится.
- А откуда ж они у вас берутся?
- Каждый, у кого бывают деньги, кто их с собой приносит, в общую мошну кладет. Если ж кто в мир от нас идет, чтоб нужное достать или если кто по бабу желает выйти, - берет из мошны. Сколько мужики приговорят, столько такому и дают.
- Славно это вы придумали.
- А ты, Ворон, чего беспокоишься?
- А как же? Раз вместе жить - хочется все знать. Хорошо у вас. Да не все понятно. Потому и спрашиваю.
- Ну, что еще?
- Да, вот, сейчас прямо подумалось - дурачишь ты меня, что ли, Ждан Медведь?
- Как?
- А вот, смотри. Говоришь же, - лошади у вас есть. А по иным дворам и коровы мычат, это я сам слышал. Да еще и баб из мира мужики ваши беглые сюда потом привозят. А много ли у тех же беглых в кармане денег оказывается, когда они сюда добегут? Алтын - и все. А если у кого полтина - так это хорошо! По себе знаю. У нас у всех четырех, если рубль наскребешь - так с трудом. Значит - гроши. А расходы у вас выходят большие. Откуда ж деньги?
Ждан Медведь распустил губы в улыбке:
- Во все ты, Ворон, вникаешь. Глаз у тебя востер. Да и мы тоже не блаженные. На вьючных лошадях через дебри в мир мед возим, воск, меха куньи, горностаевы, лисьи. Продаем. Хорошо за них платят. Чем дальше отвезешь, тем больше получишь. Это мы тоже в мошну кладем.
Послышались шаги. В горницу вошли Серафима и Лебедушка. Они были обе в заячьих тулупчиках, мехом внутрь, без рукавов, в долгих темных юбках, головы повязаны платочком, в руках плетеные корзинки.
Поздоровались.
- Куда собрались? - Ждан Медведь сдвинул брови. - В лес?
- Ну да, - певуче сказала Лебедушка. - По грибы.
- Смотрите. Дождя не будет?
- А нам нипочем.
Тут Ворон получше рассмотрел Лебедушку. Росту она была невысокого, но статная, ладная. За мохнатыми ресницами - серые глаза, не то испуганные, не то удивленные. Тиха, приветлива, и губы улыбаются, но что-то в ней Ворону почудилось затаенное. Какое-то ожидание? Бог весть! А так - мила, хороша. Уж на что Серафима приятна, глаз радует, а Лебедушка ей не уступит.
Они вышли. Напоследок заметил Ворон, что у дочери Ждан Медведя по спине из-под платочка длинная русая коса змеится - заплетена толсто.
Ждан Медведь запустил пальцы в бороду, спросил:
- Ну, как?
- Хороша у тебя дочка, Медведюшко, ах, хороша. Анной зовут?
- Анной, - Ждан Медведь вздохнул сокрушенно. - То-то и оно, что хороша. Да. Беда.
Вошла Евдокия, взяла кувшин, принесла еще свежего, горячего отвару.
Так они сидели, разговаривали и запивали беседу настоем душистых трав. Видел Ворон - хорошо, истово и мирно житье человечье в Долу Заповедном, но догадывался, однако, что хоть и особые у них тут заботы, - а все ж заботы…
VIII. Беседа у попа Ивана
Время шло. Приближалась зима. Закончили две избы - одну для Степана, Томилы и Эмета, другую - для Ворона с Серафимой. Теперь осталось главное - сложить печи. Недели две ходили все вчетвером вверх по ручью, к горе, где была каменная осыпь. Отбирали приглянувшиеся обломки, обтесывали, привозили в тюках на лошади, которую дал Ждан Медведь. Привезли ж, замесили и глину. Печи сложить взялся Степан.
- Кузнецы ко всяким делам способны, - сказал он. - И железо ковать, и уголь жечь, и печи класть, и все иное. Жаль, у них тут в Долу железа мало, узнали бы Степана кузнеца. Да, вот Ждан Медведь обещал в мир сходить, купить, привезти железа. У Строгановых купцов мастеровые, говорят, руду копают, домницы дуют, железо плавят. У них достать можно.
Сложили в обеих избах печи. Степану помогали все, носили камни, глину, песок, укладывали обтесанные брусы, как он укажет, промазывали глиняным месивом старательно, чтоб ни щелочки не осталось. По наклонным доскам вывел Степан вбок на крышу дымоходные трубы, скрепил их железными скобами.
Томила оглядел как-то готовые избы, покачал головой.
- Что и говорить: трудов немало. Да все они - в радость. И ни полушки, ни алтына не потрачено. А там, на Руси, на московской? К князю, к помещику находился бы в поклонах весь лоб разбил, а он с тебя за бревна лесные последнюю рубаху снял бы. Так-то… Вот и выходит рай мужицкий там, где за всякое благо ты одним трудом в ответе и всему сам хозяин.
Наконец как-то под вечер решили запалить огонь в Вороновой избе. День был сырой, холодный, падал редкий снежок. Собрались в горнице - Серафима, Ворон, Степан, Томила, Эмет. Тут же был и поп Иван, которого позвали ради такого дела.
За слюдяными окошечками густели сумерки. Ворон взял огниво и кресало, высек искру на трут, вздул огонек, зажег бересту. Поп Иван, тряся бородкой, прочитал малую молитву. Ворон поднес бересту к устью печи, где уже были горкой сложены сосновые поленья, под ними сухой мох щепки. Затрещало, задымилось. Быстро занялись смолистые дрова. В печи загудело. Все стояли вокруг, смотрели на игру огня.
- Во имя отца и сына, и святого духа, - сказал поп Иван.
- Аминь, - прошептала Серафима.
- Ну, что ж, сядем, - сказал Ворон, - в ногах правды нет.
Все расселись у стен по лавкам. Ворон устроился на толстом чурбаке возле печки - подкладывать поленья. Каменная груда печи начала нагреваться, в горнице потеплело.
- А завтра ко мне приходите, - пригласил поп Иван, - зайчатиной жареной угощу. Они вот - Эмет да Василий Выксун, у которого в доме живу, вчера на охоту в лес ходили, двух зайцев добрых, жирных русаков уложили. Мне принесли, отдали. Поклонился им за ту милость, доброту. Освежевал, выпотрошил, на холод выставил. А завтра и зажарим. Приходите.
- А запивать чем? - подначил Степан.
- Кипятком, отваром на травах, на листьях, на малине, да еще с медом лесным. Разве плохо?
- А больше ничем? - не унимался Степан.
- Больше ничем, - покачал головой поп Иван. - Знаю, иные у нас зерно квасят, брагу варят, пьют. Говорят: веселья ради. Да то неправда и грех. Хмель, знаешь, головой высок, да ногами жидок. Эту брагу пить - образ человеческий терять. Бесу в радость. Зачем?
- Ну, хорошо, - согласился Степан. - А еще чем угостишь?
- Беседой, - поп Иван погладил реденькую свою бородку. - Слаще этого ничего в свете нет, как одному от другого разумные речи слушать, чего не знал - узнавать.
- Да об чем речи те вести?
- А об чем хочешь - об мирском, о божеском.
- И мне тоже? - спросил Эмет.
- Чего?
- Приходить?
- А как же! - поп Иван ласково поглядел на Эмета. - У нас тут, милый, всяк человек хорош, если к другим добр и честен. Откуда бы ты ни вышел. Ведь божеское только тогда - божеское, если оно человеческое. В какого бы ты бога ни веровал, на какой молве его бы ни славил - а человечье свое не теряй.
- Хорошо, - кивнул Эмет.
Посидели, поговорили еще. Потом Степан, Томила, Эмет засобирались домой. Ворон и Серафима тоже поднялись гостей проводить. Вышли в сырую, влажную темноту. Снег перестал. Тучи уходили. На закате проглянуло умытое небо со звездами. Там еще догорала холодная, стылая заря. Тихо переговариваясь, медленно шли по дороге. Эмет отстал. Шагая рядом с Вороном, тихо сказал ему:
- А если человек не добр…
- Так что? - не понял Ворон.
- Я говорю, если человек не добр, его хорошим не назовешь. Если ум у него только…
- Само собой…