Челядь, встретившая прилетевшего, словно вихрь, всадника, едва узнала в нем своего боярина, так сильно подурнел он от переживаний, причем его изменили муки не столько телесные, сколько душевные. И хотя Михайло был единственный, кто удостоился милости Иоанна, и с ним государь обошелся как нельзя лучше, Шорин все же наконец заметил произошедшую в царе перемену. С тех пор искра жуткого подозрения поселилась в душе Михаила, разрушая его спокойствие и как друга, и как россиянина.
К великому облегчению Михаила, от Машеньки скрыли, что боярин пропал без вести, сказав, что государь прямо из Кремля выехал с каким-то поручением, потому не успев даже заехать в терем; ни о чем не беспокоившаяся Машутка потихоньку поправилась, но все еще была слаба.
Узнав о ее почти полном выздоровлении, Михайло впервые за последние дни чему-то порадовался. Иоанн пока оставил своего друга в покое, и вновь потекли тихие дни и бурные ночи вместе с ненаглядной Машенькой.
Однако и это счастье не было долгим. Среди ночи на Михаила вдруг ни с того ни с сего накатила такая жгучая волна беспокойства и страха, что понял он, все ужасы еще только начинаются.
ГЛАВА 24
То ли горе Иоанна было непосильным, то ли просто прошла пора в его жизни быть великим государем, но с тех пор бесчинствам царя не было предела. Несмотря на то что Иоанн искренне любил супругу, подзуживаемый быстро нашедшимися утешителями, через восемь дней после кончины Анастасии согласился с предложением бояр, святителей, да и самого митрополита искать себе невесту. Раздав по церквам и бедным богатую милостыню в память по усопшей, государь восемнадцатого августа объявил о своем намерении жениться на сестре короля польского.
Однако сватовство не состоялось: послы, отправленные государем в Вильну, вернулись ни с чем. Хотя и говорили они о мире, о желании Иоанна быть зятем королю польскому, Сигизмунд, уверенный в необходимости войны за Ливонию, считал бесполезным свойство с Иоанном.
Иоанн, затаив злобу и на то, что отказали ему в сватовстве, и на самого Сигизмунда, решил мстить, но мысли о женитьбе не оставил. По примеру древних князей, решил он тогда искать себе другой невесты в землях азиатских. Как раз один из знатных черкесских владетелей, Темрюк, имел красивую дочь, и царь пожелал ее видеть в Москве. Девица и впрямь была хороша, потому понравилась Иоанну, и прежде крестив черкешенку и дав ей христианское имя Мария, двадцать первого августа митрополит освятил государев брак.
Не то чтобы Михайло осуждал государя, но его брак показался Шорину дурным предзнаменованием. Оженившись на девицах с одним и тем же именем, ни тот, ни другой не были долго счастливы. Вот и сейчас, думая о том, что его возлюбленная и нынешняя супруга Иоанна наречены одним и тем же именем, Михаилу показалось, что судьба опять приготовила им горькое зелье…
Однако женившись, царь ненадолго попритих: по всей видимости, новые впечатления оказали на него благотворное действие. Михайло вновь появлялся в Кремле без страха, беседовал с Иоанном, хотя и не так откровенно, как прежде, наконец поделился своим нежданно-негаданно свалившимся на голову счастьем. Иван Васильевич поддержал друга, сказав, что, по совести, ему и раньше не нравился выбор Михаила, и, в свою очередь, разоткровенничавшись с Михаилом, тоже признался, что любит свою новую супругу.
Иоанн в эти дни стал постоянно зазывать к себе Михаила, и тот с радостью соглашался. Придя как-то вечерком к царю, Шорин застал его не одного – Ивану Васильевичу захотелось познакомить друга с новой государыней.
Мария, которую впервые так близко видел Михайло, и впрямь была красива. Михайло даже удивился некоторому ее сходству со своей зазнобой – она тоже была высока, стройна, тот же цвет очей и так же изогнуты брови. Однако, как и в жестких курчавых волосах, во всем ее облике, на взгляд Михаила, не хватало небольшой мягкости; все казалось ему, что в тонких ее чертах затаилась какая-то дикость, и Шорин поймал себя на мысли, что, должно быть, государыня злобного нрава.
Однако черкешенская княжна оказалась вовсе не такой уж дикаркой, и вскоре, с позволения государя, стала принимать участие в их беседах. А беседы эти вошли в обыкновение, и частенько государь стал приводить с собой Марию Темрюковну.
Заметив как-то на себе нескромный взгляд, вовсе не полагающийся отпускать мужней жене, а тем более, супруге государя, Михайло попытался избегать этих встреч, да не тут-то было. Иоанн, в очередной раз дозвав к себе Шорина, отчитал его, словно мальчонку:
– Негоже, Михайло, от меня бегать. Неужто я тебе когда дурного чего сделал? Неужто когда зла желал? Или тебя мое внимание тяготит? Так ведь всегда дружба наша обоюдною была, ужели ты от своего друга отвернуться решил?
Шорина испугали эти слова: мало ли что еще могли наговорить государю, могут и в измене заподозрить. И, выбирая из двух зол меньшее, Михайло все-таки решил продолжать вечерние беседы, потому отвечал Иоанну:
– Да что ты, Иван Васильевич, и с чего только тебе такое покажется? Когда ж это бегать я стал? Всегда покорным слугою и товарищем тебе я был, отчего же сейчас мне меняться?
– А где ж ты вчера пропадал, когда я людей за тобой прислал? Говорил, что Марья твоя приболела, хотел ей лекаря привести, а ее живой-здоровой в храме видели?
Михаилу отпираться было некуда, но он все же выкрутился:
– Я верный слуга государю, и коли надобно, хоть средь ночи шли мне приказ явиться, по первому зову прибуду, даже если и не будет во мне особой надобности.
Государя более чем устроил такой ответ Михаила, и в тот день Шорину уже не суждено было попасть в свой терем засветло. Вновь втроем коротали вечера Михайло, Иоанн и Мария.
Наверное, даже слепой бы заметил, что государыня неровно дышит к царскому любимцу, если бы хитрая черкешенка не скрывала так тщательно свою страсть от Ивана Васильевича. Но стоило царю только отвернуться, как Мария посылала Михаилу более чем страстные взгляды, касалась то плеча его, то руки, а уходя, норовила зацепить его локтем.
Однажды, в такой же обычной беседе, государя посетил один из князей, и, объявив, что дело срочное и безотлагательное, просил государя соизволить выслушать его наедине. Иван, находясь в хорошем расположении, и впрямь, несмотря на поздний час, соизволил выслушать князя, для чего отправился с ним в другую палату.
Не успели еще стихнуть шаги государя по коридору, как черкешенка, словно безумная, набросилась на Михаила, впилась в него своими узкими змеиными устами, что аж дух захватило.
"Эх, да она и впрямь дикарка", – только и подумал Михайло, стараясь незаметно высвободиться.
Да куда там! Знать, и вправду так по сердцу был ей красивый боярин, что не хотела она его отпускать, крепко обнимая длинными смуглыми руками.
И противиться, и потакать прихотям государыни было одинаково опасно. Отвергни ее, и одно только слово Марии могло стоить Михаилу жизни, но связь с ней была не менее страшна, если прознает про то грозный царь. Словно витязь на распутье ощущал себя в тот миг Михайло, и не было ни одной живой души, которая могла бы указать верный путь!
А Мария, как будто и вовсе забыв про существование Иоанна, который не только убить мог, но не погнушался бы в таком случае и пытками, все еще обнимая Михаила, сладко шептала ему на ушко:
– Почто своей государыни пужаешься? Не говори, что грозен Иван Васильевич, мы-то с тобой его хорошо знаем, неужто не выкрутимся? – И, видя, что Шорин не возражает, но как бы сомневается, обрадовано продолжала. – Не думай, что стерегут меня, словно казну царскую. Бывают и у государя дела, и челядь не прочь иногда полентяйничать. Вот на этой седмице у государя послы будут, так он весь день на них и угробит, недосуг ему своей супругою заниматься будет. Я тебе заранее весточку дам, тогда вот и придешь ко мне.
Отказаться Михайло побоялся, но и соглашаться не стал:
– Ежели у государя ко мне поручений не будет, непременно приду.
Где-то по коридору вдали послышались еле слышные, словно крадущиеся шаги, но чуткое ухо Темрюковны различило даже столь тихий звук. Столь же поспешно, как обняв, так и отпустив Михаила, она вновь с невозмутимым, словно небо в ясный день, видом продолжила прерванную уходом государя беседу, и даже более зоркий человек не смог бы ничего заметить, не говоря уж о Гришке.
Он доложил, что Шорин может отправляться к себе в терем – государь, памятуя о том, что последние дни Михайло стремится поскорее уехать, видимо, к своей зазнобе, не стал понапрасну задерживать друга, разрешив ему при желании покинуть Кремль.
Однако разрешение государя Шорин постарался воспринять как приказ, потому никто и не удивился, что Михайло поспешно засобирался, да и Мария не смогла никак задержать гостя, поскольку Гришка и к ней обратился с каким-то государевым словом.
Как подстреленный зверь бежал Михайло из Кремля, только пыль летела из-под копыт, и челядь пришла в недоуменье, отчего же боярин, скорее имевший славу покладистого господина, сегодня так разбушевался.
Впервые, наверное, за всю свою жизнь сорвав зло на ком-то из прислуги, Михаил начал мучительно обдумывать, как же не навредить себе и отделаться от назойливой государыни. Ясное дело, тайно встречаться с Марией он вовсе не хотел, и не только из-за Иоанна. Не лежала у него душа к странноватой Темрюковне. Единственный выход, который он видел из этой беды, был таковым.