Попрощавшись с женой, Иван Васильевич отправился в Церковь Успения, где принял у митрополита благословение. Святители, бояре, народ плакали, обнимая Иоанна – вся Россия в этот день возносила мольбы Господу, уповая на его милость, доверившись государевой воле и надеясь на силу и храбрость нашего ратного войска.
Из церкви государь отправился в Коломну – здесь должна была собираться рать. По пути получили тревожное известие: Крымская орда наступала на Россию. В связи с этим решено было разделить войско: главная часть во главе с царем отправилась в Казань, другая же пошла на Рязань, ближе к степям, дабы ногайцы не расстроили государевых планов своим внезапным появлением. Позже, за рекой Сурою, наши отряды должны были соединиться.
Немного спустя, пришла другая весть: крымцы попытались взять Тулу. Однако, встретив неимоверное сопротивление россиян и проведав о собранном воинстве, спешно отступили – воеводы, спешившие к сему городу, увидели лишь спины неприятелей. Устремившись вослед за врагом, нещадно били нехристей, уничтожив и шурина ханского, князя Камбирдея, а затем расположились на том самом месте, где недавно были шатры ханские.
Другая часть орды, не зная о бегстве хана, отправилась к нему навстречу, но встретилась с нашим отрядом. Случилась жестокая сеча, силы были неравны – против тридцати тысяч неприятелей российское войско имело только пятнадцать тысяч.
Михайло, оказавшийся с этим отрядом, неистовствовал – немало успел повидать он на своем веку россиян, чудом оставшихся в живых после татарского плена. Изощренной жестокостью отличались нехристи – в ужас приводили рассказы и увечья даже тех, кто благодарил Бога, что не пришлось испытать большего. Волосы становились дыбом у Михаила от мысли, что его Анастасия и маленький сынишка тоже могут попасть в татарский плен.
От таких мыслей какая-то дикая ярость просыпалась в Михаиле. Глядя в плоские татарские лица, так и хотелось вонзить копье промеж узких басурманских глаз…
Не одного татарина извел в этой схватке Михайло. Убивая, ругаясь безбожно, наводил он ужас даже на самых бесстрашных и упрямых. В битвах почему-то вскипала обычно спокойная кровь Михаила, будила в нем странную звериную силу, что позже и самому становилось страшно.
Уже на берегу реки Шевроны, когда громило наше войско сдающегося неприятеля, отвел Михайло подлую вражескую руку от головы своего сотоварища. Почти уверенный в смерти россиянина, с особенной злобою кинулся знатный басурманин на Шорина.
Последняя победа Михаилу досталась тяжело. Уже криками "ура" огласился берег, возвещая победу россиян – татары обратились в бегство, а Михаил и его противник, словно личные враги, дрались уже пешие. Оставив ранее в неприятелях свои копья, дротики, и, не желая уступать, сломав в этом поединке кинжалы, в конце концов, противники уже голыми руками бились друг с другом.
Наверное, так и пришлось бы Михаилу распроститься с жизнью, если бы привыкшие к седлу да ровной степной земле ноги басурманина не подвели его: поскользнувшись на влажном берегу, упал татарин, и почти не надеявшийся остаться в живых Михайло удавил противника.
Отдышавшись и уже собираясь уйти, Михайло ненароком бросил взгляд на тело уже мертвого врага.
"А знатного татарина загубил я, однако", – подумал Михаил, Солнце, которое не заслонял теперь собой Михаил, осветило богатое облачение басурманина. Один шальной лучик, словно оторвавшись от остальных, попал на согнутую кисть трупа, и Шорин обмер – на ней красовался массивный перстень с огромным камнем, в гранях которого, казалось, поместилось больше света, чем могли выдержать человеческие очи.
Птицею промелькнула мысль – а вдруг это тот самый, заветный перстенек? Как вор какой, огляделся Михайло по сторонам и стянул с начинавшего уже костенеть вражеского перста ценную находку. Словно в пьяном бреду взирал он на трофей – вспоминая теткины слова, надеялся, что вот сейчас неведомая сила даст о себе знать. Но ничего не случилось – прозрачный камень с прежней силою посылал мерцающий свет на своего нового хозяина.
Поразмыслив, Михайло решил, что перстень может и не раскрыть так сразу своей таинственной силы, поэтому, не зная наверняка, какова его находка, решил пока спрятать его, выжидая, что же будет дальше.
В тот день воевать Михаилу больше не пришлось – татары бежали, оставив в добычу нашим войскам обоз и целые табуны верблюдов, а многие пленные россияне в тот день вдохнули воздух свободы…
Иоанн послал трофеи в Москву – порадовать столицу свидетельством нашей победы, а сам уже начал готовить поход на Казань.
Однако в войске сделался ропот. Возмущались дети боярские:
– Вот уж сколько месяцев на службе да в трудах мы, а не дает нам государь ни покоя, ни отдохновения.
– Мочи нет от бесчисленных походов, ведь не по гуляньям ездим.
– Верно, уж ни сил, ни денег не осталось…
Государь немало огорчился, но, как и подобает царю, поступил мудро. Никого не принуждая к походу, велел он однако переписать всех желающих воинов.
– Что ж, – ответствовал он, – пускай со мной в поход пойдут те, кто живота своего не пожалеет во славу Отечества – как дети они мне будут. Другие же пускай остаются – не место малодушным в моем воинстве!
Слова те имели волшебную силу – единодушно огромное войско выразило желание немедля идти на Казань, надеясь на будущую милость государеву.
В начале июля войско тронулось, по пути навещая церкви и монастыри, молясь во славу Господа и прося у него победы над басурманами. Особо задержался Иоанн Васильевич в храме Успения, где усердно молился пред иконой Богоматери. Для россиян это особая святыня – была она с Дмитрием Донским в Мамаевой битве и считалась причиною победы россиян над иноземцами. Молился по пути Иван над мощами своего прародителя – Александра Невского, прося благословения на ратное дело.
В начале августа рать, объединившись, в полном составе проделала последние шаги к приносившему так много неприятностей граду, а уже к концу месяца русское войско решило расположиться в шести верстах от горы, на которой высилась крепость со дворцом и каменными мечетями… Это была Казань.
ГЛАВА 18
Второй день выгружали с судов пушки и снаряды, когда прибыл из Казани беглец мурза Камай, сообщивший государю такие вести. Казань и не помышляла о мире: царь Едигер воспламенил в душах горожан лютую ненависть к христианам. Град заполнен запасами хлебными и ратными – в нем около тридцати тысяч воинов и двух тысяч семисот ногаев, а князь Япанча с многочисленной конницей в Арской засеке готовится непрестанными набегами тревожить стан россиян.
Неприятные те вести не расстроили Иоанна: полон решимости, Иоанн начал советоваться с боярами, как повести осаду.
Казань была хорошо укреплена: высокая стена с боевыми башнями из крепких дубовых столбов в два ряда окружала город, за стеной располагался широкий и глубокий ров. Укрепления и решимость басурман предвещали долгую осаду.
Каждому русскому воину для прикрытия от выстрелов из города приготовили по бревну, каждому десятку воинов – по туру. Иоанн строго запретил чиновникам вступать в битву самовольно, без его приказа, и двадцать третьего августа с рассветом войско двинулось.
Восходящее, по-летнему огромное солнце воссияло над Казанским небом, золотом зажигая купола басурманских мечетей; осветило казавшуюся бесчисленной Иоаннову рать. Войско, главную силу которого составляли стрельцы, на самом деле было огромно – доходило до ста пятидесяти тысяч воинов. С первыми лучами государь подал знак, и полки построились; затрубили в трубы, ударили в бубны – в небо взвились знамена с изображением Христа, а сверху водрузили животворящий крест, бывший с Дмитрием Донским на Куликовом поле.
Отслужили молебен. Царь, взглянув на образ Спасителя, осенил себя крестным знамением, и со словами государя: "о твоем имени движемся!" рать направилась прямо к городу.
Первая встреча с татарами произошла неожиданно – встретившая неприятеля тишиною Казань неожиданно распахнула ворота и выпустила войско, когда россияне уже лезли на высоту. Случилась великая сеча, но, несмотря на сильную пальбу из города, россияне оттеснили татар до самых стен.
С первого дня осады казанцы всеми силами вредили войску, пытаясь помешать русским близко подойти к городу и укрепиться: открывали со стен и башен жестокую пальбу, учиняли постоянные неожиданные вылазки. Особенно докучали русским наездники под предводительством Япанчи, которые налетали на них из лесной засеки. Однако, несмотря ни на какие помехи, нашим войскам удалось со всех сторон окружить город, поставить туры и тыны для защиты от огня – ни въезда, ни выезда из города не было.
Ежедневно, в течение почти трех недель русские войска осаждали город, отличаясь великим мужеством и долготерпением. Однако войско, постоянно стоявшее в ружье, утомилось до крайности – опасный наездник Япанча держал войско в постоянном страхе.
Разделив войско на две части, решено было одной из них действовать против Япанчи, очистить лес и успокоить войска наши. Отряд под предводительством Горбатого-Шуйского сотворил хитрое дело – завязав битву, войска отступили до самых русских укреплений. Татары, уверенные в бегстве наших войск, начали их преследовать, но забрались слишком далеко: окруженные, не выдержали они натиска войска российского и пустились в бегство.