Когда он пришел в себя, была ночь и он сидел за столом. А перед ним тот самый красный командир, белочех.
- Я тебя узнал! Ты князь Гедеминов, любимец генерала Дончака. Мы расстреляли его. А вот у него в кармане и рисунки - как брыкаться, - сказал он стоящим у стола.
- А вы думали, что я буду отпираться? - удивился Александр. - Я от отцовской фамилии не откажусь. Вы можете и меня расстрелять. Чего вы хотели? Чтобы не было богатых? Так не бывает.
- Рассуждаешь ты, князек, хорошо. Только у нас теперь богатыми будут те, кто плохо жил. А вы станете бедняками. Как в песне поется: "Кто был ничем, тот станет всем".
- И так каждый раз переворот будет? - удивился Александр.
- Почему переворот? У нас революция.
- А когда вы всех нас переловите, а привычка останется, тогда друг друга топить будете? Или новых богатых убивать? Восточная пословица гласит: "Где чтут недостойных и презирают достойных, там находят себе прибежище трое: голод, смерть и страх".
- Ну ты, князек, эту философию прекрати. Она нам ни к чему.
Зазвонил телефон. Начальник взял трубку и, кивая головой, смотрел на Александра.
- Да. Да. Он и не отказывается. Да, не отказывается. Сейчас, - он положил трубку и приказал: - Пошли.
Допрашивали Александра долго, все про генерала Дончака.
- Ну вы ведь его расстреляли. Что же вы еще хотите узнать? Мой отец тоже воевал на стороне генерала, и я несколько месяцев был при нем. А потом убежал.
Александр вспомнил минуту расставания с Дончаком. Ему стало грустно. Но нужно продолжать играть свою роль.
Старый большевик заступился за него:
- Ну, мальчишка, поиграл в войну и надоело. Ему тогда лет пятнадцать было. Его перевоспитать надо. В рабочий класс пойдет. Я сторонник исправительно–трудовых лагерей. Он еще молод, из него еще можно сделать человека.
А следователь спросил:
- А чего же убежал? А как же ваша хваленая дворянская честь?
Александр притворно вздохнул:
- Какая уж теперь честь? Своя жизнь дороже.
- Ну, а золото видел у генерала? - снова спросил начальник.
- Видел. Кольцо обручальное было у него, массивное такое, - продолжал притворяться Александр.
- Говорил же я, не знает он. И пленные говорили, что раньше он ушел. Сбежал. Струсил. Побоялся, что в плен попадет. И все равно попался, - убежденно говорил старый.
Александр усмехнулся.
- Зря усмехаешься. Скажи спасибо, что несовершеннолетний. Жить будешь. Но радоваться жизни забудешь, - пообещал начальник.
Действительно, Александра под усиленной охраной отправили в Карелию, на заготовку леса.
Санька
Как–то раз зимой начальник лагеря, Шамыгин Семен Егорович, с помощниками обходил район заготовки леса. Он заметил совсем юного заключенного. "Сажают пацанов", - с досадой подумал начальник и, сам не зная почему, посмотрел на часы. Часы остановились. Сокрушаясь, он сказал, оглядываясь на сослуживцев:
- Красный командир Буденный за храбрость часы подарил, а теперь они стоят. И хоть бы какой мастер был.
В пяти шагах он него стоял тот самый юноша. Он сказал: "Начальник, я исправлю ваши часы". Это был Александр. Он не боялся тяжелой работы, боялся однообразной. Раньше в штабе армии он успешно устранял мелкие поломки в часах офицеров, особенно после боя. Он хотел снова попробовать.
- Ну, пойдем ко мне в кабинет. Там лампа яркая, может, что у тебя и получится. Настенные часы тоже стоят, - сказал начальник лагеря.
Часы Александр исправил довольно быстро. Но выяснилось, что у лагерного начальства дома есть много чего такого, что надо чинить. Александра освободили от лесозаготовок. Его привезли в дом начальника связанным. Теперь работа была у него приятная, в тепле, да и подкармливали князя. Начальник сказал ему:
- Вот ты - молодой князь, а сидишь у меня на кухне и чинишь швейную машинку, как когда–то тебе мастеровые чинили.
- Так мне приятно дело сделать, - ответил Александр. - Петр Первый все умел. А вы, теперешние начальники, и сено небось забыли, как косить. Все готовились к революции, листовки расклеивали, страну развалили.
- Ну, разговорился. Петр Первый все мог. Это уж ты врешь. Он в море утонул молодым в какой–то Голландии или Пруссии. Мы тоже учились немного. Знаем. И ты не можешь быть ему родственником.
- Ну, я вам не говорил, что он мне родственник. Но он мой идеал, я равняюсь на него.
Подбежал сынишка начальника Володька:
- Дядя, а вы можете мне деревянную саблю сделать?
- Вот уже я и дядя, - удивился Александр, но сказал: - Конечно. Тебе большую или маленькую?
- Не большую и не маленькую, а чтобы как раз. Но чтобы лучше, чем у Сеньки.
- Будет лучше, - пообещал Александр.
Он сделал саблю и выгравировал на ней свой родовой герб. Получилось замечательно. Мальчишка был в восторге. Неожиданно на кухню зашла дочь начальника, румяная девица лет шестнадцати. Посмотрела на Александра и смущенно опустила глаза.
- Ну, чего пришла? Видишь, заключенный сидит. Иди отсюда! - прикрикнул отец на дочь.
- Какой такой заключенный? Мальчишку поймали и посадили. А за чо? И чо сразу кричишь? Я хотела только спросить тебя, чо конвой под окном и за дверью стоит? А ты сразу кричишь, - обиделась девушка.
- Ладно, не обижайся, иди уж. Позову потом, когда увезем его. - И, когда девушка вышла, сказал юному князю:
- Ну, видал красавицу? Таких среди вашего брата искать не отыскать. Одни наряды и бледные какие–то. А моя дочь - кровь с молоком, на природе выросла. За красного командира замуж отдадим. Счастливая будет. Она уж и жениха приглядела. Жизнь у нее теперь будет замечательная. Не то, что у меня была, не зря революцию делали.
У Александра мелькнула мысль: "Почему бы мне ее не приручить, усыпить бдительность хозяев. Она, может быть, и убежать поможет". А вслух он сказал:
- Девчонка красивая, не спорю, но обувь у нее плохая. Я могу ей к свадьбе туфельки пошить, царские.
- А не врешь?! - настороженно спросил начальник.
- Ну зачем же? Мне нужно только мерку с ее ноги снять. Затем сделать деревянные колодки, и материал нужен, кожа всякая. Лучше телятина.
Сколько обуви сшил их семейный сапожник! Иногда после примерки маленький Саша смотрел, как он вытачивает колодки, как обтягивает их пахучей кожей, как колдует с карандашом и линейкой, потом вырезает кожу. И сейчас, вызвав в памяти весь процесс, Александр подумал: "Я хочу это сделать и сделаю. Я сфокусирую мысли только на этом, как говорил учитель. В геометрии я разбираюсь лучше, чем наш сапожник. А все остальное - навык.
- Ладно, - обрадовался начальник, - тебя будут привозить сюда днем, а вечером увозить. Шей черевички. А там и мне сапоги пошьешь.
- Надо мерку снять с ноги вашей дочери.
- Евдокия, подь сюда! - позвал начальник жену.
Та пришла. Под глазом у нее был синяк. Она молча стала у двери.
- Где Санька? Вот заключенный умеет шить черевички. Саньке к свадьбе сошьет. Зови ее.
Жена вышла. Пришла дочь. Отец сказал ей: "Поставь ногу, он измерит ее, и к свадьбе будешь обута".
Александр мерил ниткой грязную ножку девушки. Она все время поправляла юбку. Он вдруг впервые почувствовал влечение. Измерил подъем и сказал: "Красивая ножка". Девушка тут же убежала, раскрасневшись донельзя. Сердце ее билось, как сумасшедшее. Заключенного увезли вечером, а она пролежала всю ночь с открытыми глазами, вспоминая каждый его взгляд и движение. Ей казалось, что его пальцы и сейчас еще касаются ее ноги. О своем женихе она не вспомнила ни в один из последующих дней.
* * *
Санька влюбилась. Она ходила красивая и счастливая. И частенько забегала в комнату, где работал юный князь.
- Попейте вот молочка, козье. Мамка надоила. Вам полезно. А то в лагере у вас плохо кормят.
В другой раз садилась и наблюдала, как он работает, и болтала без умолку. Она бросала работу по дому, лишь бы лишний раз посидеть рядом с ним.
- Санька! Хватит бегать к заключенному! Скажу отцу, он тебе ремня даст, - пригрозила ей мать. - Смотри, Борис узнает, раздумает замуж взять.
Санька ей дерзко ответила:
- А как мне этот князь нравится? Красивый он и обходительный. И вон все время чисто моется у колодца. А Борис и не нужен мне вовсе. Вонючий он. Козлом от него несет.
Мать, покачав головой, сказала:
- А раньше он тебе нравился. И ты нарочно меня злишь. Лучше перестань. А то скажу отцу, чтобы он заключенного парнишку не приводил сюда.
- Ага, скажи. А кто будет нам стулья ремонтировать? Как новые привезли из барского дома - хорошо. А как поломались, так ремонтировать некому. У всех руки из задницы растут. А он хоть и князь, а все может. Вот попрошу его мне еще и сапожки пошить. А чо мамка, если я за него замуж пойду, за князя? А чо? Он в моих руках. Я вокруг него хожу, а он прямо млеет. Молодой. Кровь–то играет. Только на год меня старше. Самое время. По сердцу он мне.
Мать в сердцах бросила:
- Санька, Богом молю, перестань заигрывать с заключенным. Чай, тоже живой. Он и мне по сердцу. А толку–то не будет. Только доиграешься, забрюхатеешь, а отец меня прибьет. И так с ним сладу нет. Плюнь, не для тебя он. Долго ему еще срок отбывать. Не выпустят его, из богатых он.
- Вот и хорошо. Мой будет, ничей. Никто не отобьет, потому как под конвоем ходит. А из бедняцких кровей мне ни к чему. Я этого не люблю.
Так шла ежедневная перепалка между матерью и дочерью, пока глава семьи находился на службе. Мать пошла на вечернюю дойку коровы. А Санька отогнала от двери охранника.