- Ольжичей пограбить бы можно, да как узнать, чья земля? Чай, скажут тебе правду? Да и век шатучими татями не проживём. Вот урядятся князья, мир заключат, всяк сядет на свой стол, тогда и за нас примутся… Нет, братья, пока не поздно, надо нам к другому князю прибиваться - побогаче Святослава.
- Чтоб сытно кормил да поил допьяна, - подхватили берладники. - Чтоб мягко стелил, а спать было не жёстко…
- Да чтобы бабу под бок, - размечтался рыжий Ермил.
- Тебе, Ермилка, лишь бы о бабах! - осадили его товарищи. - Ни об чем больше думать не хошь!
- А это, мужики, слаще всего, - стоял на своём Ермил. - За иную и злата-серебра не жаль!
- Кому и кобыла невеста… - ворчали берладники. Весна меж тем шла своим чередом. Дружина ехала прочь от вятичских болотистых лесов, спеша с севера обойти и владения Черниговских князей. Хотя сейчас было самое время поклониться Давидичам, но Иван чуял - ежели прознают в Чернигове, что он служил Ольжичу, небось по голове не погладят. А посему надо было отсидеться в сторонке, пока не станет ясно, чей верх.
Шли вдоль Оки, пока она не свернула к югу. Далее двинулись к закату. Не утерпев, раза два натыкались на боярские усадьбы, пощипывали караваны торговцев. Но весной, да ещё в распутицу мало кто рисковал выходить за порог, и добычи было мало. Такой большой ватагой прокормиться трудно.
Они не спеша ехали берегом реки, любуясь на зеленеющие леса. Деревья стали реже, откуда-то сбоку вынырнула тропа, повела мимо опушки туда, где радовали глаз пажити. Дорога вилась через поле к видневшейся на крутом берегу реки деревушке. Острые глаза Бессона первыми углядели там церковку - знать, село большое.
Тропинка нежданно-негаданно вывела прямо под копыта коней старушку в кожухе, из-под которого виднелась понёва с белыми вдовьими оборками. Оказавшись перед всадниками, старая не испугалась, а встала, опираясь на гладкую палку.
- Что встала? - резко осадил коня Мирон. - Аль не боишься, что конём замнут?
- А чего мне бояться, касатик? - старушка собрала в улыбку морщинистое личико под тёмным платом.
- Ишь, смелая, - фыркнул Мирон и вопросительно взглянул на Ивана - как поведёт себя князь.
- Откуда ты такая, баушка? - кивнул тот.
- Из деревни, касатик, - и ему, как родному, улыбнулась старушка.
- Из этой?
- Из неё самой. А шла из Берёзовки. Дочерь у меня там в замужестве, вот и ходила внучат проведать. Девятеро у меня внучат, - словоохотливо принялась объяснять старушка.
- А земля тут чья? - оборвал её Иван.
- Земля-то известно, чья - боярская, - улыбка старушки померкла. - Где ж такое бывает, чтоб земля была ничья?
Берладники тихо заворчали - мол, на Дунае вся земля свободная, - но Иван вскинул руку, заставляя их замолкнуть.
- А князь какой над вами?
- Не ведаю, милок, - по-детски застенчиво ответила старушка. - Боярин есть - то верно. А есть ли князь и какой он - не видала и не слыхала отродясь. Князья-то они далече отсюдова. К нам не заглядывают. Глушь у нас…
Иван оглянулся на своих спутников. Признаваться или нет, что он тоже княжьего рода? Но, взглянув на бородатые сумрачные лица, на разномастные кожухи и опашени, понял, что ничего не скажет.
- А река эта как зовётся? - вместо этого спросил он.
- Угра-река.
Иван выпрямился в седле, поглядел на темневшую впереди деревушку. Где-то там боярская усадьба. Спросить, что за князь над ними? Коли Ольжич - решил для себя, - свистну дружине и молодцы разгромят усадьбу.
Но обошлось. Принятый и без всяких угроз получивший стол для своих людей, Иван узнал, что вошли они в смоленские земли, прямиком ко князю Ростиславу Мстиславичу, меньшому брату Изяслава Мстиславича Киевского.
4
Лето на Руси - издавна тихая пора: мужики сидят по домам, косят сено, ждут урожая и собирают озимые. Бабы и ребятишки пропадают в лесах - по ягоды и грибы. Бояре-вотчинники забились в свои усадьбы - следят, всё ли собрано, просушено и уложено в закрома. Лишь по осени, когда жито скошено и обмолочено, можно выступать в походы. Летом боятся снимать мужика с земли в ополчение - ещё убьют ненароком, а кто тогда по осени соберёт урожай да свезёт его на двор? С одними бабами и детьми много не напасёшь.
…В тот день село Лутовиново, одно из многих княжьих сел под Мченском, жило своей жизнью. С утра развиднелось после нескольких дней непрерывных дождей, и староста Ероха с рассвета погнал мужиков на покос - заготавливать сено для княжьих лошадей. Прошлым летом знатно ополонился Владимир Давидич Черниговский в усадьбах Игоря Ольжича - досталось ему несколько сотен добрых коней. Половину из них он разослал по своим сёлам возле Мченска, остальных держал при себе в Чернигове. Смердам новая забота - три сотни жеребцов прокормить! И ячменя им посей да убери, и сена накоси. А ещё заставили конюшни ставить. Слава богу, сейчас табуны на выпасе. Но ежели не заготовить сена, староста вместе с княжьим тиуном Кабаном шкуру спустят!
По берегам Зуши-реки широкие заливные луга. После дождей трава там встала по пояс, а кое-где и выше. Было нежарко, но косцы упарились, и к полудню почти все поскидывали рубахи. Косили, идя ровным рядом, трава ложилась позади зелёными волнами с цветными искрами цветов. Работали споро, не ленясь, но поглядывали по сторонам - как бы изловчиться, да покосить и своим лошадкам немного такой травы! Смерд обычно ту траву берет на сено, которой князь и княжий тиун побрезговали, а в ней полынь не редкость.
Дошли до пологого берега и совсем уже было развернулись, чтобы идти назад, как вдруг молодой Игнашка, что первым дошёл свою полосу и с улыбкой подставлял загорелое веснушчатое лицо солнцу, замер, широко распахивая глаза. Рот его разинулся в немом крике.
- Че вылупился? - окликнул его сосед, дядька Порей.
- А вона… Глянь-ка, дядька! Пылят, - Игнашка ткнул пальцем в рощу на том берегу.
Порей обернулся - как раз вовремя, чтобы увидеть, как из-за рощи намётом выходят всадники. Глаз мигом сбился со счета - хотя было там всего сотни две-три, косцам показалось, что на них летят тысячи врагов.
- Поганые, - прошептал Игнашка и заорал во всю мочь, кидая косу: - Половцы!
- Половцы пришли! - подхватили его крик косцы. - Бежим!
Бросив сено, мужики скопом ринулись к Лутовинову - упредить баб и успеть увести детей в лес. За их спинами половцы разделились - половина устремилась вдоль берега, заметив пасущихся коней, а остальные поскакали к броду.
Они ворвались в Лутовиново, как раз когда по улицам метались перепуганные селяне. Кто успел, тот, побросав нажитое, бежал к лесу. Другие ещё суетились, волоча добро. Голосили бабы, плакали дети, зло ругались мужики.
Игнашка проскочил свой дом - только крикнул мамке да сестрёнке: "Бежите!" - и прямиком кинулся к дядьке Игнату. Старшая Игнатова дочка, Манюха, была его невестой.
- Манюха! Бежим! Поганые пришли! - заорал он, вваливаясь к соседям.
Заголосила Игнатова жена, заметалась по дому. Заверещали, цепляясь за её подол, мальцы - пятеро сынков было у Игната, да все малы - младший только-только народился. Манюха с сестрой Дашкой кинулись к ларям.
- Бежим! - Игнашка цапнул девушку за руку и выскочил с нею на двор. Не обращая внимания на крики матери и сёстры, он перемахнул плетень и, волоча девушку за собой, помчался огородами к лесу.
Не одни они были - ещё человек десять лутовинцев спешили туда же. Манюха рвалась к матери, кричала что-то на бегу, дёргала руку из Игнашкиной ладони.
Не оборачиваясь, ворвались под густые кроны дубов, росших на опушке леса. Здесь Манюха закричала:
- Почто от тятьки, от мамки оторвал? Как они без меня? Как мамка с малыми сладит?
- Цыц ты! - Игнашка повалил девушку, укрывая её в траве. Сам вытянул шею, глядя на окраину Лутовинова.
До леса доносились топот коней, крики людей и шум сражения. Мужики хватали топоры, рогатины и охотничьи луки, обороняя свои семьи. Их рубили или, захватив шею арканом, волокли в полон. На улицах секли старух и малых детей, отрывая их от материнских рук. Врывались в избы, вытаскивая всё самое ценное.
- Мамонька, - ахнула Манюха, подползая к Игнашке.
Пореева жена тоже бежала огородом, неся младшего сынка на руках. Дашутка тащила второго, двухгодовалого, братика, трое других поспешали следом.
Сразу три половца выскочили на огороды и поспешили к женщинам и детям. Дашутка заверещала, когда её настиг половец, вырвал из рук брата и рывком кинул поперёк седла. Тринадцать лет девке - на торгу в Олешье дадут за неё много серебра… Двое других тем временем бросились к её матери. Истошно завопивший младенец затих под копытами коня, двух других посекли, а саму бабу вместе со старшим - сочли его взрослым - погнали назад, к улице, где уже сгоняли полон.
- Мамонька! - заголосила Манюха. Рванулась было из кустов, но Игнашка дёрнул её и поволок в чащу:
- Цыц ты! Хочешь, чтоб и тебя в полон угнали? Они поспешили прочь от разорённого села, с ними торопились ещё десятка полтора селян - всё, что осталось от прежнего Лутовинова.
Получив от Юрия Владимирича помощь, воспрянувший духом Святослав Ольжич напал на угодья Давидичей. Налетая на сёла и небольшие городцы, он пустошил целые волости - уводил в полон смердов, снимая их с насиженных мест семьями. Горели усадьбы бояр, погибал вытоптанный на корню, ещё не налитый колосом яровой хлеб, гнило под дождём оставленное на полях сено - всё равно скотину либо угнали, либо тут же забили и зажарили. Позванные половцы грабили сёла и жгли посады у городцов. Земля от Мченска до окраин Новгорода-Северского пылала, превращённая в пустыню.