Занимался он еще одним прибыльным делом - на ярмарке, но об этом после. Происходил он не из местных, фамилия его была Малиновский. Марудой прозвали его за то, что был он всегда грязный, немытый, как побирушка. Мужик грузный, отечный, с отвислой нижней губой и маленькими поросячьими глазками, он ходил всегда разиня рот, будто ему с рождения задали задачу похитрее, он ее решает, а решить не может. То ли Маруда узнал, что у нас мать помирает, то ли по какой другой причине, но он объявил, что гусей ему не надо и чтоб задаток вернули. В тот день был мой черед пасти гусей. Дома оставался брат. Он сказал, что у нас ни гроша, платить нечем. Маруда потребовал отдать гусями. Брат говорит, гуси еще малы. Маруда ждать отказался, давайте, говорит, гусей или верните задаток. Мать услышала разговор, давно она не вставала с постели, а тут собралась с силами, пошла к окну, да ноги подвели, упала, ударилась головой о косяк. На шум прибежали соседи, избили Маруду и выгнали. Он на нас жаловаться. Через неделю явился пристав и забрал гусей. Луки дома не было. Он вернулся вечером. Картина, сами понимаете, какая: там мать стонет, здесь мы с братишкой голосим. Он стал нас утешать и дал сорок рублей. Только доброта его нашей матери уже помочь не могла. Промучилась она еще неделю и отдала богу душу. Лука принес гроб, соседи вырыли могилу. Похоронили мать, поплакали мы и успокоились. Жить-то надо. Остались мы круглыми сиротами, но опять с помощью Луки рук не опустили. Какие ни есть, а были у нас и кол, и двор. Стали хозяйствовать, как могли.
Ни брат, ни я и думать не думали о том, кто такой Лука, откуда в наших краях, где пропадает целыми днями. Глупые были. Я только потом все узнал, когда пошел к Маруде мальчиком на побегушках.
А случилось все так. Мать уже три месяца, как померла, осень была, помню, несу лавочнику яйца. Навстречу Маруда, под мышкой столик маленький. Поманил меня, я подошел, благо зла долго не держу. "Иди, - говорит, - ко мне. Мне мальчик нужен. Полтинник в день положу". Пятьдесят копеек по тому времени немалые деньги были, в особенности для мальца моих лет. "А у тебя есть мальчик", - отвечаю. "Прогнал, говорит, деньги воровал". Парня того я знал, и службу его у Маруды тоже.
Столик, который Маруда нес, был для игры. На нем было нарисовано шесть квадратов. В каждом квадрате - точки: в первом - одна, во втором - две, в третьем - три и так до шести, как на игральных костях. Каждая точка звалась по-своему: як, ду, сэ, чар, пандж, шаш '. Маруда приходил со своим столиком на базар, ставил его, где народу побольше, мальчик брал чашку с блюдцем, чашку ставил вверх дном, под чашкой - кости. Маруда кричит:
- Пятак поставишь - два возьмешь, повезет - двугривенный унесешь.
Вокруг столика - толпа. Скажем, кто-нибудь пятак положит на квадрат "як"- мальчик встряхнет чашку с блюдцем, кости перемешает, поднимет чашку. На одной кости, скажем, "як", владелец пятака получает гривенник; на обеих костях "як"- Маруда выкладывает двугривенный, а если ни на одной "яка" нет, пятак доставался Маруде. Парнишка рассказывал, бывали дни, Маруда по пятнадцать рублей уносил с базара, а в другой раз пятерку едва набирал.
Обрадовался я словам Маруды - дальше некуда. Уж как я завидовал мальчишке-подручному: встряхнет чашку, застучат костяшки, а у меня сердце сжимается - тащись домой, кукуй в пустом углу. Несчастней меня никого на свете не было. Как тут было не согласиться! Я сказал Маруде, что сейчас сбегаю к лавочнику, отдам яйца - и к нему.
Время шло, и однажды Лука спросил меня, где это я пропадаю. Я сказал, что работаю у Маруды. Лука задумался, но больше ни о чем не спрашивал. Дня через три после этого разговора хозяин послал меня разменять трешку. Я побежал в шапочный ряд, он был к нам поближе. Шапочным делом занимались обычно грузины. Я вбежал в мастерскую шапочника и увидел Луку. Он стоял спиной к входу и наблюдал за игрой в нарды. Пока шапочник, звали его Гедеван, разбивал мне трояк, игра закончилась и игроки поднялись. Первый, в черной чохе, был черкес Махмуд; второго, Селима, я тоже знал, он торговал бочками. Селим-бочар вытащил из кармана ворох денег и стал их разбирать бумажка к бумажке. Трешку мою уже разменяли, но - и сейчас помню - ноги у меня как примерзли к полу: столько денег я в жизни не видывал. Селим сложил деньги, перегнул пачку посередине, положил в карман, снял пояс и, швырнув на нарды, стал заправлять одежду.
- Бери кости, Селим! - услышал я голос Луки.
- Это еще зачем? - .спросил он, улыбаясь.
- Бери, тебе говорят!
Селим подпоясался, взял кости и подбросил их на ладони:
- Взял, ну и что?
- Метни шестерку!
Бочар положил кости на доску.
- Иди и займись своим делом! - Он помахал рукой перед самым носом Луки.
Лука выхватил из-за пазухи револьвер, взвел курок и, наставив дуло на Селима, велел ему сесть. Селим понял, что шутки плохи, и опустился на стул, побледнев смертельно.
В мастерской стало тихо.
- Бери кости, - процедил Лука. - Шестерку мечи, шестерку!
Селим взял кости, перемешал их - странно как-то делал он это, - бросил кости на доску. И правда, выпала шестерка.
- Возьми еще раз и метни четверку, - сказал Лука.
Селим был бледен, на лбу - пот, глаза - злые-презлые.
- Мечи, мечи, - повторил Лука. - Четверку метни! Метнул четверку.
- Теперь вынь деньги и отдай Махмуду!
Селим выжидал.
Ждал и Лука. Селим покосился на дуло револьвера, почти прижатое к его груди, вытащил деньги и бросил их на доску.
- Забирай свои, - сказал Лука Махмуду.
Черкес отсчитал деньги, добрых три четверти забрал, остальные бросил обратно.
Молчали долго.
- Почему отнял? - тихо спросил Селим.
- Обманом выиграл!
- Каждый делает, что ему хочется, - сказал Селим. - Я играю в нарды.
- Я сделал, что мне захотелось, - сказал Лука. - Отнял у тебя, отдал ему!
Селим пошел к выходу. У порога обернулся:
- Хочешь показать, какой ты смелый?.. И так знаем. Врать не буду - таких не много встречал.
- Зато таких, как ты, много. А я - никакой. И смелостью не кичусь.
- И здесь ты прав, Дата, - Селим не переступал порога, - таких, как я, много, вся наша земля. В твои годы я был такой же, может, немного похуже. Возраст свое берет. Отказался я менять этот мир. Торгую бочками. Мир, - он кивнул на Махмуда, - из таких вот состоит. Не исправишь. Знает - у меня не выиграть, а играть садится. Не сегодня, так завтра опять мне проиграет. Почему? Надеется выиграть, жадный очень.
Черкес подскочил к Селиму. Раздался звон пощечины.
- В другой раз еще добавлю.
Селим вышел, не сказав ни слова. Ушел и Лука.
- А ведь и правда, - сказал один из подмастерьев. - Какое кому дело, мухлюют или не мухлюют.
- Такой уж он есть. Не любит… - Гедеван оборвал фразу и пошлепал меня по затылку. - Ступай, сынок.
Я выскочил из мастерской.
"Где пропадал? - набросился на меня Маруда. - У каких чертей собачьих запропастился?" Я был так ошеломлен всем, что видел, что и не спроси он меня, все равно бы все выложил. Толково, подробно, слово в слово я все рассказал ему. "Волосы у того черкеса не светлые ли?"- спросил Маруда. "Светлые", - говорю. Прошло довольно много времени. "Того черта с мутного болота Лукой зовут, а Селим, говоришь, назвал его Датой?"-"Да", - сказал я, и вдруг мне стало страшно. Я не понимал, что меня испугало, но чувствовал, поступаю дурно.
Лука вернулся домой рано. После ужина я спросил его:
- Ты отобрал у Селима деньги, потому что он обманывал, да?
Лука кивнул.
- Всякая игра - обман, - сообщил я.
- Верно, - согласился он. - А ты откуда все это знаешь?
- Маруда сказал. Еще он сказал, что в мире все обманывают друг друга.
Лука долго молчал, казалось, забыв про меня.
- Не все. Большинство, - обернулся он вдруг ко мне.
Я редко встречал Луку на базаре и очень удивился, когда на другой день он подошел к нашему игральному столику и стал наблюдать за игрой. Целый час простоял и ушел. Потом вернулся и бросил двугривенный на квадрат с тремя точками - "сэ"… Он медленно проигрывал. Я потому говорю медленно, что такая это игра: три раза проиграешь, четыре, а один, может, два раза выиграешь. Но под конец наверняка будешь в проигрыше. За полчаса Лука проиграл три рубля. Я знаками показывал ему: не играй, брось. Он проигрался и ушел.
Дома я застал его за столом перед горкой мелочи и бумагой, разграфленной, как наш игральный столик. Лука играл сам с собой. Играл долго, все радуясь чему-то. И чем дольше играл, тем сильнее радовался. Наконец он оторвался от игры.
- Маруда знает, что я твой постоялец? Говорил ты ему об этом? Вспомни!
Я долго рылся в памяти. Столько я ему порассказал, может, и об этом ляпнул. Нет, кажется, не говорил.
- Запомни, - сказал Лука, - будет обо мне спрашивать, отвечай, что в голову взбредет, но об этом - он показал на игру - ни слова, понял?
Наутро я снова увидел его на базаре. Он стоял поодаль, искоса следя за нашим столиком. Когда собрался народ, он подошел и стал играть.
Через час Маруда взвалил на меня столик, и мы покинули базар.
- Тридцать пять рублей взял с собой. Ни копейки не осталось, - сказал хозяин, - проиграл. Ничего не понимаю…
Я и сам ничего не понимал. За все время, что я работал у Маруды, такого не бывало. И быть не могло - так мне казалось.
Приплелись мы в Марудину халупу: Маруда вытащил водку, набрал квашеной капусты и стал думать. Я жевал капусту, глядел на Маруду, ждал, что он придумает, - Маруда выпил полбутылки и велел нести столик на базар. Догоню, говорит.