Последний кубарем вылетел из горницы и, ворвавшись в избу, заорал благим матом:
- Вставайте, что ли, черти! На конь все, живо! Князь на вотчину едет!
Через несколько минут все было готово к отъезду.
Словно спасаясь от врагов, мчался князь на своем аргамаке, и за ним едва поспевала его малая дружина. Бурей пролетели они через деревни, встречавшиеся на пути, вздымая облака пыли, и мужики, бросив свои работы, пугливо шептались:
- Видно, опять воры или ляхи на нас идут: ишь как князь Терентий Петрович промчал!
- Борони Боже! Может, на его вотчину наехали!…
На пятидесятой версте Антон, задыхаясь, сказал князю:
- Князь-батюшка, дадим коням передых. Неравно зарежем таким угоном!…
Князь словно очнулся и взглянул на своего коня. Кровавая пена летела с него клочьями, бока судорожно вздымались, и, когда князь сдержал его бег, видно было, как дрожали нога коня.
- Твоя правда, - ответил с досадою князь, - передохнем часа с два времени. Коней отводить, потом вытереть досуха и напоить. Ишь, замаялись! А ко мне посланца зови!
Князь сошел с коня у дороги и, войдя на опушку леса, стал взволнованно ходить взад и вперед. Антон принял его коня. Дружинники друг за другом подъезжали к месту стоянки на измученных конях и облегченно вздыхали, с трепетом косясь на сумрачного князя.
- Иди к князю! - сказал Антон Власу, когда тот подъехал.
Влас взглянул в сторону князя и обомлел, но все же сделал несколько шагов и, не доходя до князя, упал на колени и пополз к нему, воя и причитая:
- Будь милостив, князь-батюшка! Неповинен я, подлый смерд твой, в беде твоей. Послали меня, раба твоего недостойного, умишком скудного, до твоей милости, чтобы всю правду тебе сказать, как перед Богом!
Он медленно подползал, ежась от страха, и выл все жалобнее, надрывая душу. Князь остановился, взглянул на него, и у Власа на миг онемел язык - так грозен показался ему его владыка.
Высокий, широкий, с сухим, острым лицом, обрамленным черными, как смоль, волосами, с горящим взглядом, князь в своем золоченом шлеме со стрелкою, в сверкающих латах, с мечом у бока действительно олицетворял в эту минуту властную силу, не знающую преград в своем гневе.
- Говори, смерд, все, как было! Откуда скоморохи взялись?
- На Москву шли, царь-батюшка; по пути зашли, по пути!
- Кто позвал?
- Княгиня-матушка зазвала. Скуки ради, чтобы потешить ее, матушку, и князюшку.
- Днем?
- Днем, батюшка, сейчас, почитай, после обеда.
- А потом ушли и увели?
Антон осторожно подошел к князю и положил на землю высокое седло. Князь в изнеможении опустился на него. Влас задрожал при его вопросе.
- Не так, батюшка! Они у нас заночевали, а в утро…
- Ночью бражничали?
- Не смею грех утаить! Было!
- Ну, ну!… И как увели?
- Под утро. Ушли это они - и все. А потом князюшка с сенными девками в сад убег, в прятки, слышь, играли. Он и сгинул. Пошли искать, а из тына-то целая тычина вынута, а подле той тычины княгинюшка опоясок нашла и обмерла.
Князь вскочил.
- И княгиня больна?
- Ой, больна, батюшка! Меня девка Наталья к тебе погнала, а Ерему - за бабкой повитухою, а Акима - в погоню. Может, и нагнал злодеев-то!
Князь схватился руками за голову. И Анна больна, может - умирает: ведь она на сносях была. И, не будучи в силах сдержать нетерпение, он снова приказал седлать едва передохнувших коней.
Садясь на коня, он вдруг словно вспомнил.
- А ты бражничал тоже? - спросил он Власа.
Тот упал ему в ноги.
- Согрешил окаянный! Как и все!
- Двадцать батогов! - сказал князь Антону и вскочил в седло.
И снова началась бешеная скачка.
Мрачные мысли заполнили голову князя. Скрасть его наследника, его гордость! Не иначе тут, как чей-то злой умысел. Слов нет, крадут детей скоморохи, но еще слышно не было, чтобы из княжьей усадьбы увести осмелились. Может, и дома где-нибудь гнездится измена.
- Я покажу им! - почти вслух произнес князь, и в его глазах словно сверкнули молнии.
Наконец показалась усадьба. Князь вынесся вперед, оставив всех далеко за собою, и, подлетев к воротам, быстро соскочил с коня. С наворотной башенки его заметили еще издали, и, едва он подъехал, как настежь распахнулись ворота.
Мрачнее тучи вступил князь на свой широкий двор и почти не взглянул на челядь, что стояла на коленях позади Степаныча, растянувшегося плашмя.
- Где княгиня? - спросил он, ни на кого не глядя.
- В бане, князь-батюшка, - ответило несколько робких голосов.
Князь отпоясал тут же на дворе свой меч, снял шлем и латы, отдал их Антону и в одном шелковом кафтане пошел прямо в баню, стоявшую на заднем дворе, недалеко от сада.
- И будет вам ужо! - сказал Антон перепуганной дворне.
Князь вошел на крыльцо бани и несколько мгновений простоял, собираясь с силой; потом он разом толкнул дверь и вошел в первую горенку. Там сидели высокая, сухая, с желтым, сморщенным лицом старуха и несколько сенных девушек. Увидев князя, они взвизгнули и повалились ему в ноги. Одна старуха не стала на колени и смотрела на князя живыми черными глазами.
Князь пытливо посмотрел на нее и спросил:
- Ты и будешь бабка-повитуха, что из Коломны?
Старуха отрывисто поклонилась князю в пояс и ответила:
- Истину, батюшка, молвил. Я и есть!
- А звать тебя?
- Звать, батюшка-князь, Ермиловной с Сорочьих.
- Ты же и княгиню пользуешь? Что с ней?
- С испуга выбросила, батюшка. Согрешила! Ты уж не будь к ней немилостив, - бойко проговорила она, снова отрывисто кланяясь.
Князь сверкнул на нее взором, но она не потупилась.
- Ведь не с охотки, - продолжала она. - Я к тому, что теперь она в расслаблении. Напугаешь ее, руда бросится и не заговорить мне… Помрет!
Князь вздрогнул и отступил.
- Помилуй Боже! - сказал он смиряясь. - А заглянуть можно?
- В щелочку! Подь сюда!
Девки все время стояли на коленях и давались диву, как сумела смирить Ермиловна грозного князя. Воистину привороты всякие знает.
- Посмотри и иди! - сказала тем временем старуха, - а я подготовлю ее, болезную… После придешь.
- Ладно, старая, - ответил князь и осторожно заглянул в щелку.
В предбаннике, прямо на полу, на пышной перине лежала молодая княгиня в полубесчувственном состоянии. Бедная! Как побледнела она: лежит, что плат, белая. Лицо - осунулось, нос и подбородок заострились, а вокруг глаз легли темные круги. Сердце князя сжалось тяжелым предчувствием. Он обернулся к старухе:
- Умрет княгиня - не видать тебе Коломны!
- Зачем умирать! Жить будет, - ответила старуха. - Иди пока что, а то еще по голосу признает, всполохнется.
Князь осторожно вышел, прошел в дом, вошел в молельню, всю завешанную образами, и упал на колени пред иконою Николая Чудотворца. Некоторое время он лежал молча, прижавшись лбом к полу, потом поднял голову и, широко крестясь, заговорил:
- Святый угодник и чудотворец, вразуми и наставь! Да не знает мое сердце злой неправды, да не опустится рука моя на невинного. Владыко и чудотворец, не оставь милостью: помоги сына найти, а я за то воздвигну храм имени твоего. - Он обернулся к иконе Варвары-великомученицы. - Пошли, угодница, здоровья княгинюшке. Закажу паникадило чистого серебра в три пуда!
Он встал и приложился к образам; после того он, успокоенный, вышел на крыльцо и позвал Антона.
- Зови Степаныча! - сказал он, садясь на крыльцо.
Не подошел, а подполз, как раньше Влас, к нему старший ключник.
- Ну, мой верный слуга, расскажи-ка мне, - начал с суровой усмешкой князь, - как ты скоморохов господским добром угощал да всю ночь с ними, старый пес, бражничал?
- Смилуйся, князь! - стукаясь лбом, заголосил ключник, - с приказа княгинюшки брагой и пивом поил.
- Что же это она на всю ночь гульбу заказала вам всем? Не верится что-то!
- Смилуйся, князь! - повторил Степаныч.
Князь встал.
- А сведи меня к месту, где татьба соделана!
Степаныч поднялся и неуверенными шагами пошел впереди князя.
- Тут, батюшка, - указал он на место, где из тына был выворочен тяжелый столб.
Князь заглянул в яму.
- Ишь, локтя два земли выкопано,-сказал он, - одному и не управиться. А кто дозором ходил в ту ночь?
- Яшка Пузырь да Никашка, да Петька Гуляйко!
- Позвать!
Антон бросился к службам. Три здоровенных парня вышли и упали на колени.
- Чай тоже бражничали? -спросил князь с усмешкой.
- Бес попутал! -воскликнули все трое.
- А ну! Всыпь им столько батожьев, чтобы глаза на лоб вылезли, да здесь же, у колдобины! -распорядился князь и пошел назад к крыльцу.
Княжие дружинники по зову Антона распнули парней и начали расправу.
- А кто с Мишенькой был? -спросил князь Степаныча.
- Пашка да Матрешка, батюшка-князь!
- Позвать!
И опять, валяясь в ногах князя, завыли и заголосили две сенные девки. В знак печали они остригли свои длинные косы и разорвали сарафаны.
Князь злобно посмотрел на них.
- На том свете вы за раденье свое ответите, а теперь под Казань грех замаливать пойдете. Есть там у меня вотчинка, а по соседству монастырек. Туда и будете!
Пашка без чувств упала на землю.
Из толпы челяди выступил огромный детина и опустился на колени.
- Смилуйся, князь, невеста просватанная. Матушка-княгиня сама благословить изволила.
Князь нахмурился.
- Звать тебя?