- Сеня! Куда же теперь мы голову приклоним? Куда пойдем?
- Туда и пойдем, государыня, куда господин идти приказал.
- Господин? - с недоумением спросила Марфа Ивановна.
- Господин и твой, и мой - Филарет Никитич… У меня от него на все про все и для тебя, и для меня самый точный приказ дан…
- Так это ты и вел нас по его приказу?
- Вестимо, по его воле, государыня! Он провидел еще накануне, что беды не миновать… Под клятвою мне эту лазею в приделе указал и челн припасти велел…
- Так, значит, он озаботился о том, что и дальше нам делать! - воскликнула Марфа Ивановна, всплеснув руками.
- Обо всем озаботился, государыня, да так и сказал мне: "На случай, если меня Бог приберет, - действуй так, и госпоже своей мою волю передай. Волю и благословение, навеки нерушимые".
- Боже мой! Боже мой! - зарыдала Марфа Ивановна, закрывая лицо руками. - О нас, о нашем спасении озаботился, а сам на верную смерть пошел… На гибель…
- Авось милостив Бог! - вздыхая проговорил Сенька. - Может быть, и вынесет господина из беды. Но только я о нем вестей ждать не смею. Я должен завтра же и дальше в путь…
Марфа Ивановна не осмелилась и спросить, куда и когда он двинется, чуя над собой невидимую, высшую волю. Сенька это постиг чутким сердцем своим и потому, не спрошенный госпожою, продолжал:
- Мне приказано завтра же Мишеньку взять и скрытным делом, как бы своего ребенка, свезти на Кострому, как Бог даст, а оттуда к Москве пробираться окольным путем и сдать твое детище на руки боярину Ивану Никитичу… А тебе, государыня, поведено здесь до той поры оставаться, пока путь на Ипатьевский монастырь чист окажется, и тогда тебе с дочкой в тот монастырь под охраной верных людей ехать и там пребывать, пока я из Москвы за тобою приеду.
- А где же я верных людей возьму? - спросила опечаленная Марфа Ивановна.
- На то я тебя к куме и привел, чтобы тебе их не искать, - сказал Сенька. - Им можешь довериться… Они тебя от всяких бед оберечь сумеют… Ну, государыня, прости - на отдых всем нам пора. Я завтра чем свет вести получу и в путь двинусь.
Он поклонился низенько и ушел спать в сенички. А Марфа Ивановна еще долго сидела за столом, погасив лучину, пока наконец легкий и спокойный храп ее детей, давно уже забывших о действительности и ее бедствиях, не напомнил ей, что силы будут ей необходимы завтра и что их следует поберечь, если не для себя, то для блага детей. Она неслышно поднялась со своего места, перешла избушку и прилегла на лавке рядом с широко раскидавшимся Мишей.
- Храните его вы, светлые ангелы! - шептала она засыпая и крепко сжимая сына в своих объятиях.
Чуть только заря занялась на востоке, тетка Анисья уже постучалась в двери сеничек, где спал Сенька.
- Чего? Чего? Кто там? Сейчас! - забормотал Сенька, стараясь очнуться от сна, который совсем одолел его под утро.
- С добрыми вестями, куманек, - пробасила ему тетка Анисья из-за двери. - Отпирай скорее - в путь пора.
Сенька вскочил на ноги, протирая глаза и натягивая кафтанишко на ходу, и отпер дверь.
- Тебе клячонка готова - в воз с сеном впряжена! И путь, сын старший сказывал, на полсотни верст чист от всяких воровских людей. Ехать тебе отсель на Чемерю, да на Сидорову Горку, да на Ахлестышево, да на Боярщину Боровую.
- Знаю, знаю, кумушка! До самой Костромы почитай наизусть все деревни помню.
- Ну, коли помнишь, так буди своего боярчонка, надевай на него одежонку крестьянскую и лаптишки с оборами… Вот тебе тут все в узле припасено. Кстати сказать, у меня и для боярыни твоей есть вести… Тоже из худых лучшенькие…
Сенька не заставил себе повторять эти речи, тотчас постучался в избу, и, когда Марфа Ивановна отворила ему дверь, он попросил у нее дозволения перерядить Мишеньку в крестьянскую одежу. Марфа Ивановна ничего ему не ответила и только глубоко вздохнула, когда Сенька стал быстро и ловко разоблачать разоспавшегося ребенка и заменять его боярское платье и белье грубой крестьянской домотканиной и дерюгой.
Особенно было ей больно видеть, когда Сенька снял с ног Мишеньки красные сапожки и, окутав их чистыми онучами, обул ему лапти и стал обматывать темными оборами.
- Боже праведный! - воскликнула она. - До чего мы дожили! Кто бы мог этого ждать!
- Э-э, матушка! И лучше, что не ждала этого. Ждавши-то, небось, хуже б измучилась!…- сказала тетка Анисья, помогавшая Сеньке обувать Мишеньку - А я, кстати сказать, тебе весть принесла на утеху.
- Весть?! Какую? О Филарете Никитиче? - быстро спохватилась Марфа Ивановна, обращаясь к старухе.
- Догадлива же ты! Сердце сердцу весть дает. Вестимо о господине митрополите. Ныне молодцы из города пришли, так говорили жив мол он и невредим… Ворами взят в полон и под крепкой охраной отправлен в Тушино, к ихнему царьку.
- В Тушино? - воскликнула Марфа Ивановна.
- Так сказывали. А других посекли, поувечили многое число: таскали, вишь, из собора потом, да так на площади грудами и покинули…
Трепет ужаса охватил Марфу Ивановну при мысли о том кровопролитии, от которого она была избавлена каким-то чудом.
- Ну вот! И обряжен молодец, а и проснуться-то ему еще невмоготу,-добродушно заметила тетка Анисья. - Прощайся с ним, матушка! Мы его сонного так на воз. и снесем…
И она подхватила сонного Мишу, как перышко, на руки и поднесла к Марфе Ивановне, которая его благословила и поцеловала в лоб, не сказав ни слова.
Но когда тетка Анисья со спящим ребенком на руках, а за нею и Сенька, простившись с Марфой Ивановной, скрылись за дверью, несчастная мать бросилась к той лавке, на которой покинута была одежда ее сына, опустилась на нее лицом и разрыдалась горько и неутешно…
XI НА ВОЛОСОК ОТ БЕДЫ
Несколько времени спустя старая, разбитая на передние ноги кляча, впряженная в небольшой воз сена, наваленный на дрянную, скрипучую и неокованную тележонку, вывозила воз задами с противоположного конца деревни, направляясь по большой, проезжей Костромской дороге. На возу, прикрытый драным зипунишкой, лежал и дремал курчавый и румяный мальчик в простой и поношенной крестьянской одежонке. За возом шагал высокий и сухощавый мужик в рваном сером кафтанишке, в лаптях, в обтрепанной суконной шапчонке. Помахивая кнутиком и покрикивая на бурую кобылку весьма лениво передвигавшую ноги, он мурлыкал под нос песенку а сам думал свои думы.
"Вот кабы теперь только к полудню до Горки добраться, да боярчонка туда благополучно довезти, так, отдохнувши, можно бы до вечера еще десятка полтора верст сделать… А тетки Анисьи сын сказывал, что на полсотни верст путь чист от воровских шаек".
- Мама, мама! Где ты? - испуганно вскрикнул Миша, приподнимаясь на возу и оглядываясь кругом с изумлением.
- Мишенька! А, Мишенька! - крикнул ему в ответ Сенька. - Матушка за нами следом тою же дорогою едет, а нам приказала вперед поспешать… Я с тобою послан, и ты ничего не бойся!
- А где же мое платье? Зачем на меня это надели?… И сапожки с меня сняли красненькие…
- Так матушка с батюшкой приказали, потому тут на дороге разные дурные и злые люди ездят, могли бы у тебя твою одежонку отнять, а этой не возьмут… Никому не нужна!
- А та-то где же? - с грустью спрашивал мальчик. - Я сапожки те очень любил…
- Твоя боярская одежда и с сапожками у матушки осталась… Да в тех сапожках по пыльной дороге и ходить негоже… Пожалуй-ка сюда с возу, пойдем со мною рядком…
Он помог мальчику слезть с воза, повел его за руку и стал ему рассказывать, какой ему путь предстоит пройти, и сколько дней они в пути будут, и какие у них могут быть лихие встречи на пути, и как ему надо остерегаться, не сказываясь своим настоящим именем.
- Сказывайся всем Касьяном, моим племянником. А станут спрашивать откуда ты родом, говори: из-под Костромы…
И мальчик все внимательно выслушивал и мало-помалу входил в свое положение - тягостное положение скитальца, укрывающегося от каких-то страшных, неведомых ему врагов…
- А что если нам вороги на дороге встретятся, да укрыться от них негде будет? - спросил Миша своего пестуна. - Разве уж тогда мне в сене зарыться!
- Нет, батюшка! От лютого ворога в сене не укроешься, лучше уж ему прямо в глаза смотреть… Потому Бог-то над всеми нами…
И не успел он этого договорить, как закурилась вдали пыль на дороге, заблистали в клубах ее копья да шеломы, заслышался дробный топот коней подступающего конного отряда, который высыпал на повороте дороги из-за темного бора.
Сенька глянул вперед, прикрывая глаза рукою, и нахмурился.
- Вот они, бесовы дети!… Легки на помин! - пробормотал он не без некоторого волнения.
- Ой, Сенюшка, боюсь я их! - прошептал Миша, боязливо прижимаясь к своему пестуну.
- Не бойся, дружок, да помни, что ты мой племянник… Крестьянскому мальчонке что они поделают!
И, говоря это, бросился вперед, к своей бурой кобыле, и стал поспешно отводить ее вместе с возом на обочину дороги.
- Стой! Стой! - закричало ему разом несколько голосов, и целая гурьба каких-то всадников, в разных одеждах, на разношерстных конях, окружила наших путников. Судя по наружности и одежде, тут были и казаки, и литва, и всякий местный сброд.
- Что везешь? Куда едешь! - гаркнул над самым ухом Сеньки долговязый и чернявый запорожец и, нагнувшись с коня, ухватил его за ворот.
- Чай, сам изволишь видеть, что везу! - ухмыляясь принужденно, отвечал ему Сенька, снимая шапку. - Одно сено на возу.
- Вижу, что сено, чертова кукла! А под сеном-то что? - грозно рявкнул казак.
- А и под сеном сено же, - равнодушно отвечал Сенька.