Анна и Татьяна Михайловны, смеясь и кокетничая, взглядывали на них, но вступать в разговор с ними все-таки еще не решались. Уж очень шло вразрез со всем укладом русской жизни первыми начинать беседу с мужчинами, что считалось весьма неприличным, да к тому же и грузины не умели объясняться по-русски.
VIII. Ревность
- А прежде у кого были вы в подданстве? - спросила боярыня Елена Дмитриевна князя Леона, ласково улыбаясь ему.
- Мы еще ни у кого в подданстве не были! Есть у нас царь Теймураз, и ему мы - подданные, а так как шах Абас Персидский нас очень теснит и города наши разорению предает, и мы одной веры с вами, а потому ваш царь может нам помочь… Узнают персы и турки, что русский царь нас под защиту взял, испугаются и к себе вернутся.
- Это точно! - кивнула головой Елена Дмитриевна. - А много ли у вас служилых людей, и какой у вас бой?
- Ратных людей у нас восемь тысяч, бой лучной и копейный; все бывают в панцирях.
- Как рыцари! - произнесла Хитрово. - В каких местах вы живете, далеко от Терека? - с важностью спросила она, желая похвастаться перед иноземцем своими познаниями.
Грузин действительно с удивлением взглянул на красавицу, знавшую, что недалеко от их царства течет Терек.
- От Терека до Тушинской земли скорого хода четыре дня.
- Недалеко. А что, эта река, Терек-то, поди, меньше нашей Москвы-реки?
Князь Леон усмехнулся и ответил:
- Да любой приток Терека в два раза больше ее.
- Ой ли! Значит, Терек- как Волга?
- Терек не так широк, как Волга, но он бурлив, глубже Волги и красивее.
- Ну а скажи ты мне, - не унималась боярыня, с наслаждением прислушиваясь к гортанным звукам низкого голоса грузина, - есть ли у вас города и в каких местах вы живете?
- Как же городам, боярыня, не быть? - изумился Леон. - Таких городов, как наши Тифлис, Телаз, Мцхет, не найти много, разве что Тегеран да Испагань таковы. Где столько садов с белыми дворцами и журчащими фонтанами? Где такая светлая, прозрачная река, как наша Кура? Где такие раины, буки для аллеи из роз и миндальных деревьев? Где еще растут спелые персики, абрикосы и такой душистый виноград, как у нас? Разве есть такие города, которые со всех сторон закрывались бы голубыми горами и их воздух был наполнен благоуханием цветов? О, нет, ты не знаешь, нет лучших городов, как наш Тифлис и наша древняя столица Мцхет! - с воодушевлением говорил молодой грузин, и все с невольным вниманием прислушивались к его словам.
Старик Джавахов, поймав раза два знакомые имена, одобрительно закивал своей курчавой головой и с гордостью оглянул присутствующих.
Царевна Елена Леонтьевна уже давно перестала слушать, что говорил ей князь Пронский, и с разгоревшимися щеками смотрела на князя Леона. Княжна Каркашвилли вся подалась вперед; забыв всех, она не отрывала своих черных страстных глаз от юного оратора. Когда он на минуту остановился, чтобы перевести дыхание, боярыня Хитрово проговорила своим воркующим нежным голоском:
- Ах, уж вижу, ты - кулик!
Леон и царевна не поняли ее и попросили объяснения.
- А то и значит, что всяк кулик свое болото хвалит! И плох тот кулик, который своего болота не хвалит, а хаит! А чтобы ваш Тифлис на самом деле так хорош был, что-то плохо мне верится. Вы, что черные орлы, на страшенных высотах гнезда вьете; как же там городам быть красивыми? Что-то не пойму я.
- Чтобы понять всю красоту нашей страны, надо видеть ее! - взволновался князь Леон.
- Эка, что сказал! - рассмеялась боярыня. - К вам ехать, ехать - не доехать, в тридевятую землю, в тридесятое царство ближе, поди, съездить.
- Мы же приехали! - многозначительно проговорила царевна Елена и впервые прямо в упор взглянула в глаза боярыне.
"Ну и баба, - подумала боярыня, - воля-то какая да силища видны в ее глазах! Поборемся, поборемся, матушка, люблю и я побиться, силушкой вдовьей померяться. Ты моего Борисушку, свет ясна сокола, на свою жердочку переманить хочешь? Да у меня позволенья, красавица, на то не спросила, а время не пришло мне, князя-то моего от себя освободить, люб он еще мне, касатик!" - и с особой нежностью она окинула статную фигуру Бориса Алексеевича.
Иногда ее самолюбивое сердце жаждало любви и привязанности, и тогда ей казалось, что Пронский ей особенно дорог и необходим. Но Пронский не глядел на нее, а сидел, глубоко задумавшись. Она окликнула его:
- Что, князь, свет Борис Алексеевич, затуманился?
Пронский дрогнул, недоумевающим взглядом окинул всю комнату, провел рукой по глазам, точно снимая с них паутину, и спросил боярыню:
- Долго мы еще хозяюшке надоедать станем?
Царевна заволновалась. Сказано было много, смеха и шуток было довольно, а до главного - до того, о чем стонало сердце грузинской царевны и ее свиты - все еще не договорились. Боярыня, должно быть, и думать забыла, чего от ее визита ждала невестка царя Теймураза; князь Пронский, видно, другим чем был озабочен, а не делами грузинскими; царевны смеялись и шутили с царевичем и даже не слушали серьезных разговоров.
При вопросе Пронского на губах Елены Дмитриевны змеей пробежала улыбочка; она поняла, что творилось в гордом сердце царевны, но на помощь прийти не захотела. Любила она посмотреть, как люди свою гордость от нужды теряют, а тут еще царевна, хотя и чужой земли, будущая царица, пред нею, простою боярынею, должна была преклоняться. И ждала боярыня льстивых речей, просьбы жалостной от царевны грузинской.
Но гордые уста Елены Леонтьевны не раскрывались. Она чувствовала, что судьба родины теперь всецело зависит от нее и этой белокурой, белотелой красавицы, так спокойно, так победоносно стоявшей перед нею, но у нее не было сил унижаться, вымаливать милостей у той женщины, которую она сразу инстинктивно возненавидела, со всем пылом своей страстной, неукротимой южной натуры.
Обе женщины стояли друг перед другом: одна - сильная своей силой и властью, другая- слабая, беспомощная…
- Прощай, царевна, спасибо за хлеб, за соль! - проговорила наконец Хитрово, и углы ее полных губ опустились, что означало ее крайнее недовольство.
- Что ж, боярыня, - начал вдруг Пронский, - ты не скажешь царевне, устроишь ли ей свидание с царем-батюшкой?
Хитрово метнула на князя грозный взгляд, но, притворно усмехнувшись, точно не понимая, спросила:
- А разве царевна хочет видеться с государем? Она меня не просила об этом.
Боярыня сделала ударение на слове "просила" и перевела вопросительный взгляд на царевну. У той в это время происходила тяжелая борьба между долгом и личным чувством.
Леон Джавахов понял, что обе женщины невзлюбили друг друга, что боярыня испытывает царевну, а последняя не хочет преклоняться перед влиятельной боярыней. И вдруг Пронский очутился возле него и тихо шепнул ему:
- Пусть царевна просит свидания с царем… Одно только слово, а прочее я уж устрою.
- Она попросит царевен! - также шепотом ответил Леон.
- Боже сохрани! - испугался Пронский. - Вечного врага наживет в боярыне.
- Но царевна ни за что не попросит ее…
- Надо заставить.
- Я скажу отцу… - и князь Леон указал на седого старика, с нескрываемым беспокойством следившего за царевной и боярыней.
- Познакомь, князь, меня, с ним.
- Он не говорит по-русски.
- Ничего не значит. Ты перескажешь. Пойдем!
Они подошли к старику, и Леон по-грузински передал ему в нескольких словах, что, видно, царевна не хочет просить боярыню о свидании с царем. Старик нахмурился и спросил сына, что же хочет от него этот мрачный русский. Леон пожал плечами. Пронский тогда взял старого Джавахова за руку и подвел его к Хитрово. Старик низко поклонился ей.
- Мой отец! - отрекомендовал Леон отца, не понимая, почему Пронскому понадобилось знакомить его с боярыней.
Пока боярыня Хитрово через Леона разговаривала с Вахтангом Джаваховым и царевной о положении Грузии, князь Борис Алексеевич подсел к царевнам и царевичу и тихо шепнул Анне Михайловне, чтобы она, прощаясь, спросила царевну Елену, желает ли она видеться с государем.
- Только смотри, царевна, боярыне об этом ни слова! - попросил Пронский.
Анна Михайловна лукаво погрозила ему пальцем.
- Что, небось, боярыню больше боишься, чем брата? - вполголоса спросила она.
- И-и, куда! - отмахнулся князь. - Так сделаешь, о чем прошу, царевна?
- А ты приведешь к нам в терем того вон, глазастого, что таращится на меня? - засмеялась царевна. - И грузинок этих. Потешные они!.. Смотри, князь, вон та, маленькая, с тебя глаз не сводит; знать, заполонил ты ее девичье сердце!
- Ой, и шустрая же ты, царевна! Смотри, галчонок-то ушенки навострил, - указал Пронский на царевича, силившегося расслышать их беседу, и прибавил так, чтобы царевич слышал: - Так скажешь царевне Елене Леонтьевне?..
Анна Михайловна утвердительно кивнула головой. Пронский отошел от них и подошел к царевне Елене с поклоном.
- Государыня царевна! - проговорил он, низко опуская голову. - Бью челом на добром угощении.
Князь Леон по-грузински что-то шепнул царевне; она чуть вспыхнула и протянула князю кончики тоненьких пальчиков; он прикоснулся к ним, но сейчас же отошел и прислонился своей мощной фигурой к стене, точно ноги не держали его. Он был бледнее обыкновенного, и на его лице лежали какая-то растерянность и печаль.
Боярыня Хитрово из-под ресниц вбок взглянула на него и шумно стала звать царевен домой.
Когда Анна Михайловна целовала бледные щеки царевны, то вдруг, к изумлению сестры, царевны Татьяны, и Елены Дмитриевны, проговорила:
- А что ж, царевна, когда хочешь увидеть брата-царя?
Царевна Елена смутилась..